How you're dealin’ with the hell I put you through? If I had my way I would be right there next to you. Certain things in life you cannot change. Certain things… I hope you know I care. Delta Spirit — «Yamaha»
Последний день лета подходил к концу. Несмотря на то, что часы уже пробили девять, небо всё ещё ярко горело бледно-розовым — солнце исчезло за рваной линией горизонта совсем недавно. Нервы Джейн были на взводе. «Чем дольше я здесь нахожусь, тем больше вещей, на которые я раньше даже не обратила бы внимания, кажутся странными. К осени уже должно темнеть пораньше, а в девять по-прежнему светло,» — мысли, не имеющие ничего общего с её жизнью, лезли сейчас в голову охотнее, чем те, что порождали опасения по поводу и без. За ужином, довольно поздним для Джейн, девушка пыталась поговорить с Мойрой о завтрашнем дне, но каждый раз, когда она собиралась с мыслями, её язык заплетался, словно рот был полон патоки, и она либо отмалчивалась, либо говорила что-нибудь, совсем не относящееся к школе. Мойра привыкла есть, когда ей захочется, а не по стандартному расписанию завтраков-обедов-ужинов, и поэтому появление Джейн вызвало некоторую смуту в её распорядке дня. «Ещё бы заставлять себя вставать в несусветную рань, лишь бы успеть на какой-нибудь “предзавтрак”! Такой бред,» — заявила она однажды Эмме. Теперь же Мойра была готова на всё, чтобы помочь Джейн скорее восстановиться: уж очень нездорово она выглядела, ещё и ела мало, без аппетита. Возможно, дело было в стряпне Мойры, но та даже и не думала о том, что, несмотря все старания, готовить можно всё равно отвратно. Уже около семи лет, с тех самых пор, как погиб её обожаемый муж, она не жарила ничего сложнее яичницы-болтуньи, а духовка, после того как забытый пирог чуть не устроил пожар, по-прежнему оставалась для Мойры неприкосновенной машиной катастроф. «Антихозяйка» — так её в шутку пару раз назвала Эмма, и это слово так понравилось Табите, что и она иногда стала его использовать. Когда Мойра слышала такое от дочери, это вызывало в неё смешанные чувства, но такая кличка отражала истину, и она не возражала. — Всё хорошо, милая? — голос Мойры прозвучал вкрадчиво, очень искусно скрывая зудящее желание докопаться до сути опасений Джейн. Будучи учительницей с более чем десятилетним стажем, Мойра прекрасно понимала, что быть новенькой в классе — так или иначе всегда волнительно. Джейн подняла глаза от полупустой тарелки, на которой покоился уже остывший кусок подгоревшего бифштекса в россыпи горьковатой переваренной брюссельской капусты: — Да. Вполне. Такой ответ Мойру не устроил. Она провела смуглой рукой по волосам, путаясь в них пальцами, и задумалась. — Наверное, уже ужасно скучаешь по дому? В это время Джейн представляла, как уляжется спать и, устав за день, уснёт быстро, без тяжёлых мыслей или воспоминаний. И без голоса. По ночам он пугал её сильнее всего. Ей хотелось вновь оказаться в своей кровати со скрипучим матрасом под пледом с мелкими катышками, который ей подарил дедушка, когда она была ещё маленькой. «Я ведь в нём утону!» — смеясь, воскликнула тогда Джейн, на что получила вполне разумный ответ: «Когда станешь старше, он будет тебе впору». Вечерняя меланхолия постепенно перетекала в гнетущее уныние. — Я тут меньше недели, миссис Игл. — Девушка пожала плечами. — И Вы очень гостеприимны. Пока не успела соскучиться, спасибо Вам. Мойра едва заулыбалась. — Мне кажется, ты бы уже с ума сошла тут от скуки, если бы я тебя не познакомила с одним неуклюжим дружочком. Всё-таки собеседник из меня не очень. «Уже с ума сошла», пожалуй, очень подходило к тому, как себя чувствовала Джейн. Она мотнула головой: — Ну что Вы. Я просто не хочу отвлекать Вас от чтения, поэтому лишний раз не беспокою. В ответ Мойра легко рассмеялась. У неё был чудесный смех, и он мог бы звенеть и переливаться, словно звон колокольчика, если бы не хрипловатость, давно поселившаяся в её груди из-за курения. — Я только рада, если ты будешь меньше сидеть в четырёх стенах, Джейн. — Мойра кашлянула в салфетку, затем ещё раз. — Люк ведь уже успел показать тебе Найфс? — Не особо… Мне, наверное, ещё много чего нужно увидеть. Люк уже раза два проводил ей своего рода экскурсию по ближайшим райончикам, но это нельзя было назвать приятным занятием: Джейн всё время чувствовала, будто её общество навязали, и поэтому она стремилась как можно скорее пройтись по основным пунктам, и, сославшись на то, что замёрзла или устала, отправиться домой. Это на самом деле была идея Мойры, но Джейн могла лишь догадываться. Вчера миссис Игл послала её в супермаркет, и, сославшись на то, что ужасно занята, направила её спросить дорогу у Люка, прекрасно зная, что тот не сможет остаться равнодушным и обязательно проводит Джейн, даже если у него будут другие дела. А этим утром Мойра попросила Люка прихватить с собой Джейн отнести бельё в прачечную. Эта затея ему представлялась в некотором роде забавной и занятной, но он не хотел лишний раз испытывать неловкость и жалость к новенькой — и так придётся видеть её каждый школьный день — если, конечно, ему «повезёт» каждый день приходить в школу, в чём он не мог быть уверен. «А она случайно не падает в обмороки?» — спросил Люк, стоя сегодня утром на пороге дома миссис Игл. Он отличался некоторой несуразностью практически во всём. «Нет. О себе побеспокойся,» — съязвила Мойра, и её слова были такими же бестактными. В тот миг она обернулась, держась за косяк двери, и прислушалась: нет ли поблизости Джейн. Люк ещё некоторое время пообижался — будь он просто учеником для миссис Игл, она бы никогда такого себе не позволила. В прачечной было много людей и, как на зло, все они так или иначе «тормозили»: кто-то слишком медленно заполнял квитанции, кто-то забывал, в каком кармане сумки лежал бумажник, кто-то ронял мелочь и долго не мог подцепить её с пола. В большой прямоугольной комнате стоял гул стиральных машин, и каждая из них без остановки вертела в себе по пять–десять килограмм мокрого тряпья, и Джейн с лёгкостью бы позволила одной из них себя «загипнотизировать», как она любила делать раньше, но теперь ей совсем не хотелось лишний раз проникаться атмосферой такого места. В последний раз в прачечную она бегала вместе с Лисой. В тот день среди постиранных вещей Лис забирала домой ту самую футболку, в которой её потом забрали в морг. Белая с принтом резиновой уточки. На трупе это смотрелось крайне неуместно. Джейн потупила взор. Когда они шли обратно, Лис в очередной раз расплакалась, и только Джейн знала, в чём дело, но это ничего в итоге не изменило. «Я самая жалкая тварь на этой планете,» — вертелось и вертелось в голове. Когда Джейн подумала об этом, её лицо, к отстранённому выражению которого Люк уже успел привыкнуть, вдруг ожесточилось. Он на мгновение задержал на нём взгляд, и, заметив это, Джейн поспешила отвлечься. Люк уже изучал помятую банкноту у себя в руке, когда до его ушей донеслось: — Ты принёс огромную кучу вещей. Вы, наверное, редко сюда ходите, чтобы за раз сразу стирать много, и на этом хорошо экономить? — Джейн поместила улыбку на подбородок, как если бы это был стикер, который у неё всегда под рукой: быстро и без усилий. «Не забудь сказать, что ты их ни в коем случае не осуждаешь,» — съехидничала Лис. Джейн хотела, чтобы это прозвучало максимально вежливо, поскольку считала, что экономить — это совсем не стыдно. Конечно, если помнить, что скупой платит дважды. Однако Люк не торопился отвечать. Казалось, будто он ничего не услышал. «Неужели я опять сказала слишком тихо?» — Джейн смущенно выдохнула и вновь огляделась по сторонам: кругом гудели стиральные и сушильные машины, переговаривались люди, и такое вполне могло произойти. Однако ответ не был ей по-настоящему важен, и потому она решила хранить молчание. Очередь продвигалась медленно, но верно, и, когда перед ними стояло уже всего трое, Люк вдруг обернулся: — Думаю, это очевидно. Но мать просто помешана на чистоте… Так что не особо выходит экономить. — При этом его лицо выражало смертельную скуку. Он вообще весь путь от Мойры и до прачечной проронил всего пару слов, и при этом напоминал человека, для которого общение с малознакомыми людьми — сущая пытка. И это при том, что в другой день, когда Люк впервые показывал Джейн Найфс, настроение у него было чуть ли не диаметрально противоположное. «Это странно, — решила Джейн, — не мог же он думать над ответом так долго». Её это не задело — скорее озадачило. Они заплатили за стирку и сушку — сушить в такую погоду одежду на верёвке ещё можно было, но это заняло бы довольно много времени. Работница дала им квитанции с номером «кучи белья», и выражение её лица было почти один в один, как у Люка. — Ты будешь ждать или как? — спросил он, сунув руки в карманы и ссутулившись, когда они отошли от очереди. — Миссис Игл сказала, что заберёт сама завтра. А ты? — А мне сказали подождать… — Он закатил глаза и издал мученический стон. Джейн покосилась на выход и уже была готова сказать, что ей пора идти, но Люк вновь подал голос: — Мне два часа здесь торчать, а я даже не взял почитать. Пошли вместе. «Интересно, какие книги он читает,» — подумала тогда Джейн. Ни разу до этого она даже не предполагала, что Люку может нравиться таким образом проводить время: она бы скорее поверила, что он любит порубиться в приставку или поиграть на гитаре (серьга у него в ухе явно не шла из её головы). Обратная дорога ничем не отличалась от пути в прачечную, пока Люк не предложил пройти мимо кинотеатра, чтоб показать его Джейн; до этого момента он молчал, и девушка следовала его примеру. Здание казалось крошечным и старым: его построили, наверное, минимум лет тридцать назад, может, в конце шестидесятых, и его грязновато-бежевые стены неизбежно навевали мысли о потёртых пыльных сиденьях и давно нуждавшемся в замене оборудовании. Проходя вдоль одной из них, Джейн рассматривала афиши, явно нарисованные вручную каким-то сумасшедшим любителем гипертрофированных форм и абсурдных цветовых палитр: всё это собрание плакатов можно было незаметно вывесить в каком-нибудь музее современного искусства, и никто бы не заметил, что им там не место. Джейн улыбалась, отмечая про себя странные выражения лиц у нарисованных актёров, пока её взгляд не зацепился за нелепо изображённый кусок фиолетовой строительной пены на ножках. Присмотревшись, девушка всё же поняла, что на самом деле это было привидение. И название у фильма было соответствующее постеру, такое же странное, будто придуманное на ходу: «Пеняй на себя». — Не знала, что сняли фильм с куском «Плей-До» в главной роли, — хмыкнула она, привлекая внимание. Люк остановился и в недоумении взглянул на постер. Джейн ждала хоть какой-нибудь реакции на шутку, но Люк молчал: либо ничего не понял, либо только сделал вид. — Их все Крис рисует, — вдруг сказал он так, будто его об этом спрашивали, — тебе нравится? Джейн, не зная, что сказать, чтобы совсем не утонуть в неловкости, пробормотала: — Ну… Они очень странные. — Мне кажется, Крис гений. Джейн понятия не имела, кто такой Крис, и что гениального в постерах, будто нарисованных под ЛСД. «Может, это местный наркоман, — злобно подумала она, уязвлённая: Люк явно показывал, что не слушает её, и временами игнорировал. — Зачем тогда решил пройтись со мной?» Они пошли дальше, и Джейн , кинув последний взгляд на постер с призраком, вдруг поймала себя на мысли о том, что название на самом-то деле вовсе не глупое, а очень даже подходящее для ужастика. «Пеняй на себя» — в этом было что-то гнетущее и устрашающее, явный намёк на угрозу. «Она прямо здесь… в доме…» — почти прошептала в тот день ослабевшая Лис, пока Джейн держала её в своих руках и ждала скорую. Она рассказала полиции об этом, но они очень хотели списать такую странную фразу либо на предсмертные галлюцинации Лисы, либо на собственный бред Джейн, вызванный аффектом. Джейн уже давно была у Мойры, и Люк наверняка уже давно забрал бельё из прачечной и пришёл домой, а это название всё никак не шло у неё из головы. «Как она там говорила? “Нужно выговориться, если что-то беспокоит”?..» — девушка уныло ткнула вилкой резиновое мясо, вспоминая слова психолога. Одно дело посоветовать, а другое — последовать этим советам… Джейн было сложно просто открыть рот и сказать, что, похоже, пережитое оказалось сильнее неё, и теперь её мозг повредился настолько, что придумал голос, очень напоминающий Лису. Её вновь начали охватывать тревога, неясный страх и непонятное чувство шаткости своего существования. Оно было уже знакомо Джейн: по телу непременно проходила нервная дрожь, сердце сбивалось с налаженного ритма и неистово колотилось. «Ты могла бы быть хорошей. Ты могла бы не трогать дневник,» — проговорила Лис, уничтожая последний островок равновесия Джейн. Она вдруг побледнела. «Кто-то убил Лису, кто-то был рядом, прямо там, когда я пришла, и мне никто не поверил!» — эта мысль нашла на неё так внезапно, что выбила из лёгких весь воздух. Джейн забыла, как дышать, и почти моментально стала синеть. Довод о том, что убийство на неё даже при желании повесить не смогут из-за особого угла, под которым были сделаны порезы на руках у Лис, в такой момент просто исчез из памяти. Мойра, так и не успев решить, приставать к Джейн с вопросами о самочувствии дальше или нет, лязгнула небрежно выпущенной из руки вилкой о тарелку: — Ты словно призрака увидела! Джейн, тебе плохо? — учительница с испугом на лице коснулась её плеча и ощутила мелкую дрожь, прежде чем Джейн дёрнулась и часто задышала. На её лбу выступил пот. — Дженни?.. — требовательно переспросила Мойра, с лёгким нажимом в голосе, — Дженни, мне звонить в скорую? — Миссис Игл… — выдохнула Джейн, мотнув головой, отводя взгляд куда-то в сторону, — а Вы… а как Вы… позвоните? — Она звонко кашлянула и оперлась на стол. «Нужно успокоиться. Этого не может быть. Если бы там кто-то был, он бы убил и меня. У него было много времени. Много…» — поток мыслей грубо прервал вопрос Лис: «Или нет?» — Дженни, о чём ты? — Мойра, вскочив с места, налила ей воды. Стакан опустился на стол прямо перед носом Джейн, и та сделала пару жадных глотков. — У Вас телефона нет. Мойра пару мгновений смотрела на неё с каменным лицом, а затем нервно рассмеялась. — А я бы… Я бы побежала к Люку, я иногда звоню от них, если мне очень нужно. — Чернильные глаза пытливо изучали Джейн, и только тогда, когда её лицо стало принимать прошлый, хоть и не очень здоровый, но вполне обыкновенный вид, Мойра успокоилась. — Простите… я что-то перенервничала, — проговорила Джейн и сделала ещё несколько глотков холодной воды. Судя по всему, Мойра поверила. Джейн глубоко вздохнула и, отставив стакан, спросила: — Миссис Игл… А Вы верите в призраков? «О, так до тебя что-то стало доходить?» — Лис фыркнула. Густые брови миссис Игл медленно поползли вверх. — Не знаю, — Мойра повела плечами, — может быть. Не особо задумывалась об этом. А в чём, собственно, дело? Мойра потянулась к своему стакану и прихлебнула лимонада. Тихо кашлянула. И всё это время её тёмные глаза глядели прямо на Джейн, не стесняясь быть уличёнными. Джейн выпрямила спину и села ровно, отчего сразу перестала казаться неуравновешенной. Впервые миссис Игл звучала так строго, так холодно и отстранённо. Пожалуй, этот тон отчасти тоже отрезвил Джейн — очень неприятное, доводящее до мурашек ощущение пропало, словно его и не было. Ещё пару мгновений назад лицо Джейн выражало мёртвое оцепенение, а теперь это было скорее изумление произошедшим: «Похоже, так она будет вести уроки,» — пронеслось в голове. — Я очень волнуюсь. И мерещится всякое… Мойра медленно кивнула, теперь беспристрастно осматривая Джейн. — Ты вся бледная. Мне понятно твоё волнение насчёт завтра, но, скажи на милость, при чём тут призраки? Это они тебе мерещатся? Джейн поначалу не хотелось отвечать. Она сжала губы, но продолжила глядеть в глаза своей новой учительнице. Эти тёмные бездны точно скрывали глубокую печаль: казалось, чернилами этих глаз можно было переписать все существующие книги, в которых хотя бы раз упоминалось это грустное слово. Однако, помимо печали, Джейн не могла не разглядеть в глазах Мойры желание и способность сочувствовать ей, если понадобится. И совершенно внезапно захотелось поговорить. «Что, если станет легче? Миссис Игл уже успела произвести впечатление мудрого и понимающего человека, но что, если я всё испорчу? Меня сдадут в психушку… Или в какую-нибудь тюрьму для психов. Или позволят сначала полечиться, а отсидеть потом…» — думала Джейн, чувствуя полную беспомощность. — Твоя мама верит в призраков… — задумчиво произнесла Мойра, продолжая пристально смотреть на замолчавшую Джейн. Любимая мать была прекрасной возможностью развязать ей язык. — Да. Точно. Я… не верила раньше. А теперь вот верю. — «Теперь»?.. Девушка тяжело вздохнула. — Я сегодня задумалась об этом. Стоило мне только приехать, я стала чувствовать, будто за мной иногда следят. Как будто кто-то время от времени своим взглядом прожигает мне спину и затылок, будто преследует меня. У Вас хоть раз в жизни было такое?.. «И снова враньё!» — гаркнула Лис. У Джейн по затылку пробежали мурашки. Она упорно пыталась отрицать голос. Она хотела игнорировать его, пока он не начнёт приказывать ей делать какие-нибудь ужасные вещи. Она считала, что если ни разу не ответит голосу, то он исчезнет. Рано или поздно. Но что если… что, если это действительно Лиса?.. Её дух, призрак, привидение — без разницы. Джейн видела пару фильмов про призраков, и, если считать, что вырванная страница из дневника — достаточное основание, чтобы душа застряла в мире живых… Она крупно влипла. — Нет… — Мойра вновь вскинула брови. Она явно не понимала, к чему клонит Джейн, чьи глаза, казалось, вдохновенно блестели. На самом деле это был отблеск скорых слёз. — А со мной последние дни… Такое почти каждый день. Я думала, это пройдёт, когда поживу здесь пару дней и запомню, что где. Но нет… Мама ведь говорила Вам, что думает о призраках? — Джейн выжидающе глядела на учительницу. — Да, вроде было что-то, но мы… тогда были ещё совсем детьми, и я как-то не особо даже помню, — неловко заметила Мойра, и её обветренные губы тронула улыбка, неловкая и нежная. Под столом кулаки Джейн нервно тёрлись костяшками друг об друга. Мойра вдруг вновь заговорила вкрадчивым, даже бархатным голосом: — Расскажи, пожалуйста. Мне кажется, это важно. Джейн тихо вздохнула. Рука Мойры медленно потянулась к ней, чтобы приободрить. «На самом деле она не хочет коснуться меня. Миссис Игл учительница. Она просто не хочет, чтобы в школе со мной были проблемы,» — Джейн повернула лицо к стене с еловыми ветками, делая вид, что рассматривает рисунки. Миссис Игл аккуратно вернула руку себе на колено, скрывая огорчение. — Я не знаю, считала ли мама так, когда была маленькой, но, когда дедушка умер, она сказала мне: «Это просто переход», — девушка тоскливо сдвинула брови, не поворачиваясь. — Я тогда сидела у неё на коленях и плакала. — Я знаю, Джейн, — с сочувствием произнесла Мойра, неслышно вздохнув. — Это всё было ужасно сложно для вас… Он болел слишком долго. Не рассказывай, если тебе тяжело. Серые глаза Джейн словно остекленели: они были неподвижны, и при этом сильно заблестели в желтоватом свете люстры над столом. Пусть Мойра и не видела её лица, она не могла не распознать этого по голосу. Смуглая рука вновь потянулась к худому плечу, но Джейн будто предупредила это движение, подав голос вновь. — Я не для того, чтобы о дедушке напомнить… — голос её чуть дрожал. Несмотря на это, слова воспринимались как что-то уверенное, будто речь, которую она подготовила давно, но всё никак не могла произнести. — В тот вечер она обняла меня и сказала… Что люди никуда не исчезают, что они продолжают существовать, просто в другой плоскости. А появляются рядом, если хотят этого, либо если мы сами этого хотим… вспоминаем о них, например… — Джейн грустно усмехнулась. Перед глазами стояла влажная пелена, и она не моргала. — Их нельзя увидеть, но можно почувствовать. Мама говорила, что их можно ощутить сердцем. Но, боюсь, я чувствую её всем телом. — Кого «её»? — ошарашенно спросила Мойра, всё больше и больше пугаясь. Джейн не сразу ответила. Всё-таки моргнула, и слёзы крупными потоками побежали по холодным щекам. Она почти не дышала, боясь, что случайный всхлип тут же выдаст её с потрохами. Перед лицом плыли веточки и иголки на них, и от этого расписные обои превращались в фантастическое полотно из смешанных оттенков зелёного, жёлтого и голубого.***
Это был переход лишь в одну сторону, и обратно вернуться было нельзя. Эмма Пауэлл считала, что лишь поэтому людям грустно от смерти их близких — потому, что они никогда не воссоединятся с ними при жизни. А что будет потом, после? Кто знает. А вдруг всё это ошибочно, и после ухода ничего больше нет? Плакать нормально, и стыдиться этого, пытаться как-либо заглушить свою боль, — бессмысленно и в некотором роде даже жестоко по отношению к самому себе. Так считала Эмма. Тем не менее, она также считала, что не стоит превращать всю свою жизнь в скорбь, ведь, если верить в «переход», то близкие никуда не исчезают и не уходят, пока ты не позабудешь о них. Они рядом. «Я по-прежнему могу говорить с твоей бабушкой,» — однажды призналась Эмма. Джейн тогда не поверила, ведь ни разу не слышала того неясного шёпота, которым её мать общалась со своей матерью, в одиночестве спальни. Тогда Эмма Пауэлл доверила дочери одну из своих самых сокровенных тайн, и это пришлось как нельзя кстати, когда в одно прохладное февральское утро Патрик Пауэлл покинул этот мир. Джейн ещё многое хотелось сказать дедушке, многое хотелось спросить, и как много всего ей хотелось от него услышать… В тот день Джейн поняла, что теперь ей осталось лишь говорить, не надеясь когда-либо получить ответ. Но это было совсем не так плохо, как если бы она вообще больше ничего не смогла сказать ему. Но вместе с услышанным поверьем Эммы в душе Джейн зародилось сомнение. Если никто не может совершить обратный переход, и никто никогда не был «там» и никогда не слышал призраков… «Откуда ты всё это знаешь, мама?» — Я просто знаю, понимаешь? — Добрые глаза, обрамлённые светлыми ресницами, нежно глядели Джейн в душу. — Не совсем. — Она упрямо мотнула головой, и одним лишь ужесточившимся взглядом требовала объяснений. — В это нужно верить. Такое не докажешь. Но Джейн хотела быть полностью уверена в том, что дедушка никуда не исчез, что он по-прежнему сможет быть рядом, слышать её, как и рассказывала мама. Зачем же говорить с ним, если нельзя знать точно, что он услышит? Что улыбнётся в ответ на эти слова или, как часто бывало, покачает головой и положит тёплую сухую ладонь на плечо, немножко сожмёт и пообещает, что всё будет хорошо? Это было больно, а невозможность Эммы доказать то, во что она искренне верила, разбила Джейн сердце. Маленькое сердце нуждалось в надежде на то, что ничего не оборвалось и не закончилось, а просто изменилось. Но Джейн не смогла по-настоящему поверить в это. Позже она подумала о том, что так же безосновательно верить можно вообще во что угодно: и в то, что душа бессмертна и постоянно перерождается, и в то, что все вечно будут гореть где-нибудь в глубинах Тартара; она никогда не сможет узнать, что из этих верований правда, а что — нет. Существует ли среди них правда вообще? Быть может, все люди — лишь бесполезные тлеющие угольки, которые, потухнув, без следа исчезнут в общей пепельной куче?***
— Джейн?.. — позвала Мойра, увлекая её за своим шероховатым голосом прочь из себя. Девушка обернулась. Её лицо было влажным, с подбородка одна за другой на колени падали слёзы, тихо-тихо стуча по ткани юбки. Покраснели лишь глаза и веки, и Мойра, вновь внимая многолетнему опыту, поняла, что она только-только начала плакать. — Бедняжка… Мне спрашивать не стоило? — учительница сложила руки перед собой в жесте раскаяния. — Ты простишь меня? — чернильные глаза, и без того обыкновенно грустные, сейчас смотрели на Джейн так, будто вот-вот прослезятся ей вслед. Это только сильнее расстраивало — слышать и видеть, как взрослая женщина, близкая подруга матери, которая так великодушно приютила её и была готова помочь с чем бы то ни было, просит прощения за своё участие, за желание помочь. — Не надо… Прошу, не извиняйтесь, — сквозь слёзы выговорила Джейн, утирая лицо салфеткой со стола. Её глаза будто назло заслезились сильнее. — Мне просто… говорить так трудно… — Джейн беспомощно приложила уже промокшую салфетку к своему лицу, будто хотела спрятаться в ней и на время затеряться в рваных складках. Повисло тяжёлое молчание. С горьким сожалением в душе миссис Игл больше не могла смотреть, как Джейн плачет. Медленно поднявшись из-за стола, она достала из домашнего халата пачку сигарет и подошла к приоткрытому окну. Джейн приоткрыла глаз, который не был закрыт салфеткой. Всё плыло, но даже так она отметила, что Мойра поникла. Она пока ещё плохо её знала, но уже успела отметить, что миссис Игл сутулится, когда расслаблена (то есть почти всегда), и выглядело это со стороны иначе, чем сейчас. Нужно было уйти. Ужинать они определённо закончили, пусть и на такой ноте. Джейн тихо встала, боясь скрипнуть хоть одной половицей. Нужно было подождать ещё пару мгновений, чтобы слёзы перестали течь так быстро. Она ненавидела себя в тот момент, считая, что недостойна сочувствия. Тоскливо было смотреть в тарелку, где пища осталась практически нетронутой. Джейн неловко потупила взор: ей не хотелось доедать этот стейк с капустой, и дело было даже не в том, что Мойра плохо готовит, а в том, что есть вообще не хотелось. От волнения и страха живот крутило и сжимало, а к горлу уже давным-давно подступила еле ощутимая тошнота, которая превратила каждый проглоченный кусок сухого солёного мяса и горчащей капусты в пытку. Джейн уже хотела собрать со стола посуду, но малость охрипший голос остановил её: «Я помою, отдыхай». Джейн, зачем-то прихватив с собой насквозь мокрую салфетку, побрела к лестнице. Докуривая сигарету и, уже запустив руку в карман за второй, Мойра услышала тяжёлый скрип ступеней. В тот миг ей показалось, что она приютила не юную девушку, а дряхлую старуху, ещё и страдающую варикозом. На сердце Мойры опустился тяжёлый камень, и она, тихо вздохнув, потушила бычок о пепельницу, выдохнула остатки мёртвого дыма и, вдруг ощутив слабость в груди, закашляла. К глазам подступили слёзы, и она тут же убедила себя, что эти солоноватые дорожки, растянувшиеся от её глаз до самых губ, — лишь следствие кашля, но в душе поняла, что солгала сама себе.***
В доме воцарились тишина и темень. Джейн, уже успев несколько раз подняться с постели перед сном, прилегла обратно на влажную подушку, зарываясь в её духоту бледным лицом. По прохладной комнате с тихим жужжанием лился жёлтый свет лампы со стола, освещая согнутую фигуру Джейн, прижатое к стене скомканное одеяло и мокрую от слёз водолазку, что сушилась на стуле. «Я плачу слишком часто… — подумала Джейн, ощутив, как стало пощипывать лицо. — Скоро наволочку придётся стирать… Лишь бы саму подушку не испортить». Она сразу же отстранилась, надеясь сохранить её без разводов, и, ощущая усталость, оперлась спиной о голую стену позади. В сон не клонило, и это расстраивало. Вставать предстояло минимум за полчаса до выхода, чтобы спокойно умыться и поесть, и уже в восемь-восемь десять быть у дома Люка, откуда их вместе будет впредь забирать школьный автобус — Мойра обо всём договорилась. С одной стороны, Джейн будет неловко заходить в автобус вместе с ним, будто они ни с того ни с сего вдруг стали близкими друзьями, ещё и познакомились до первого учебного дня и теперь хотят ездить в школу вместе; но, с другой, это будет даже не наполовину так же неловко, как если бы жёлтый автобус забирал её прямо из дома учительницы. И вновь ей стало не по себе, и в очередной раз по спине пробежали мурашки. Если бы не включённая лампа, Джейн бы точно закричала — настолько явным было ощущение, что кто-то прямо в этой маленькой комнате, где даже негде было спрятаться, пристально смотрит на неё, чуть ли не прокалывая взглядом насквозь, изучая и по-прежнему оставаясь незамеченным. И взывая к вине. Джейн никак не могла забыть то, что приснилось ей в первую ночь после смерти Лисы. Среди ночи она проснулась, задыхаясь, кашляя, тщетно пытаясь вдохнуть воздуха — Лиса сидела прямо на ней и крепко сжимала ей горло. Вся мокрая, мертвенно-синяя, Лис глядела ей в глаза немигающими, застывшими глазами. И как только сочащиеся от удушья глаза Джейн встретились с ними, Лис вонзила ей в кожу ногти, Джейн взбрыкнула, и они вместе рухнули куда-то вниз. Всё окутала тьма. А потом, проснувшись по-настоящему, Джейн узнала от матери, что кричала во сне и, запутавшись в пледе, свалилась с постели на пол. Губы Джейн задрожали. Она зажмурила глаза, уткнувшись мокрым лицом в колени, и прислушалась. Всё было тихо, и даже ветки в окно не стучали, и за дверью никто подозрительно не скрипел полом. Она напряжённо ждала, когда голос снова даст о себе знать. Лиса бормотала почти каждую ночь у неё над ухом что-то невнятное. Это вызывало у Джейн глубинный ужас, и она подолгу не могла уснуть. Но страшнее были ночи, когда голос Лис доносился из разных углов комнаты, как если бы она действительно была рядом. «Если Лис кто-то убил… Лучше бы он прямо сейчас влез ко мне в комнату! Я бы хоть успела вскрикнуть. Чтобы Мойра знала, что меня кто-то убил, и сердце остановилось не просто так,» — Джейн заколотило. Она встрепенулась и широко распахнула огромные глаза. «Никого, никого, здесь совсем никого!» — упрямо стала повторять она про себя. Но липкое, неприятное, душераздирающее ощущение лишь усилилось. Сердце колотилось чуть ли не о рёбра. Она продолжала оглядывать комнату, силясь найти кого-нибудь в кривых тенях от мебели или, может, прямо за шторами. Джейн встала и чуть было не споткнулась о собственные ноги, что стали ватными. Похолодевшие ступни опустились на приятный ковёр, и это придало уверенности. Она кинулась к окну и рывком отодвинула шторку — ничего и никого! «Это просто невыносимо! Зачем тебе тут кого-то искать?!» — с раздражением выпалила Лис у неё за спиной. Джейн вновь зажмурилась и схватилась за подоконник так крепко, будто оттого, увидит она сейчас что-нибудь или нет, зависела её жизнь. Скрипнув зубами, она проговорила, борясь с оцепенением: — Лиса… прости. И обернулась. Стоило ей произнести это вслух, как сердце ёкнуло, и в это мгновение вся земля исчезла из-под ног. В голову ударила тошнотворная слабость. В комнате никого не было. Джейн опустилась на ковёр перед окном, за которым чернело небо, и приложила дрожащую ладонь к ледяному лбу, что изошёл мелкой моросью пота. «Нет… Нет-нет-нет…» — она медленно коснулась пола, часто дыша. Она ведь не хотела говорить с голосом. Она надеялась, что он уйдёт, если она ни разу не ответит ему… Гудение старой лампы превратилось в жужжание хищной мошкары. Тишину комнаты прорезал не то всхлип, не то смешок, не то тихое взвизгивание, и в следующий миг Джейн так крепко прикусила губу, словно собиралась снять с неё скальп. — Лиса. Лис! — Джейн показалось, что от её нервного шёпота задрожали стены, и она резко умолкла, будто подавилась, и приникла к тёплому ворсу ковра всем своим телом. Ворс этот был словно высокая густая трава, что может укрыть от опасности. Джейн забылась в беспорядочной дрожи, и ей на миг показалось, что ещё чуть-чуть, и её руки и ноги, не выдержав такого напряжения, отвалятся, и тогда Мойре придётся отправлять тело домой по частям. «Да, Джейн?» — промурлыкала Лиса. Ковёр вмиг стал холодным и гладким, а потные ладони — ещё более липкими. Они отяжелели. Джейн хотелось вопить что есть силы, но что-то, встав поперёк горла, лишило её голоса. Лиса мирно спала, позволяя подойти ближе к себе. Её фигура прекрасно скрывалась в трепетных изгибах алых лент из невесомого батиста, и на это хотелось смотреть вечно, невзирая на отвращение и ужас. Где-то поблизости лилась тихая плавная музыка, погружая в лёгкий транс. Джейн наклонилась к лицу красавицы, словно желала увидеть отражение в этом тёплом зеркале. И тут же две белые руки крепко схватились за её плечи, и из воды вынырнуло синее тело. Она была такая же холодная, как мясо в холодильнике. «Помоги мне! Она… здесь!..» — хрипло вскрикнула Лиса, изогнула слабую шею, и в глубине её горла будто что-то зашевелилось. Джейн отшатнулась и ощутила тупую боль в затылке и пару ребристых уколов в своей правой ладони, а перед глазами плыло красное и синее, и всё заледенело, стоило ей резко сжать кулак и рвануть страницу из дневника. Наконец, Джейн вяло пошевелила этой рукой, открывая припухшие глаза, и привстала. На её щеке и правом плече явно отпечатались кривые волны мягкого ворса, напоминающие розоватые следы от жирных червей. Как минимум, она отлежала руку, как максимум — застудила шею и спину. Джейн аккуратно выпрямилась — раздался тихий хруст. «Надеюсь, я буду в порядке…» — Джейн взглянула на прикроватную тумбочку с часами и поняла, что каким-то образом уснула прямо на полу, а до будильника остался только час. Даже после сна руки по-прежнему дрожали. Мысль о том, что призрак Лисы отныне будет мстить ей… Джейн явно нуждалась в тщательном размышлении. Нужно было привести себя в порядок и успокоиться. Нужно было быть в порядке и в нём оставаться. — Я хочу думать… что ошибаюсь, — выдохнула она не своим голосом и побледнела, осознав, что говорит вслух для того, чтобы Лиса (если это, конечно, она) её услышала. Она не могла быть уверена, что голос может читать её мысли. — Лиса… если так… прошу... Тебе нужно уйти. Я не хотела. Неужели ты думаешь… что я... Лис… — к горлу подкатил уже совсем привычный ком, не дававший говорить. Говорить шёпотом в комнате наедине с собой теперь не казалось Джейн чем-то совсем странным. Но это всё равно вызывало страх, хотя, если рядом призрак, жаждущий возмездия, было бы страшнее молчать и дальше пытаться его игнорировать. Но сейчас… Лиса почему-то не говорила с ней. Что, если вчера ночью… это всё было лишь в её голове? Джейн не вышла из комнаты, пока будильник не прозвенел, якобы разбудив её, и, конечно, вовремя была у дома Люка. Она надела сдержанное тёмно-серое платье в клетку поверх тонкого белого свитера и накинула синюю куртку; короткие волосы просто причесала, поскольку сделать с ними ничего нельзя было — разве что только сбрить. Люк вскоре вышел из дома и, неспешно переминаясь с ноги на ногу, молча поздоровался, подняв руку. Он заметил её в узкое окно на кухне, когда та только-только подошла к почтовому ящику. Джейн скованно кивнула и даже не поняла, увидел он или нет. Кажется, в этот момент Люк закрывал дверь. Он выглядел точно так же, как и тогда, когда ходил в прачечную: растянутый бордовый свитер, джинсы, большие ему минимум на размер, и чёрная куртка. И, конечно, кое-как лежавшие патлы светлых волос. «Он вообще причёсывается?» — подумала Джейн, наблюдая, как ветер подхватывает отдельные пряди и открывает её глазам тонкую шею, торчащую из-под «пузатой» куртки. — Привет, — всё же решила вымолвить она, смотря на свои кеды. Ей хотелось поздороваться вслух. Люк медленно повернул к ней лицо, на котором застыло неопределённое выражение, словно он пытался сейчас уловить смысл какой-то очень сложной загадки, и, пожав плечами, пробормотал: — М-м… да. — А затем отвернулся к дороге. Джейн продолжила рассматривать свою обувь: «Может, я что-то не так сделала, и он теперь месяц так собрался себя со мной вести?». В последнее время эти кеды, уже изученные ею вдоль и поперёк, стали надежной опорой в её общении с другими людьми, когда не хотелось смотреть в глаза. В этот миг откуда-то издалека послышался расшатанный гул мотора. Школьный автобус не собирался опаздывать и прибывал как раз к восьми десяти к дому Люка всегда, сколько он себя помнил. Парень пропустил Джейн вперёд и зашёл в салон следом. Всем было всё равно. Люк сел на свободное место в конце, легко миновав то, на котором уже разместилась Джейн. Она мельком глянула в его сторону. Рот Люка был странно приоткрыт, а глаза смотрели куда-то в окно. Автобус тронулся с места, и лишь тогда его лицо приняло удобоваримое выражение. «Строит из себя непонятно что...» — Джейн отвернулась — не хватало ещё, чтобы он понял, что она смотрела на него. Но Люк ничего не уловил — за последние годы привык, что другие старались его не замечать, и это более чем его устраивало. Жить никем не замеченным ему было легче, чем постоянно терпеть внимание, и он думал, что всё будет и дальше складываться так удачно. Но Люк пока ещё не понял, что сам факт того, что сегодня он зашёл в автобус не один, уже пробудил всеобщий интерес. Но ни одна живая душа пока не выдала этого.