А кто спасёт тебя?

Вера.       Проснувшись от дикой жажды, я не сразу поняла, что происходит. Немного потупив в потолок стеклянными глазами, я села, и в эту же секунду спину прострелило болью. Скинув покрывало с себя, я поняла почему: подо мной был голый пол с советским ковром в ромбик и маленькая диванная подушка. Какого хера? Почему я на полу вообще, когда рядом свободный диван?       Я кое-как размяла спину руками, совсем убрала покрывало и встала, мгновенно пожалев об этом — в глазах замерцали звёздочки. Ну не может быть, что я вчера умудрилась напиться до смерти? Ничего крепкого мы не пили вообще, а под конец вечера глушили из общей бутылки странного вкуса колу.       — Блять! — я ударила себя ладонью по лбу. — Вот сука.       Стоило догадаться, что рыжий с Тончиком что-то подлили в эту колу, только вот что? Водку? Не особо было похоже. Скорее коньяк. Но лучше уж коньяк, ибо, зная этих «ценителей», там могла быть и бояра и любой аптечный бальзам.       Кое-как дойдя до ванной, я ополоснула лицо и, не сдержавшись, стала жадно глотать воду прямо из-под крана. Теперь у меня ещё и желудок будет болеть. Отлично.       Что же так хреново? Мой организм — не в мою же пользу будет сказано — был привычен к крепким напиткам, но там было что-то подлито настолько дикое, что печень решила охренеть от жизни и отказалась, кажется, работать. Пару таких напитков — и привет, цирроз.       Выйдя из ванной, я вдруг поняла ещё одну вещь: квартира, в которой я находилась, была мне знакома, но она не принадлежала ни Маше, ни Холодцу.       — Сука, — простонала я, узнав эти уродливые обои в цветочек.       На кухне я нашла два обмякших тела: Танюха и ещё какая-то девчонка, имя которой я не помнила, а в большой спальне на кровати валялся Тончик — квартира была его, — Машка, Холодец и ещё кто-то. Как они там умещались — загадка.       — Маш, — еле слышно произнесла я, толкнув её в плечо. — Вставай. Валера, — теперь я дёргала за руку Холодца.       Первая проснулась не сразу, а вот Валера, кажется, давно не спал.       — Я сейчас сдохну, — протянул он, сползая с кровати. — Эти дебилы что-то подмешали нам.       — Надеюсь это что-то не с аптечной полки.       — Тоже на бояру думаешь?       — Вспомни привкус.       — Пиздец.       Валера направился в ванную, а я стала силой поднимать Машку, которая, кажется, вообще не оправилась после вчерашнего. Она что-то бормотала, падала, пока я вела её в ванную.       — Давай, вот так, — прохрипела я, под тяжестью её тела.       Мы с Валерой усадили Машку в ванную и, прямо в одежде, стали поливать холодной водой.       — Какого хуя! — закричала она, и мы с Холодцом улыбнулись.       — Живая, — произнёс он, продолжая поливать рыжую голову ледяной водой, пока я держала отбивающееся тело.       Слава Богу Машкина квартира была в соседнем подъезде, поэтому дошли мы туда быстро и без лишних глаз, закутав рыжулю в покрывало, под которым я спала.       — Я убью этого бармена, — говорил Валера, заваривая небольшой чайник крепкого чая. — Надо же, блять, додуматься и подлить бояру.       — Судя по всему, не одну бутылку, — тряслась Машка, всё ещё не отошедшая от вынужденного контрастного душа. — Я вообще не помню, как мы дошли до его хаты.       — Я тоже. — Валера расставил чашки.       — И я.       После крепкого чая стало легче: тошнота отступала, и голова начала проясняться. Валера, который обещал матери явиться на обед первого января, засобирался домой, да и мне, после вчерашнего, хотелось обратно закутаться в одеяло и провалиться в сон. Машка уговаривала остаться, хотя сама всё ещё еле стояла на ногах. Я уложила её и, заперев квартиру запасным ключом, направилась к себе.       По дороге я готовила себя к привычной первоянварской сцене, примерно такой, что лицезрела этим утром на квартире у Тончика: куча полуживых тел, запах спирта и рвоты. Но сегодня мне повезло. Спящая в гостиной мать и заваленный грязными тарелками и бутылками стол на кухне. Что удивительно, ни одного пьяного тела и даже урода Коли нет. Сегодня точно мой день.

***

      — Вера, вам нужно научиться контролировать себя, — говорил Игоревич, стоя вплотную передо мной у доски.       Ужасно быстро закончились каникулы. Я толком не успела отдохнуть, и вот он, ебучий урок биологии и биолог, от которого разит водкой. Мои подозрения на его счёт были верны. И где его привычный костюм? Эти джинсы с футболкой ужасно на нём сидят.       — Если вы не отключите свой мозг, я случайно могу причинить вам боль.       — Чего? — пробормотала я.       Обернувшись, я ужаснулась: пустой класс, за окном темнота. Задержал меня после урока? Ничего не помню. Я как будто все каникулы глушила бояру, а сейчас вот вдруг очнулась. Какая к херам боль?       — Можно я пойду?       — Нет, — покачал головой Игоревич, улыбнувшись как-то по-змеиному хитро, что по спине пробежался табун мурашек. — Никуда ты не пойдёшь.       Я инстинктивно шагнула назад.       — Не бойся, — прошептал он, снова приблизившись и на этот раз обхватив моё лицо руками, — я быстро.       Не помня себя от страха, я машинально бью биолога коленом между ног, и пока тот корчится от боли, бросаюсь вон из класса. Выбегаю в коридор: темно хоть глаз выколи. Бегу по памяти, наугад. Спотыкаюсь. Падаю. Оборачиваюсь и с ужасом понимаю, что отбежала от двери всего на пару метров.       — Ты никуда не денешься от меня, Вера! — орёт за спиной биолог не своим голосом, и я снова вскакиваю на ноги.       Надо найти охранника. Как вообще я умудрилась остаться здесь так поздно? Как купилась на его уговоры, но уговаривал ли он меня? Блять!       В ушах слышится эхо шагов, я ускоряюсь, забегаю за угол. Что за чертовщина? Передо мной опять дверь класса, из которого падает свет в тёмный коридор. Бегу обратно. Почему я так медленно бегу?       Вдалеке показался свет. В груди теплится надежда. Ещё чуть-чуть. Совсем немного… В этот момент я падаю, больно ударяясь щекой.       Больше меня не волновала полоска света вдалеке, меня волновало тело, нависающее сзади. От тяжести я не могла дышать.       Открываю широко глаза, жадно хватаю ртом воздух и понимаю, что теперь нахожусь у себя в комнате. В темноте что-то тяжелое трётся о мои ягодицы. Гладит по волосам.       — Нет! — кричу я, теперь окончательно осознав реальность.       Никакой биолог не гнался за мной. Не оставлял меня после уроков. Разумеется, это не мог быть он.       — Пусти! — я вырываюсь изо всех сил, но ублюдок ещё сильнее прижимает меня к матрасу.       Прижимает так сильно, что мои попытки закричать сводятся к слабому стону, едва различимому и беспомощному.       Щетинистое лицо наклоняется к больной щеке и противным голосом с примесью перегара шипит:       — Будешь орать, я прикончу тебя прямо здесь. — Перед моими глазами мелькает острие моего же складного ножа. — Поняла меня?       Я слабо киваю. Хотя и понимаю глубоко в душе, что лучше быть убитой, чем изнасилованной.       По позвоночнику проходит очередная дрожь, пока лезвие хаотично разрезает мою майку. Бюстгальтер. Затем опускается к пижамным брюкам, которые стаскиваются вместе с бельём. Я инстинктивно продолжаю вырываться, но хватка мозолистых рук слишком сильна, чтобы с ней совладать.       От прикосновения холодных, шершавых пальцев к горлу подступает горький комок обиды и боли. Меня начинает тошнить. Шею обдаёт мерзкое дыхание, от которого становится ещё холоднее. Обиднее.       Никогда я ещё не находилась в более беспомощном состоянии, чем сейчас. Хотелось выхватить этот нож и перерезать самой себе горло от унижения и стыда.       Грубые руки переворачивают меня на спину и мысль об изнасиловании перестала казаться далёкой и невозможной. Я изо всех сил сжимаю ноги. Сжимаю так крепко, что появляются судороги. Не хочу в это верить.       Когда ледяные пальцы впиваются в мои бёдра, чтобы развести ноги, я начинаю визжать, забыв про страх смерти.       Теперь острие касается моего горла. Давит так сильно, что я моментально замолкаю.       — Только попробуй ещё раз, — грозно шепчет ублюдок, нависнув надо мной и заведя мои руки за голову.       — Не надо, пожалуйста, — прошу я сквозь слёзы, прекрасно понимая, что никакие мольбы мне не помогут.       Запястья горят огнём. Внутреннюю сторону бёдер натирает грубая ткань рабочих штанов. Я закрываю глаза и молю об одном: только бы это скорее закончилось.       Слышу лязг пряжки. Затем звук расстёгивающейся ширинки.       Шершавая рука сначала мнёт правую грудь, затем левую. Я зажмуриваюсь ещё сильнее. Закусываю губы до металлического привкуса крови во рту.       Тело пронзает резкая боль, но я даже не пытаюсь кричать. Издаю слабый хрип и говорю себе, что это продолжение ужасного сна.       От каждого толчка в глазах темнеет. Не могу думать ни о чём, кроме несравнимой боли, от которой хочется кричать. Я даже не в силах пошевелиться. Смиренно лежу, задыхаясь под весом чужого тела. Ног я перестала чувствовать давно. Жжение и неотступная режущая боль — это всё, что сейчас есть.       В тишине комнаты слышались только слабые стоны насильника и шлепки ненавистного тела о мои бёдра. Мир перестал существовать. Минуты длились бесконечно.       Я не понимала уже, кажется, ничего. Жива ли я? Мертва? Насилуют ли меня ещё? А, может, я сейчас открою глаза, и ничего не было…