А кто спасёт тебя?

Вера.       Добираться в школу на автобусе было чем-то инородным для меня. Если раньше я могла встать за двадцать минут до уроков и успеть вовремя, то теперь мне нужно было проснуться минимум за полтора часа.       Каникулы прошли не самым лучшим образом. Дед с бабкой упорно не желали давать мне покоя, поэтому сейчас, стоя в самом конце душного ПАЗика, я радовалась начавшемуся учебному году.       С каждой остановкой салон забивался всё сильнее. Дышать становилось сложнее, а под дублёнкой я уже была вся мокрая. Не вытерпев, я выскочила за две остановки и пошла дальше пешком. По животу под свитером гулял морозный ветер, но застёгиваться я не спешила. Под ногами хрустел снег. На улице ещё было темно, но людей, таких же как я, спешащих на работу/учёбу, хватало.       По сложившейся традиции, я взяла чёрный кофе без молока в русапе и пачку сигарет в киоске рядом. Из-за моего боевого раскраса — синяк на лице сошёл не до конца — продавщица даже не заикнулась по поводу документов. С сегодняшним макияжем я выглядела лет на двадцать пять.       На подходе к школе я встретила Танюху, та, окликнув меня, подбежала со спины. Как ей удавалось бегать на каблуках по заледеневшей дороге и не падать — загадка.       — Привет, — произнесла Таня, обняв меня.       Этот жест был слегка удивительным, но я не стала сопротивляться. Друзьями мы никогда не были, но Таня была из адекватной части класса, так что я не возражала этим объятиям.       — Ты чего с остановки идёшь? — спросила она, закуривая.       — За кофе ходила. Плюс временно переехала к старикам пожить. Скучают.       — Ясно. Будешь? — Танюха протянула почти полную пачку «Честера» с кнопкой.       Сэкономив свои, я взяла сигарету.       — Ты как после Нового Года? Отошла?       Танюха, выпустив дым тонкой струйкой изо рта, улыбнулась.       — Дома таких пиздюлей получила. У меня мамка беременная, ты же знаешь.       — Ну.       — Так вот, разнервничалась, батя скорую вызывал. Я все каникулы дома сидела. Картошку чистила. Полы мыла. Борщи варила.       Усмехнувшись, я кивнула — подруга по несчастью.       — Та же хрень, — произнесла я.       Вдруг Танюха поменялась в лице. Моментально встала по стойке смирно и спрятала сигарету за спину.       — Ты чего? — начала я, оборачиваясь.       Осуждающе сжав губы, к нам приближался Игоревич. Таня не знала про наши с ним сигаретные приключения, поэтому, ради приличия, я бросила сигарету на снег, потушив каблуком сапога.       — Тань, вы ведь спортсменка, — начал биолог. — Зачем курите?       — Больше не буду. Я так, балуюсь иногда.       — Идите на занятия, — сказал Игоревич, не став читать лекции. — А вы, Вера, задержитесь, пожалуйста.       Вздохнув, я проводила взглядом удаляющуюся спину Тани, затем развернулась к биологу. Тот, не сводя с меня своего пытливого взгляда, спросил:       — Как ваша щека?       — Хорошо. Почти зажила.       — Как каникулы прошли?       Я закусила щёку.       — Могло быть и хуже.       — Я могу вам чем-то помочь?       Тут я задумалась. Почему-то в моменте промелькнула мысль попросить биолога снять мне жильё на своё имя. Если честно, об этом я думала последнее время активно. Денег на однушку мне бы хватило из пенсии, но нужен был приличный взрослый, который помог бы с документальной частью аренды. Игоревич, как показывала жизнь, был «своим». Не закладывал завучу, не осуждал. Кто знает, может, согласился бы помочь в квартирном вопросе.       — Нет, всё хорошо. Спасибо вам. Правда, спасибо большое.       Игоревич улыбнулся в ответ и протянул руку в сторону протоптанной дорожки к воротам школы.       — Какой у вас первый урок? — спросил он, пока мы шли бок о бок мимо школьной клумбы.       — История, — вздохнула я.       С датами у меня с детства были проблемы. Ни над одним предметом я так не мучилась, как над чёртовой историей. Если бы не завуч, которая вела эту дисциплину и одновременно обожала меня, делая поблажки, отличницей я была бы вряд ли. У раздевалки я распрощалась с Игоревичем, но буквально на три урока.       На биологию мы с ребятами — с Машкой и Холодцом — опоздали: бегали в пятёрочку за рулетами с маком и соком. К тому же мне стоило объясниться перед ними. Реальных мотивов матери я не раскрыла — просто не могла. Эту тайну я унесу с собой в могилу. Ребятам сказала, что урод просто избил меня, отчего синяки на теле вопросов не вызвали. Всё было правдоподобно. Я старалась продумывать свою историю до мелочей, и, естественно, ребята поверили. Маша, разумеется, не упустила комментариев по поводу благородства биолога.       — Вот какой мужик пропадает, — говорила она, пока мы поднимались по пустой лестнице на второй этаж, — хоть и пьющий.       — Это не доказано, — добавила я, всё ещё не готовая поверить в правдивость этих подозрений.       — Надо, значит, доказать, — не унималась рыжуля.       Она, жадно укусив рулет, остановилась у окна, прямо напротив кабинета биологии — по тонкому льду ходит.       — Маш, давай ты на перемене поешь, — говорил осуждающе Холодец, прося всем своим взглядом поддержку у меня.       — Правда, Маш, — вмешалась я, — мы уже на десять минут опоздали.       — Пошлите, зануды, — протянула Маша, убрав рулет в сумку. — У меня крошки на губах есть? Помада не смазалась.       Закатив глаза, я взяла её за руку и потянула к классу.       Игоревич, подперев руки в боки, смотрел на нас с упрёком. Он стоял у доски и наш приход явно отвлёк его от объяснения материала.       — Десять минут, — сказал он, подняв руку с часами. — Десять. И в первый же учебный день.       Говоря это, он смотрел только на меня, отчего мне хотелось провалиться на этаж ниже, к первоклашкам.       — Извините, — хором ответили мы и синхронно опустили взгляд на носки своей обуви.       — Садитесь.       Оставшийся урок я проявляла максимальное участие: отвечала на всевозможные вопросы и вызвалась делать презентацию к следующему уроку на тему: «Сезонные изменения биогеоценозов». Работы там было минут на двадцать, надо только забрать с квартиры ноутбук…       С этой мыслью я просидела до конца учебного дня, а потом задумалась, что в походе к следователю мне нужна помощь. Я вспомнила предложение биолога о помощи и, грешным делом, подумала воспользоваться ею, но был велик шанс, что тот уже не в школе.       Расписание учителей на доске напротив кабинета завуча подтвердило мои опасения: последний урок у Игоревича был полтора часа назад. Не надеясь на успех, я всё же решилась проверить в учительской — мало ли.       Предварительно постучав, я заглянула внутрь и моментально пожалела — на меня смотрело больше десятка пар глаз. В такое время в школе уже не оставалось никого, а тут почти весь преподавательский состав.       Сглотнув ком нервов — все учителя с сочувствием и жалостью смотрели на меня, — я поздоровалась и спросила:       — Можно мне поговорить с Андреем Игоревичем?       Учителя почему-то переглянулись. И на этот раз подозрительно двусмысленно. Возникло ощущение, что я попросила о чём-то непристойном.       Кивнув, биолог пробормотал какие-то извинения коллегам и вышел.       — У вас что-то случилось? — настороженно спросил он, закрыв за собой дверь.       — Не совсем, — начала я и тут же замолчала, оглянувшись на проходящую мимо уборщицу. — Мне нужно домой попасть, забрать вещи, а квартира опечатана. Я подумала, может, вы сходите со мной к следователю и поговорите с ним?       — Сейчас?       — Ну да, если вы не заняты.       Игоревич, вздохнув, посмотрел в сторону учительской. Если ещё утром он сам рвался помочь, то теперь, кажется, жалел о своих словах. Он стоял, заметно напрягшись, не зная, что ответить. Как бы там ни было, я не хотела уходить ни с чем, поэтому, хитро улыбнувшись, как бы между прочим добавила:       — Да и без ноутбука, боюсь, презентацию мне не сделать.       Тут же лицо биолога изменилось. На губах появилась едва заметная ухмылка. Плечи, расслабившись, опустились.       — Подождите меня у машины. Я подойду.       Машину Игоревича теперь я знала и утром видела, где она стоит: у ворот школы, около девятиэтажки. Решив не терять времени, сходила заодно в пятёрочку, и купила к бессонной ночи за учебниками энергетик и булку с повидлом — не хочу шуметь на кухне в ночи, ища что-то съестное.       Биолог появился быстро, я даже не успела закурить и, не испытывая терпение Игоревича, сдержалась от курения у него в машине. В дороге мы особо не разговаривали. Немного обсудили презентацию, к которой Игоревич дал несколько советов.       Я не нервничала перед походом к следователю, капитан, который вёл дело, был душевным мужиком: успокаивал меня в прошлую нашу встречу и кормил пряниками с чаем. Я боялась не его. Мне не хватало настойчивости. Я думала, что собственными силами мне не удастся уговорить следователя пустить меня в квартиру, а вот под ответственность взрослого, к тому же ещё классного руководителя, почему нет?       Сегодня в «обезьяннике» сидел всего один непримечательный мужчина в плаще не по сезону. Сжавшись в углу, он испуганно наблюдал за всем из-за своих огромных очков в роговой оправе. Он никак не подходил под эти стены своей скромностью и боязливостью. Казалось, он боялся даже самого себя. Не сдержавшись, я без стеснения обратилась к низкому мужчине в форме у дежурки.       — Что он сделал? — Полковник, подняв на меня глаза, сдвинул вопросительно брови, и я уточнила: — Этот, — указала я пальцем.       — Этот, — повторил полковник, почему-то усмехнувшись, — девушку изнасиловал и задушить пытался.       Да, внешность обманчива. Бросив последний взгляд, в котором больше не было жалости, а только отвращение, я последовала за Игоревичем к кабинету следователя.       — Вы со мной зайдёте? — спросил биолог, и я кивнула.       Когда на стук низкий голос ответил: «Входите», мы открыли дверь, оказавшись в задымлённом кабинете пять на пять. За столом, с сигаретой в одной руке и с ручкой в другой, сидел широкоплечий капитан с гладковыбритой головой и доброй улыбкой.       — Привет, ребят, вы ко мне? — Биолог кивнул. — Заходите.       Разместившись на двух мягких стульях напротив, мы с Игоревичем переглянулись. Он словно спрашивал у меня взглядом, не хочу ли я сама начать. Сжав губы, я дала понять, что в диалоге участвовать не хочу.       — Меня зовут Андрей Игоревич, я классный руководитель Веры, — начал биолог, протянув руку.       — Михаил Евгеньевич, — следователь, отложив сигарету, пожал протянутую руку. — Чем могу помочь?       — Мы с Верой хотели бы забрать её вещи из квартиры, но она опечатана, поэтому мы пришли к вам.       — Почему вы? — спросил капитан, не отрывая головы от бумаг. — Где опекуны?       — Дело в том, — продолжил биолог, поёрзав на стуле, — что бабушка с дедушкой уже в возрасте. Живут далеко, поэтому им не совсем удобно.       Стараясь выглядеть увереннее, я запоминала всё, что говорил Игоревич, чтобы потом не запутаться в показаниях.       — Ясно. Так квартира до суда опечатана. Я ничем не могу помочь, — следователь потушил сигарету и, подняв голову, улыбнулся, посмотрев сначала на биолога, потом на меня.       — Я понимаю, — настаивал Игоревич, — но мы же с вами знаем, что это чистая формальность. Нам нужно полчаса максимум.       — Да, я всё понимаю, но… — начал капитан, но биолог его перебил:       — Вы сами подумайте, как она без вещей? А без учебников? До суда, может, и месяц, а может, и три, как Вера будет учиться?       Вздохнув, следователь теперь смотрел на меня.       — Ладно, — ответил он, выдвинув ящик стола. — Я работаю до семи, чтобы ключи к этому времени были. Квартиру опечатаете как было. Ясно?       — Да, — одновременно ответили мы с биологом.       — Клей есть?       — Найдём, — улыбнулся Игоревич, забирая ключи.