А кто спасёт тебя?

Андрей.       На последний в этом году педсовет я шёл без особого энтузиазма, как и на другие, чего уж греха таить. В этот раз, по непонятным причинам, учителей собирали в кабинете географии. Я сел ближе к двери и осмотрелся, помимо меня пришли только два педагога: химичка и молоденькая учительница начальных классов, которую я видел второй раз в жизни. Обычно невероятно дружелюбная ко мне Марина Евгеньевна сегодня обделила меня улыбкой. Она, холодно ответив на моё «Здравствуйте», отвернулась к своей коллеге, продолжив что-то ей нашёптывать.       Педсовет начинался в четыре. На часах без десяти. Пока класс заполнялся учителями, я, решив не терять зря время, принялся проверять сданные рефераты. Мой обычно лёгкий портфель потолстел сегодня килограмм на пять. Нести столько бумажек домой не хотелось, поэтому я, не желая застрять с проверкой на несколько часов, пересчитывал страницы, пробегался глазами по главным пунктам содержимого и выписывал имя ученика на листок с оценкой. Никому выше тройки я не стал ставить.       Когда с небольшим опозданием в класс вошла директор, педсовет начался. Обсуждали успеваемость и дисциплину — ничего нового. Пока отчитывали Аллу Дмитриевну за её неуправляемый шестой класс, я без стеснения продолжал проверять рефераты.       Виталию Фёдоровичу за классное руководство не влетело, попросту потому, что у него этого руководства не было, но вот за порванные маты и протёртые козлы он получил выговор похлеще прочих.       — Ко мне какие претензии? — возмутился он, перебирая в руках связку ключей. — Я из своего кармана должен маты покупать?       — Вы должны следить за учениками в первую очередь, — парировала директор.       — И мячи им не давать на улицу, — добавила Тамара Борисовна. — Штук десять проткнули уже. И спёрли столько же.       Между завучем и физруком завязалась бурная полемика. Немногие учителя, включая меня, встали на защиту Виталию Фёдоровичу.       — Я считаю, — говорила Алла Дмитриевна, — что за спортивный инвентарь отвечает не только Виталий Фёдорович, но и руководство. Я, например, даю школьные словари детям на уроки и если они возвращают их не в самом пристойном виде, то, простите, вина уже не за мной.       — А за кем? — строго спросила директор, нахмурив лоб.       — За тем, кто таких детей в школу принимает.       В классе повисла тишина. Намёк Аллы Дмитриевны поняли все. Директор, поправив пучок на затылке, произнесла:       — Если вас, дорогая Алла Дмитриевна, что-то не устраивает, лицей через дорогу, там контингент получше.       На этом директор перешла к успеваемости. Я готовился попасть под раздачу, однако мои старания с рефератами были оценены руководством. Но за пряником последовал кнут. Хотя, скорее нож в спину.       — Мне тут доложили, Андрей Игоревич, — Тамара Борисовна слегка покраснела и отвела взгляд, — что у вас немного, — завуч кашлянула, подбирая слова, — особые отношения с одной из учениц старших классов.       Я сразу же обернулся на химичку, которая, слегка поджав губы, смотрела прямо перед собой.       — Что за чушь? В чём вы меня обвиняете? — не выдержав, я слегка повысил голос.       — Никто вас не обвиняет. Я всего лишь хочу сказать, Андрей Игоревич, — потирая руки, осторожно начала Тамара Борисовна, — что ваши отношения с Верой Розановой очень странные. Недопустимые даже.       — Вера мне в дочери годится! О каких отношениях может идти речь?       — Об уголовно наказуемых, — заговорила наконец Марина Евгеньевна. — Разве это чушь, что вы запираетесь с ней в пустом классе во время уроков?       — Дверь была открыта.       — Но я слышала, — продолжила химичка, и тут физрук её резко перебил.       — Ну-ка хватит! — крикнул он, встав из-за стола. — У девочки сложная жизнь. Не надо её впутывать в эти сплетни!       — Да никто не впутывает её, Виталий Фёдорович. Наоборот, мы просто переживаем…       — Переживают они. Вам лишь бы языками чесать и носы свои длинные совать куда не просят.       — Что? — ахнула Марина Евгеньевна, оскорбившись больше всех.       — То! — выкрикнул физрук и, схватив со стула свою потрёпанную временем толстовку, хлопнул дверью.       — Нет, ну вы слышали? — возмущалась химичка ему вслед. — Совсем из ума выжил алкоголик этот.       — Гнать его давно пора, — поддакивала молодая учительница.       — Шустрые вы! — не сдержалась Тамара Борисовна. — Найдите нового физрука, потом этого гоните. А вы, Андрей Игоревич, старайтесь не оставаться с ученицами в классе наедине. Иначе беседы с вами будут проводится уже в другом месте.       На этом педсовет был закончен. Схватив портфель, я вылетел из класса, не желая ловить на себе осуждающие взгляды и слышать перешёптывания за спиной. Меня не за что было судить. По крайней мере точно не за это.       По пути домой я не мог думать ни о чём другом, кроме этих крысиных обвинений в педофилии. Мысль о том, что Вере, как и мне, могут задать подобный вопрос в лоб, не давала покоя. Я не сделал ничего противозаконного, но если кто-то узнает об их с Машей вынужденной ночёвке в моей квартире, увольнения по статье мне не избежать. Вера.       Что отличает алкоголика от человека зависимого, но не спившегося? Трясущиеся руки? Мешки под глазами? Агрессия? Пренебрежение элементарными правилами гигиены? Игоревич не подходил ни под один из этих пунктов.       Я впервые за долгое время решила осмотреть его внимательнее. Присмотрелась к глазам: синяков за очками я не разглядела. Лицо его пусть и казалось уставшим, но усталость эта была физическая, а не та, что проявлялась при нагруженной этанолом печени. Руки его были самые обычные. Довольно ухоженные, если вспомнить его прикосновения при осмотре кисти ещё осенью. Шрамы на костяшках вряд ли были результатом пьяной драки, а скорее его предыдущей работы.       Не похож он на алкоголика как ни крути. Вот ведь Вовчик, переполошил своей новостью без повода. На деле лучше бы промолчал. Уж лучше бы я просто так и раздражалась поведением биолога, а не искала оправдание. Ну какое мне дело до него? До увольнения и до его зависимостей?       Заметив изучающий взгляд, Игоревич задержался глазами на моём лице чуть дольше обычного, и я лениво отвернула голову к Машке.       — Пыталась пробраться ему в голову и мысли прочитать? — прошептала она, придвинувшись ко мне вплотную.       — Если бы.       — Верка, забей. Не по хуй тебе бухарик он или нет?       — Да похуй.       — Девочки, — перестав зачитывать оценки за полугодие, Игоревич обратился к нам. — Либо вслух говорите, либо замолчите.       — Извините, — произнесла Машка.       У моей рыжули вышла твёрдая тройка. Валера каким-то чудом получил четверку.       — И барабанная дробь, — прошептал за спиной Холодец.       — Розанова Вера, — сказал Игоревич, не глянув на меня. — У вас пять.       У меня перехватило дыхание. Какого хера? Я каждой клеточкой тела приготовилась к четвёрке. Видимо, завуч всё-таки не позволила ему портить мне успеваемость.       — С тебя пачка Мальборо, — улыбнулась Машка, обратившись к Холодцу.       Опять эти два придурка спорили на оценки. На мои они перестали спорить ещё в шестом классе, а вот на оценки друг друга каждую четверть — традиция. В этот раз ситуация дошла до абсурда, и поэтому предметом их спора стала я.       — Я же говорила, — прошептала Маша мне на ухо, — поставит он тебе пятёрку.       — Это не он. Томка руку приложила.       — Пусть так, зато пятёрка. Отметим сегодня?       — Я за, — с этим Валерка бросил нам на стол записку.       — Что там за корреспонденция? — судя по раздражительному тону, Игоревичу надоел наш междусобойчик.       — Это скидочный купон на пиццу, — быстро соврала я. — Хотите?       Класс засмеялся. Биолог, вздохнув, отчеканил:       — Убирайте со стола.       Когда прозвенел звонок меня разрывало от желания подойти к Игоревичу и узнать, откуда взялась пятёрка. Мне хотелось увидеть, как он будет врать и оправдываться. Машка, скинув тетрадь и учебник в сумку, стала торопить меня, но любопытство взяло верх.       — Идите. Я подойду через пять минут.       — Уверена? — уточнил Холодец.       — Да.       Класс опустел буквально за минуту: кто побежал курить, кто помчался в пятёрочку за булками с маком и сухариками.       — У вас вопрос ко мне? — спросил Игоревич, когда все вышли.       — Да. Как у меня вышла пятёрка со средним 4,5?       — Я не выписал в журнал оценки за ноябрьскую лабораторную.       Оправдался всё-таки.       — Ясно. Спасибо.       Забрав сумку, я двинулась к выходу, но, остановившись, обернулась:       — С Наступающим! — произнесла я, попрощавшись с биологом до следующего года.

***

      На каникулах просыпаться особенно приятно. Работоспособность на максимуме. Горы хочется свернуть. Хотя первые три дня я валялась в постели, читая «Парфюмера», «Героя нашего времени» и поедая чипсы. У моего матраса скопилась целая стопка книг, которые я всё время оставляла на потом — вот и пришёл ваш час! Два раза в день я выбиралась из комнаты в туалет, запасалась едой до следующего раза и снова с головой окуналась в мир Гренуя и Печорина.       Стекло в деревянной раме ходило ходуном от снежной бури. За ледяными узорами на окне ничего не было видно. Погода под новый год испортилась. Город завалило снегом. По словам матери эта зима была одной из самых холодных за последнее время. Видимо, земля охеревала от того, что мать перестала пить дольше, чем на неделю.       Впервые за этот месяц мне позвонила Катя. Приглашала на новый год к себе, но я скорее останусь отмечать дома, чем поеду к ней. Катю я обожала, но её благоверный вызвал у меня отвращение. К тому же, мы решили отметить в тесном кругу: я, Машка и Валера.       Мы коллективно уговорили Машкину матушку принять предложение её мужчины уехать на праздники в санаторий, и благодаря этому нам досталась квартира. Дарья Витальевна строго настрого приказала нам вести себя прилично. Не терроризировать соседей громкой музыкой и быть благоразумными — последнее адресовалось Машке. Её матушка до сих пор что-то подозревала после той ночи с байкерами.       И только я подумала о байкерах, позвонил Стас. Я сжала губы, смотря на экран. Уже две недели мы с ним не разговаривали: я пообещала Машке не общаться с ним, но стоило признаться, мне Стаса не хватало. Отвечу всего на один звонок, она не узнает. Так ведь?       — Привет, — еле слышно произнесла я, сев в кровати.       Кажется, Стас и не ждал, что я отвечу, поэтому его «Привет» прозвучало не сразу и с вопросительной интонацией.       — Я не думал, что ты ответишь.       Ну а я о чём.       — Поэтому, — продолжил Стас, — я не заготовил речь.       Я улыбнулась.       — Зачем тогда позвонил?       — Да просто так, наверное, — вздохнув, Стас сделал паузу. — Как там Маша?       — Нормально.       — Каин боится, что она пойдёт писать на него заяву, а по мне лучше бы пошла.       — Она не пойдёт. Она не может. Мудака ей не жалко, а вот репутация, — я стиснула зубы, не желая вообще поднимать эту тему, — в общем, передай этому уроду, что она никуда не пойдёт. Пусть отвалит уже от неё.       Стас долго не отвечал, и я, подумав, что он бросил трубку, посмотрела на экран: звонок ещё шёл.       — Ладно, — произнёс он. — Рад был тебя слышать.       И всё? Мне хотелось закричать вслух, но вместо этого я вяло ответила:       — Пока.       Зачем тогда звонил? Раздражённая, я натянула треники и свитер, решив выползти из своего логова. С кухни доносился приятный ванильный запах, и я вдруг почувствовала урчание в животе.       — Ого, — протянула я, войдя в кухню, — сырники?       — Веруня! — мать подскочила со стула и засуетилась с чаем. — Садись. Варенье будешь?       Ну прямо образцовая семья из рекламы «Доширака». Сев за стол, я увидела перед собой гору сырников. Домашние я ела, кажется, лет сто назад, поэтому, не дожидаясь варенья, накинулась на это чудо с желанием проглотить всё и сразу.       — Вкусно? — спросила мать с улыбкой, погладив меня по голове.       — Да, — не разборчиво пробормотала я с полным ртом.       Лениво ответив на самые банальные вопросы матери об учёбе, я позавтракала и поспешила прочь из дома. Нам с ребятами надо было успеть сделать закуп к новому году: готовить мы особо не собирались, но от пары салатов с закусками отказаться не могли.       Супермаркеты давили толпой и атмосферой. Новогодняя песня Верки Сердючки играла в зале, казалось, на полную громкость. Иногда этот дикий плейлист перебивали объявления о скидках на горошек и красную икру. Мы шли по рядам, разыскивая майонез. На полках остался только оливковый, но и мы не были особыми ценителями провансаля.       — Ещё докторская колбаса нужна, — зачитывала Машка из списка, — и икру мы брать будем?       — Естественно, — ответил Холодец, закидывая в тележку мандарины.       Весь год мы с ребятами планировали этот вечер и конечно же отложили неплохую сумму на наш праздничный стол, договорившись особо не тратиться на подарки. Я, безусловно, знала, что никто не будет придерживаться этого обещания, поэтому не скупилась. Машке я взяла несколько матовых помад и флакон её любимых Lanvin Eclat D`Arpege, для Валерки расстаралась особенно и откопала первое издание винила скорпов Love at First Sting.       — Надо было тридцать первого прийти, — стонала Маша в конце десятиметровой очереди.       — Знаешь сколько таких умников? — Валера, не удержавшись, вскрыл пачку сухариков. — Тридцать первого здесь будет людей больше, чем на ёлке.       — Лучше подумайте, как мы с этим всем в автобусе поедем, — занудствовала я, оглядев тележку. — Надо было в «пятёрочке» закупаться.       — Там выбор говно.       Я не видела лица Машки, но уверена на все сто — она закатила глаза. В предновогоднюю ночь мы остались у неё: пили дешёвое вино из коробки и пересматривали «Сумерки» до пяти утра. На следующий день, заняв себя салатами и бутербродами, мы включили сначала «Служебный роман», а потом и «Девчат», чтобы уж совсем хорошо было.       Валера нарезал сыр, цитируя Тосю нарочито приторным голосом:       «Хочу — халву ем, хочу — пряники».       А уже ближе к вечеру мы вместе напевали:       «Со мною вот что происходит:       Ко мне мой старый друг не ходит,       А ходят в праздной суете       Разнообразные не те.       И он не с теми ходит где-то,       И тоже понимает это,       И наш раздор необъясним,       Мы оба мучаемся с ним.»       — Знаете, о чём я думаю? — спросил Валера, развалившись на диване и прищурившись на меня. — Почему ты билеты у биолога не взяла?       — Давайте хотя бы этот вечер не будем о нём говорить.       — Интересно, где он сейчас, — задумчивым тоном произнесла Маша, подкладывая себе крабовый. — С кем отмечает?       — Дома с семьёй, с кем ещё? — зевнул Валера.       — И со своей училкой из лицея, — добавила я.       — Нет, — пробормотала Машка с набитым ртом, — мне Корчагин сказал, что они расстались.       — Ху из Корчагин? — уточнил Холодец.       — Ты его не знаешь. Он в одиннадцатом классе в лицее учится.       — Толстый с чёлкой? — спросила я, вспомнив бугая с катка.       — Угу.       — Откуда он знает, что они расстались? — выпрямился Валера и продолжил есть свой надкусанный бутерброд.       — Подслушал их телефонный разговор. Точнее не он, а девка из его класса. Но не суть. Сейчас весь лицей об этом трубит. Они, кстати, тоже в курсе, что биолог бухает.       — Ну да, — усмехнулся Валерка, — теперь к нашей паршивой репутации гадюшника добавился пьющий препод.       — Думаю, про Фёдоровича они тоже в курсе, — напомнила я.       — Им достаточно того, что Фёдоровичу шестьдесят, у него две грыжи и спортивный костюм ещё с 80-х.       — Справедливо, — Машка уткнулась в телефон. — Бля, Борюсик выложил фотку в инсту.       — Кто это? — в один голос спросили мы с Валерой.       — Брат биолога.       — Ты подписалась на него? — раздражённо спросила я.       — Не ссы, я с фейка.       — Что за фотка?       — Новогодняя. Они отмечают, судя по всему, на какой-то даче.       Мы обступили Машку и принялись вместе разглядывать фотографию. Биолога на ней не было, как и той учительницы из лицея. На нас смотрело примерно десять пар глаз незнакомых людей, хотя пожилой мужчина в центре, держащий на коленях девочку лет пяти, очень сильно был похож на Игоревича, точнее наоборот.       — Вот этот в центре явно отец Андрюши, — Машка как будто прочитала мои мысли.       — Самого Андрюши нет, — заметил Валерка.       — Капитан очевидность! — съехидничала Маша.       — Он фотографирует, — сказала я, вернувшись на кресло.       — Да не общаются они, это же очевидно.       — Кому очевидно? — Машка убрала телефон.       — Они абсолютно разные, — продолжил Валерка. — Биолог одиночка. Бухает. Из больницы выгнали. А брат вроде как успешный гинеколог. Дети, семья. Ну и что у них общего?       — Дайка подумать, — Машка наигранно задумалась. — Они родные братья!       — Блять, у моей матери тоже сестра родная есть, — разозлился Валера, — но они уже лет восемь не разговаривают.       Валера был прав: родная кровь ещё не показатель. У меня тоже есть бабка с дедом, а толку? Общаемся раз в год, переступая через собственную ненависть.       После курантов мы обменялись подарками. От ребят я получила один общий подарок — iPod. Хотя мне на него жутко было жалко денег, порой я подавляла желание в себе забить на всё и купить его. Я догадывалась, что Холодец с рыжулей готовят что-то общее, но думалось мне почему-то о гитаре.       Сидеть дома и заснуть в двенадцать нам не хотелось, поэтому, схватив заранее купленную коробку бенгальских огней, мы закутались в мишуру и пошли к лицею на каток. Таких, как мы, было ещё человек десять: половина лицеевских, половина наших. Мы знали почти всех. Ребята пришли не с пустыми руками: у кого-то был целый пакет сарделек и хлеба, кто-то принёс ягу и блейзуху, которую пить мы не решились, а кто-то взял из дома мандарины и орехи. Хорошо, что Машка захватила вино и бутерброды, из-за которых мы были радушно приняты в межшкольную гулянку.       С бенгальским огнём в одной руке и с пластиковым стаканом вина в другой, мы сидели на ледяной карусели, хором крича слова:       «Я всегда помню о главном, когда засыпаю плавно       Я не вернусь домой, если в моём городе пропал дом твой       Я всегда помню о главном, когда засыпаю плавно       Я не вернусь домой, если в моём городе пропал дом твой».       Мы с Машкой, а с нами ещё пара человек, побежали на лёд. Никаких коньков у нас не было, разумеется, но веселья и без них хватало. Мы разбегались, скользили по гладкой поверхности ещё недавно футбольного поля, и влетали на скорости в сугробы. Вино из стаканов расплескалось, как кровь по белоснежному снегу. Но какое нам дело? Подлили ещё. Глоток. И обратно летим в мягкие сугробы.       Нашу Танюху так «укачало», что она пулей вылетела с катка, и спустя пару секунд ледяной воздух пронзил терпкий запах вишни. Не надо было ей пить блейзуху. Но судя по тому, что она сразу же вернулась к нам, её организм восстановился моментально.       Наш смех и свист незнакомых людей из окон многоэтажек эхом отдавался в ушах. Никто и не думал нас гнать. Даже охранник из лицея не вышел, а в обычные дни он гонялся за нами с дубинкой.       Казалось, лучше жизни нет. Может, этот новый 2015 будет лучшим годом в моей жизни?