Рон Уизли и Собор Парижской Богоматери

      Утро выдалось замечательно морозное, Лешак всё с той же безрадостностью накрыл стол к завтраку. Рон с опаской намазал на хлеб тёмный паштет, попробовал на вкус и нашёл, что он весьма недурён. Лесник с одобрением смотрел на парнишку.       — Что, нравится? — поинтересовался он.       — Да, а что это? — необдуманно поинтересовался Рон.       — Паштет из бобра.       Больше юный волшебник ничего не ел. Эсмеральда изъявила желание есть сама, она немного сердилась на священника за несдержанность, по какому праву он говорил от её имени, она ему ничего не обещала и ничего не должна. Клод чувствовал эту холодность и всё возрастающее раздражение по отношению к Герберту. А тот с аппетитом слопал десяток крапчатых яиц и на вопрос Рона, поможет ли он им добраться до Бобатона, с радостью ответил.       — Не-а, — его гости, даже кот, перестали есть и уставились на него. — Туда так просто не попадёшь, нужно через Сен-Мара действовать, у меня есть немного летучки и я вас отправлю через камин к своему приятелю в Жеводан. А там недалеко деревня волшебников, он вас проводит. Камин старосты сообщается с камином Сен-Мара, мой нет.       — Что за летучка? — спросил Рон. — Летучий порох?       — Чего? — не понял лесник, затем лицо его просветлело. — Ты про порошок? Нет, у меня по старинке, летучая смола, правда, запасы её заканчиваются, так что придётся, наверное, на порошок перейти.       Клод ничего не понял, но привыкший уже ничему не удивляться, рассеянно прожевал хлеб.       — Как только дева приведёт мне единорога, так сразу вас и отправлю, — добродушно произнёс лесник. — А если не сможет, то что же, Жеводан не так далеко, а у вас у всех есть пара крепких подпорок, дойдёте.       Архидьякон собрался было открыть рот, но лесник показал свою палочку и обратился к Рону.       — Скажи преподобному, что моё терпение не безграничное, и если он дальше станет ерепениться, то я его оглушу заклинанием «Остолбеней».       Рон помнил, на что способно это алое заклинание, поэтому поспешил перегнуться к Клоду и горячим шёпотом убедил его не сопротивляться и пожалеть их всех. В словах лесника была своя логика, если они ему помогут, то и он не останется в долгу. Священник поджал губы, но лёгкая рука Эсмеральды, которая накрыла его руку, усмирила рвущийся гнев.       — Вот и славно, — лесник продолжил с аппетитом есть.       После завтрака они пошли на охоту за единорогом, план был прост: Клод и Эсмеральда остаются посреди площадки, на которой вчера их оставила Пелюда, в это время Рон и Герберт вместе с Квазимодо прятались бы за деревьями. Цыганке вручили серебряную уздечку, чтобы, как только единорог подойдёт к ней, она смогла бы накинуть её на него. Девушка кивнула и крепко сжала в руках серебристые ремни. Лесник вёл их к месту, напевая протяжную и торжественную песню: Похож я на единорога, Кому так любо созерцать, Как хороша девица-недотрога, И так сладка единорогу эта мука, Что, обессилев, ей кидается на грудь; И тут не надобно уже ни стрел, ни лука — Предательством одним повержен будь! И я как тот единорог; На Даму глядя, весь я изнемог; Она ж меня предательски сразила И сердце бедное навеки мне разбила.       Клод шёл, напряжённо вслушиваясь, ошибки быть не могло: он узнал стихи графа Тибальта IV Шампанского. Похоже, их овернец не так прост, как кажется. Да и внешность его не вызывала доверия, седые клочковатые волосы, пегая борода, колючие пронзительные глаза под лохматыми бровями. «Ведьмак», — слишком громко подумал архидьякон, потому что почти сразу ему ответила в мыслях Эсмеральда. Девушка напомнила, что самого Клода в Париже иначе как чернокнижником не называли и что свинство так себя вести по отношению к доброму дедушке. Архидьякон поднял мыслительные шоры, так чтобы она не могла проникнуть к нему, и уже там отвёл душу и по поводу лесника, и по поводу некоторых дерзких цыганских девчонок. Герберт шёл весело, вскоре впереди показалась полянка, на окраине её лесник остановил Рона, затем ласково потрепал девушку по голове.       — Давай, лебёдушка, вся надежда на тебя, не подведи, — он улыбался удивительно крепкими для старика зубами.       Девушка кивнула, потрогала серебристую уздечку, после чего с некоторым волнением вышла в круг открытого пространства. Клод угрюмо проследовал за ней, его задача была держаться максимально далеко. Выйдя в центр полянки, Эсмеральда замерла, оглянулась на приветливо махнувшего ей лесника и посмотрела на голубое холодное небо. Ждать пришлось недолго, послышался стук копыт и со стороны противоположной той, где притаился лесник, показался дивной красоты зверь. Роста он был великого, шкура его и длинная грива играли серебристыми переливами. Ступал зверь величественно, а его длинный витой рог гордо смотрел вперёд. Клод тихо воскликнул, а Эсмеральда, совершенно покорённая прекрасным созданием, с нежной улыбкой поманила его к себе. Единорог издал деликатное ржание, очень напоминающее лошадиное, тряхнул сверкающей гривой и двинулся по направлению к девушке. Лесник от избытка чувств впился рукой в плечо Рона, тот охнул.       — Получилось! Получилось, парень! — лихорадочным шёпотом проговорил Герберт, заметив, как сморщился гриффиндорец, он отпустил его. — Извиняй.       — Да ничего, — Рон потирал плечо, но лесник вновь устремил взгляд на полянку.       Единорог уже с ласковым ржанием направился к Эсмеральде, как внезапно остановился и повернул голову в сторону архидьякона. Тот стоял, скрестив руки на груди, и предавался вновь мрачным мыслям, он даже не сразу заметил, что зверюга подошла к нему. Только тяжесть единорожьей головы, опустившейся на его плечо, вывела священника из задумчивости. Эсмеральда стояла с вытянутым от изумления лицом, Рон не понимал, что происходит, а лесник приглушённо засмеялся в кулак. Один Квазимодо встревожился, он вырвался из рук юного волшебника и потрусил к хозяину. Страшный зверь мог проткнуть архидьякона своим рогом, мэтр такой хрупкий! Горбун не думал, чем он мог помочь в своём нынешнем обличии, все мысли выветрились из головы, кроме одной — он должен защитить приёмного отца. К счастью, единорог не обратил внимание на шипящего кота, который, пушась некоторое время, вдруг подпрыгнул с намерением впиться когтями в гладкий бок зверя. Лесник успел метнуть заклинанием «Петрификус Тоталус» в неразумного кота, яркая вспышка, достигнув гибкого тельца, отбросила его в сторону и заставила замереть.       — Квазимодо! — архидьякон, парализованный ранее страхом, бросился к замершему коту, Эсмеральду дёрнуло вслед за ним.       Священник опустился на колени перед застывшим котом, тот выглядел целым, только неподвижным. Клод бережно поднял своего маленького друга, когда-то шестнадцать лет назад он так же поднял уродливого мальчишку четырёх лет из колыбели для подкидышей. Слёзы показались на покрасневших глазах, единорог, который подошёл к нему сзади, нежно провёл бархатистыми губами по открытой лысине. Он же склонил морду и дохнул на кота, Квазимодо отмер, встрепенулся и с жалобным мявком прижался к священнику. Клод поднял на единорога полные слёз глаза, тот осторожно коснулся губами высокого лба священника. Эсмеральда стояла рядом, она сообразила накинуть на животное узду, зверь не сопротивлялся. Клод передал кота девушке, а сам, поднявшись, взял поводья. Единорог шёл покорный и даже довольный, он вновь положил тяжёлую морду на плечо архидьякону. Вскоре из леса потянулись белоснежные и рогатые жёны любвеобильного зверя. Лесник ликовал, когда священник передал ему поводья, он даже не удержался и с чувством обнял архидьякона.       — Вот уж не думал, что доведётся встретить монаха-девственника, — он был готов расцеловать покрасневшего священника. — Да ты не жмись — это даже похвально.       Эсмеральда передала Клоду Квазимодо, священник шёл очень прямо, прижав к груди рыжего кота. Рон не преминул возможностью с разрешения лесника погладить единорога. С ума сойти! Он помнил рассказ Гарри о том, как Сами-знаете-кто пил кровь единорога, но сам так и не увидел этих прекрасных созданий. Единорог милостиво принял ласку, он вообще выглядел очень мирным и чрезвычайно добрым. Какое счастье, что странный лесник занимался разведением единорогов, а не, скажем, гигантских пауков! Рона пробрали мурашки, до сих пор воспоминания о встрече с Арагогом отдавали предательской слабостью в ногах и испариной на лбу.       Квазимодо окончательно пришёл в себя, он с удовольствием потёрся мордой о плащ хозяина, тот погладил его по голове. Кот блаженно замурчал, не портила его хорошего настроения даже притихшая цыганка, которая шла рядом, искоса поглядывая на архидьякона. Клод первым не выдержал, он мысленно произнёс:       — Да, у меня не было женщины, — ни один мускул не дрогнул на окаменевшем лице.       — А кто были те три, о которых вы рассказывали? — сейчас она выбрала смиренный тон мыслей.       — Я рассказывал о тех, с кем путался мой младший братец, — коротко подумал священник. — Я всегда справлялся с соблазнами, ты первая женщина, которая забрала надо мной такую власть, — он всё ещё не глядел на неё.       Девушка предпочла промолчать, что здесь скажешь, она научилась утаивать свои мысли от архидьякона куда лучше, чем тот свои. Но даже при таком раскладе его сказки про любовниц она приняла за чистую монету. Слишком невероятным выглядела мысль о том, что священник мог сохранить верность обетам. Он ей всегда казался необыкновенно старым, даже древним, и дело тут не в возрасте. Девушке попадались мужчины даже старше, которые держались с лихой моложавостью, демонстрируя силу и мощь тела. Но священник, в чьей голове кипели самые мудрёные мысли, который даже в чудном зачарованном замке Мелюзины предпочитал проводить время за книгами, — он виделся ей почти таким же древним, как те пергаменты, к которым имел такую великую склонность. Известие о его невинности словно уравняло их, сделало почти ровесниками, он так же, как и она, был несведущ в постельных делах. Хотя здесь у Эсмеральды было некоторое преимущество в виде разговоров с Мелюзиной. Этот же сердитый, словно аршин проглотивший, мужчина ничего не знал. Они зашли в домик лесника, сам Герберт вместе с вызвавшимся помочь Роном задержался на улице, чтобы загнать единорогов в стойло.       Эсмеральда села у горящего камина, Клод вместе с котом устроился рядом. Жгучий стыд и уязвлённое мужское самолюбие не позволяли архидьякону поднять глаза на девушку. Да, не стоило её обманывать, есть вещи, которые всё равно стали бы очевидны, но он предпочёл пойти на поводу у гордости, чем признаться честно в своей неопытности. Лешак проковылял позади них со страдальческим выражением лица, вот расселись баре, а ему, между прочим, тысячелетнему эльфу еще и обед готовить. Он, неодобрительно покачивая головой, скрылся на кухне. Лесник и рыжий колдун зашли довольные, они о чём-то оживлённо переговаривались и тем явственнее был контраст с молчаливостью сидящих у камина. Герберт уже собирался что-то такое сказать угрюмому Клоду, но вовремя замкнул уста, раны священника были слишком свежи и кровоточивы.       Очень вовремя Лешак позвал всех к столу. На обед их ожидало жаркое из косули, свежеиспечённый хлеб, рагу из репы, лука и всё той же косули, несколько паштетов, фасолевые бобы, заправленные ореховым маслом. Рон больше не совершал ошибки, интересуясь составом блюд, они с Квазимодо сосредоточились на еде. Клод и Эсмеральда почти ничего не ели. Лесник, добродушно посмеиваясь, тянул вино из рога, день у него был крайне удачный, он не стал говорить своим гостям, но стадо его даже умножилось за счёт лишних кобылок, которые пришли на зов самца. Скоро весна и начнется период гона, тогда в стаде зачнётся множество жеребят, часть из них он продаст в Англию, часть ближайшим волшебникам, никто не останется без внимания, а его казна пополнился. По завершению этого столетия Герберт возьмёт Лешака и вместе с запасом галеонов удалиться куда-нибудь в Гималаи, где займётся разведением летучих яков.       После обеда он подозвал гостей подойти к камину, достал глиняный сосуд с пробкой и, плеснув зелёной жидкости в пламя, четко произнёс: «Жеводан, Анри Броган». Пламя окрасилось в изумрудный цвет. Лесник рукой показал гостям не мешкая зайти в камин. Клод шагнул с обречённостью преступника, которого вели на Монфокон, но пламя не обожгло его, хотя и обдало жаром. Их со страшной силой завращало, сбоку послышался испуганный мявк Квазимодо и почти сразу крик Рона, кот вновь впился ему в голову. Сам Клод нащупал в зелёной круговерти руку Эсмеральды и притянул девушку к себе, он обнял её и вращение стало легче переносить. Девушка слабо вскрикнула и обхватила его руками за талию, она уткнулась лицом в чёрную сутану, которая показалась из-под распахнутого плаща. На мгновение её поразило чувство защищённости, которое она испытала рядом со священником.       Герберт, проводив гостей, заглянул в глиняный сосуд, там почти ничего не оставалось, он досадливо поморщился. Но в следующее мгновение его лицо приобрело растерянное и даже испуганное выражение: и как это он, старый дурак, забыл предупредить их о таящейся в Жеводане опасности! Ведь до него доходили слухи о нападении на дом Анри. Лесник посмотрел на своего эльфа, эх, не был бы Лешак таким старым, можно было бы заставить его трансгрессировать к приятелям. Но нет, сил у домовика осталось только на ведение домашнего хозяйства. Чертыхаясь, Герберт кинулся в свой кабинет, где лихорадочно принялся строчить письмо. Сообразительный Лешак вскоре появился с нахохлившейся совой, к её ногам были привязаны две толстенькие куропатки. Герберт взволнованно сообщил адрес птице и та, подхватив письмо, вылетела в окно. Лесник принялся молиться древним богам, чтобы сова успела раньше, чем может случиться беда. Да, пожалуй ему и правда пора на покой, любезной Мелюзине не понравится, что он так безрассудно отнёсся к безопасности её гостей. Трансгрессировать из-за запрета Мерлина, наложенного сотни лет назад, он не мог, а от метлы избавился за ненадобностью. Вся надежда была на сову, которая несла письмо и куропаток.