А кто спасёт тебя?

Вера.       Я сжимаю крепко в руках чашку с уже с остывшим кофе. Вздыхаю и подношу к губам. Горечь и холод обволакивают горло. Сморщившись, ставлю чашку на подоконник. Пошел второй час с тех пор, как я сижу здесь. Сначала, открыв окно на проветривание, я выкурила сигарету, потом пробралась еле слышно на кухню и заварила себе кофе. Мне так не хотелось будить Андрея, что я даже сахар забыла насыпать.       В последние дни меня мучает бессонница. Весь день я хожу уставшая и мечтаю о том моменте, когда голова коснётся подушки, но как только я прихожу домой, всю сонливость как рукой снимает.       Я не говорю об этом Андрею. Не прошу его о помощи, потому что у него и без моих бед проблем хватает. В школе ходят слухи. Не проходит ни дня, чтобы я не шла по коридору и не ловила на себе оборачивающиеся головы. Химичка и вовсе сошла с ума, и за последний месяц я получила две тройки и двойку. И снова я не жаловалась. Я думала, что смогу исправить всё своими руками, но шли недели, и ситуация не улучшалась и даже напротив, придирки химички становились всё более извращёнными.       К тому моменту, как проснулся Андрей, я приготовила сырники по рецепту матери. Та, в редкие трезвые дни, старалась привить мне хоть какие-то базовые умения вроде готовки. Я умела готовить многое и с голода не умерла бы, но раньше мне практически никогда не приходилось готовить для кого-то. Поэтому, когда Андрей, зевая, вышел на кухню и сел за стол, я затаила дыхание, ожидая нелестные комментарии о моей стряпне.       — Мм, — протянул Андрей, — вкусно.       Выдохнув, я полила сырники сгущёнкой и сделала первый укус. Действительно, сырники вышли отличными. В меру сладкими с тонким привкусом ванили.       — Звонила Катя, — заговорил Андрей, поднося к губам чашку с кофе. — Позвала нас на следующей неделе на юбилей мужа.       — Я же тебе говорила, что к ним палевно ходить.       — Палевно, как ты выражаешься, к ним вообще не ходить.       — Тогда иди один. Мне и дома хорошо.       — А Кате я что скажу?       — Боже, — вздохнула я, встав и взяв свою тарелку с кружкой, — почему всё так сложно?       — Съездим на пару часов, ничего страшного.       — Ладно, — я с грохотом бросила посуду в раковину.       — Иди собирайся, я помою посуду. Мне всё равно к третьему уроку.       Пока на кухне шумела вода и бубнил телевизор, я побросала в сумку учебники и тетради. Заглянула перед выходом в ВК: сообщение от Машки. Она просила меня встретиться с ней на Гвардейской — на ближайшей к школе остановке. Причин этой встречи она не назвала, но почему-то сквозь строки читалось неладное. Что-то точно случилось.       Попрощавшись с Андреем, я выбежала из дома, только на остановке поняв, что забыла телефон. Протиснувшись в толпу, я влезла в маршрутку, набитую ранним утром до отказа. Десять минут до школы показались мне вечностью без телефона.       Машка, как и было сказано, ждала меня около «Табакерки» — местная табачная сеть киосков. Она стояла в темноте около холодильника и курила. При каждой затяжке её лицо освещала тлеющая сигарета.       — Это пиздец, — протянула Маша без приветствия и, схватив меня за руку, потащила подальше от остановки. — У меня задержка.       — В смысле? — произнесла я от неожиданности, едва не поскользнувшись.       — Вер, не тупи блять. В том самом смысле.       — С кем ты успела?       — Какая разница? — прошипела Машка. — Сам факт: мне пизда. Мне дети в семнадцать вообще никуда не упёрлись.       — Ты тест делала?       — Да. Шесть штук. Все положительные.       — Пиздец, — я последовала примеру подруги и достала сигареты.       — Сходишь со мной в женскую?       — Да, конечно.       — Пошли сейчас.       — Маш, у нас химия первая. Давай после, — ответила я как самая заурядная отличница.       — Блять, Вер, какая на хуй учёба? Ты вообще слышала, что я сказала?       — Слышала, но Маринка и без прогулов меня заёбывает, так если я ещё сейчас не приду, она только рада будет.       — Ладно, — ответила Машка, выпустив тонкую струйку дыма изо рта, — пошли.       — И всё-таки, кто счастливый отец?       — Неважно.       — Отлично, — протянула я, кашлянув от резкой затяжки. — Я вообще-то твоя лучшая подруга. Я тебе обо всём рассказываю.       — Обо всём? — двусмысленно спросила Маша, улыбнувшись. — Ну-ну.       — Ты о чём? — остановившись, я взяла Машку за плечо.       — Ну взять хотя бы ваши с Игоревичем мутки.       — Какие мутки? — вскрикнула я. — Ты серьёзно думаешь, что мы мутим?       — Не в этом смысле. Ты мне не рассказала, что вы с ним настолько близки, что он аж опеку соизволил на себя оформить.       — Он просто мне помог. Он хороший человек.       — Но ты мне ничего не рассказала.       — Извини, я просто не знала, как рассказать.       — Ну теперь и ты извини меня, но я тоже не знаю, как тебе рассказать.       Я закатила глаза.       — Он из нашей школы?       — Возможно, — ответила рыжуля, бросив в сторону окурок.       — Из нашего класса? — не сдавалась я.       — Вер, я расскажу, но позже. Правда.       Пока мы ждали прихода химички, Кошкин с последней парты хвастался тем, что с первого раза сдал на права. В январе ему исполнилось восемнадцать. Он не был второгодником: пошёл в школу на год позже из-за болезни. В классе начался балаган: Кошкина облепило десять человек — все парни — такое внимание к своей персоне его радовало, как никогда. Он, вальяжно развалившись на стуле, отвечал на вопросы по поводу экзамена.       — Автодром вообще без косяков сдал самый первый, — говорил он, — в городе только чуть не тупанул когда лужу объезжал, но вовремя поворотник включил.       — И что, на велосипеде с правами ездить будешь? — усмехнулась Машка, обернувшись.       — Мне батя машину свою отдаёт, а себе новую покупает.       — Круто, — протянули ребята.       — Это пятёру он тебе свою отдаст? — спросила рыжуля.       — Ну да. Прокачу, как отдаст.       — Ага, мечтаю, — ответила Машка, и в этот момент в класс вошла химичка.       Все сразу же расселись по своим местам. Маринка, бросив сумку на край стола, сразу принялась отмечать отсутствующих: не было сегодня только Валеры.       — Куда друг ваш пропал? — спросила Марина Евгеньевна, посмотрев на нашу с Машкой парту.       — Болеет, — ответили мы хором.       — Розанова, ты мне в прошлый раз дневник почему не подала?       — Я забыла.       — За забывчивость ставлю ещё одну двойку.       Я закусила щеку.       — За что ещё поставите? — выпалила я, не успев остановиться.       — А как иначе вас научить дисциплине? — химичка, подперев свой стол, смотрела на меня, скрестив руки на груди.       — Не ставить двойки за всё подряд, например.       — Вещи собрала и к завучу, — вдруг выдала Марина Евгеньевна и, обойдя стол, села, как ни в чём не бывало. — Побыстрее.       — Марина Евгеньевна, — вмешалась Машка, — ну это правда уже бред какой-то. Вы без повода придираетесь.       — Вместе вышли и к завучу.       Закатив глаза, Машка схватила сумку и пошла следом за мной.       — Истеричка, — бросила она, захлопнув дверь.       Дойдя до кабинета завуча, мы с рыжулей были полны решимости. Нам нечего бояться. Да, грубить преподавателям чревато вызовом родителей в школу, а там и до комиссии недалеко. Но в данной ситуации мы были не единственными виноватыми. За подобное придирчивое отношение и учителям влетало знатно.       На наш громкий стук в дверь Тамарка ответила:       — Входите!       — Доброе утро, Тамара Борисовна, — Машка высунула голову из-за двери, — можно?       — Конечно. Вы почему не на уроке? — спросила завуч, увидев в дверях сразу двух учениц.       — Нас Марина Евгеньевна выгнала и отправила к вам.       — Боже, — вздохнула завуч и, встав из-за стола, подошла к тумбе, где стояло алое, электрический чайник и какие-то сладости в глубоком блюде. — Садитесь. Чай будете?       — Давайте.       — Ну рассказывайте, что случилось.       Я начала первая. За последний месяц у меня скопилась куча недовольства и претензий. В какой-то момент я поняла, что рада такому стечению обстоятельств: мне нужно было кому-то выговориться. И не просто пожаловаться, а знать, что к моему нытью прислушаются и примут меры.       Завуч, поставив перед нами чашки с чаем, сахар и конфеты, села напротив. Она, не перебивая, слушала наши с Машкой жалобы несколько минут. Потом, сделав глоток чая, спокойно ответила:       — Почему вы раньше не пришли ко мне и не рассказали?       — Да мы как-то не думали сначала жаловаться, — ответила я, разворачивая любимую «Ромашку».       — Я обязательно приму меры, девочки. Но вы всё равно должны будете извиниться перед Мариной Евгеньевной. Нельзя было хамить ей. И вообще, в таких ситуациях нужно идти сразу ко мне.       — А что мне теперь с оценками делать? — спросила я о том, что волновало больше всего.       — Я придумаю что-то, не волнуйся.       От завуча мы вышли, когда началась перемена. Маринка, завидев нас в коридоре, сразу же отвела в сторону.       — Ну что, сходили?       — Да. Извините нас, — выдала Машка, стиснув зубы.       — Извините, — пробормотала я, и химичка выдала подобие улыбки.       — Идите на урок.       — Вот ведь жаба, — прошептала Маша, когда мы отошли на безопасное расстояние.       На третьем уроке — физике — я сидела, подперев кулаком щёку, борясь с желанием уснуть. Без телефона было невыносимо, и только я подумала об этом, в дверях показался Андрей.       — Прошу прощения, Елена Дмитриевна, можно мне Веру на минутку?       — Да, конечно, — неохотно ответила физичка, продолжив выписывать уравнение на доску.       — Умоляю, — протянула я, выйдя в коридор, — скажи, что ты привёз мой телефон.       — Держи, — улыбнулся Андрей, протянув мне забытый мобильник. — Что случилось у вас с Мариной Евгеньевной?       — Завуч рассказала?       — Так что случилось?       — Дома расскажу.       В классе, едва я успела сесть за парту, физичка вызвала меня решать выписанные на доске уравнения. С заданием я справилась быстро и на отлично, что после провала на химии не могло не радовать. До последнего урока — физкультуры, мы с Машкой спорили: прогуливать или нет. В итоге моя рыжуля задавила меня своими аргументами и мы, накинув куртки, направились к выходу.       — Корнилова, Розанова, — за нашими спинами прогремел голос нового физрука, и мы с Машкой замерли. — Куда собрались?       — Блять, — прошипела Маша.       — Быстро переодеваться и в зал.       Я, по старой привычке, форму с собой не брала, а Машка давно плевала на физ-ру и на нового физрука с его выпадами.       — Так, отжимания на оценку, — физрук, свистнув, объявил построение. — Девушки и Кошкин с упором на колени.       — Чё? — выкрикнул Кошкин, поправив волосы. — Я с чего с тёлками?       — С девушками, — исправил физрук. — Авсеева первая.       Пока Анька пыхтела, отжимаясь, Егор Александрович подошёл к сидящим на скамейках, коих было четыре человека: я, Машка, Танюха и Славка.       — Корнилова, что у тебя сегодня? — не обратив внимания на остальных, спросил физрук.       — А я что, одна без формы?       — Я у тебя спрашиваю, а не у остальных.       — Живот болит.       — Идти в медпункт.       — У нас медсестры нет.       — Значит к завучу.       — Я лучше посижу, — ответила Маша, достав из кармана телефон.       — Тогда быстро отжиматься, как все.       — Егор Александрович, — вмешалась я, — ей сегодня весь день плохо, вы хотите, чтобы её тут у вас на матах стошнило?       — Я не с тобой разговариваю, — бросил физрук, даже не обернувшись на меня. — Быстро отжиматься.       — Да пошёл ты! — Машка, не выдержав, вскочила на ноги и направилась к выходу. — Пошли вы все! — крикнула она, подняв в воздух два средних пальца.       Усмехнувшись, я перевела взгляд на физрука, по его лицу было видно, что такое поведение ученицы его не удивило. На мгновение мне показалось, что он, напротив, такого исхода и ждал.       Ещё раз свистнув, он заставил отжиматься Алину и Кошкина, затем, записав результаты остальных, вышел из зала. Не было его минут пять, а когда он вернулся, я заметила, что левая щека у него слегка покраснела.       Когда урок закончился, я встретилась с Машкой в раздевалке. Настроение у неё значительно ухудшилось.       — Он к тебе выходил? — спросила я, пока мы шли по забитым коридорам.       Машка что-то пробормотала, но за шумом я её не расслышала. До остановки мы шли молча. Я не знала, о чём говорить, да и моя рыжуля в такие моменты была не особо разговорчивой. К её бедам я всегда относилась с уважением, к тому же, я даже представить не могла, каково ей сейчас.       В нашем районе было несколько частных клиник. Как правило, в таких местах всегда можно договориться, хотя по закону девушка после пятнадцати лет имела право на обследование без присутствия родителей, но в государственных учреждениях всем было плевать.       Проехав три остановки от школы, мы вышли из маршрутки и направились в клинику, филиалы которой были разбросаны по всему городу. На входе мы оставили верхнюю одежду в раздевалке. Гардеробщица — улыбчивая женщина лет семидесяти — вручила нам два пластиковых номерка и бахилы.       — Добрый день, — улыбнулась девушка в регистратуре. — Вы по записи?       — Нет, — отрицательно покачала головой Машка, — без записи.       — Какой врач вас интересует?       — Гинеколог.       — Так, — девушка повернула голову к монитору, — есть свободное окошко через двадцать минут. Осмотр стоит восемьсот рублей.       — Отлично, — Машка достала из сумки кошелёк.       Расплатившись, нам вручили талончик и отправили на второй этаж. Коридоры клиники были пустыми и свежеотремонтированными, что не шло ни в какое сравнение с нашей районной поликлиникой.       Пока мы сидели напротив двери с табличкой «гинеколог», Машка, закинув ногу на ногу, нервно постукивала каблуком своих сапог. Не выдержав, я положила руку ей на колено.       — Успокойся, — прошептала я, — всё хорошо будет.       — А если тесты не обманули?       Я, не ответив сразу, повернула голову в сторону мимо проходящей пары. Женщина, на последних месяцах беременности, села с мужем справа от нас.       — Он знает? — спросила я, и Маша всё поняла без объяснений.       — Мы расстались.       — Ты планируешь ему говорить?       — Нет.       Я снова промолчала. В этом вопросе я не была согласна с Машей. Я понимала, что это её жизнь и её тело, следовательно и решение было за ней. Но что бы ни случилось между ними, отец ребёнка должен знать обо всём. Нечестно скрывать, я бы так не сделала.       Только я открыла рот, чтобы озвучить свои мысли, дверь в кабинет открылась и на пороге показалась врач.       — Вы Мария Корнилова? — она обратилась по адресу.       — Да.       Когда Машка исчезла за закрытой дверью, я снова перевела взгляд на беременную женщину. Поглаживая живот, она улыбалась и о чём-то вполголоса беседовала со своим мужем. Чем дольше я смотрела на неё, тем тяжелее мне становилось. Я вспомнила о матери. Когда-то она была такой же счастливой женщиной. С мужем. С человеком, который её любил. В ожидании ребёнка, который был плодом этой любви. Мне вдруг захотелось спросить Машу любила ли она отца своего возможного ребёнка. Я слишком хорошо знала свою подругу и могла ответить на этот вопрос за неё. Я не могла представить её в роли матери, она была одной из тех девушек, кто просто был не способен на материнство, как и я, что уж тут говорить. Я точно не стану матерью. Мне просто не понять, каково это быть родителем. Каково это — обрушить на свои плечи ответственность за чью-то жизнь, когда даже свою собственную я не силах контролировать.