Андрей.
Декабрь пришёл неожиданно. Школьную клумбу запорошило снегом, привычные бархатцы и георгины уже не радовали глаз. Не крутилась вокруг них и математичка, Ирина Михайловна, которая, казалось, любила клумбу больше своего предмета. Вместо неё уставший дворник шкрябал лопатой по заледенелым дорожкам, очищая их от снега и засыпая песком.
С приходом декабря город стал выглядеть чище. Утопающие в грязи дворы левого берега уже не казались такими ужасными. Снег временно прикрыл неприглядность района, а мороз разогнал все асоциальные элементы с улиц в подъезды.
— Кто даст мне определение биоценоза? — спрашивал я у сонных десятиклассников, сидя на краю подоконника.
— Совокупность живого в биотопе, — не поднимая руки, ответила Татьяна.
— На что делится это живое?
— На редуценты, продуценты и консументы.
— Структурно на доске изобразите? — я протянул мел. — На оценку.
Пожав плечами, девушка встала из-за стола, забрала мел и подошла к доске.
— Пока Татьяна нам рисует элементы биогеоценоза, Максим нам продемонстрирует свою схему, которую он наверняка нарисовал дома.
— Я плохо рисую, Андрей Игоревич, — выпрямился Ивашов из позы сушеного банана.
— Не бойтесь. Мы не на уроке искусства. За красивые рисунки я оценки не ставлю.
— Я забыл, — признался парень.
— Вот с этого и надо было начинать. Два.
Напротив фамилии Ивашов стояло три двойки подряд. И даже ранее полученные тройки не спасали ситуацию.
— Ну блин, не ставьте два — конец четверти же, — канючил парень, и ручка замерла в нескольких миллиметрах над клеткой.
— Любая экосистема может являться биогеоценозом?
— Ладно, — сдался парень, — я согласен на два.
— Мария, вы свою схему покажете?
— Я не успела сделать, и к устному ответу тоже не готова, — без прелюдий объявила Маша, на секунду оторвав взгляд от экрана своего мобильного.
— Это два.
— Плевать.
Усмехнувшись, я нарисовал двойку, не став тратить нервы на замечания по поводу телефона и грубости.
— Давайте упростим задачу: кто готов?
В классе руки подняли два человека: Анна, к моему огромному удивлению, и Вера, не удивив меня ни на мгновение.
— Аня, несите своё творение, посмотрим.
— Я двойку хочу исправить, — ответила девушка, подойдя ближе.
— Похвально.
— Андрей Игоревич, — окликнула меня Таня за спиной. — Готово.
— Хорошо. Ставлю пять. Так, — обратился я к Анне. — Схема неплохая, таблица тоже. Ответите на вопрос и вам поставлю пять.
— А без вопроса?
— Тройку.
— Лучше тройку тогда.
— Как скажете.
— Андрей Игоревич, — вдруг зашептала Аня, опасливо оглянувшись на своих одноклассников, — а можно я ещё что-то сделаю дома письменно? Не могу я устно.
— После урока подойдите, — прошептал я в ответ.
— А можно мне тоже чё-нить письменно принести? — выкрикнул Кошкин с задней парты.
— Можно, — неохотно ответил я, помня просьбу завуча вытягивать двоечников перед концом четверти. — Других лоботрясов тоже касается. После урока подходите за заданием.
После звонка у моего стола столпилось по меньшей мере десять двоечников. Я раздал им темы рефератов — самое банальное из возможных дополнительных заданий — и объявил, что работы менее, чем на десять страниц не принимаются.
— Блин, Андрей Игоревич, ну какие десять страниц? Если вам макулатура нужна, вы так и скажите, я батины газеты подгоню.
— Тогда пятнадцать страниц, — произнёс я, расписываясь в дневниках уже ответивших на уроке. — Будут ещё вопросы?
— Ладно. Напечатать можно?
— От руки, Максим, только от руки.
Расстроенный, он не стал торговаться и сдался. Как только толпа разошлась, в классе осталась одна Вера.
— Вам тоже задание нужно?
— Я хотела узнать свои оценки, если можно.
— Пожалуйста, — я придвинул журнал ближе к краю.
Пока Вера подсчитывала на калькуляторе среднее арифметическое, я накинул на плечи пиджак, собрал вещи со стола и, повесив портфель на плечо, опустил глаза на часы: звонок прозвенит с минуты на минуту.
— Спорная, — пробормотала Вера.
— Исправите.
— Два урока всего до каникул осталось, — девушка подняла на меня свой разочарованный взгляд, словно спорная была между двойкой и тройкой.
— Готовьтесь, я спрошу вас.
— Можно тоже реферат написать?
— Нет. Вы в состоянии выучить.
— Да, но… — начала Вера.
— Учите, — перебил я и, прихватив журнал, направился к выходу. — Мне класс надо закрывать, — я кивнул на дверь, но Вера не двинулась с места.
Судя по её разгневанному лицу, она ожидала другого исхода.
— Вер, у вас хорошие оценки, — вздохнул я. — Четверка точно будет.
— Мне нужна пятёрка, — скрестив руки на груди, она не желала сдаваться.
— Не выйдет в этом полугодии, так в следующем точно. Это не конец света. И вы не в выпускном классе.
— Почему вы это делаете?
— Что? — нахмурился я, искренне не поняв вопроса.
— Вы даёте шанс всем, кроме меня.
— Это не так.
— Так. Вы перестали спрашивать меня. Зная, что у меня спорная оценка, вы не дали мне шанса её исправить. Ни на прошлом уроке, ни на этом. И я уверена, что вы не спросите на следующих уроках.
— Вер, у меня нет времени спорить, — я нетерпеливо сжал ключ в руке. — Как и у вас. Вы уже опаздываете на физкультуру.
— Да плевать мне на физкультуру. Пока вы не позволите мне исправить оценку, я отсюда не выйду.
— Вер, мы…
Только я успел открыть рот, взгляд Веры резко перескочил с моего лица за спину, словно там, в коридоре, кто-то стоял.
— Я чему-то помешала? — слегка растерянно произнесла Марина Евгеньевна. Её любопытные глаза сначала осмотрели пустой класс, а затем укоризненно пробежались по мне и Вере.
— Вы ко мне, Марина Евгеньевна? — спросил я, не став реагировать на двусмысленность вопроса. — Что-то случилось?
— Там восьмой класс на ушах стоит, — ответила химичка, прищурив глаза, — а вас всё нет.
— Бегу. Вер, вы тоже идите на урок.
Со злостью схватив со стола сумку, Вера вылетела из класса, зацепив меня плечом и едва не столкнув химичку в дверях.
— Что это с ней? Никогда не видела её такой злой.
— Оценку плохую получила.
— Вера? — не своим голосом произнесла химичка. — Не может быть.
— Всё в жизни бывает, — я, наконец, заперев класс, направился к лестнице, Марина Евгеньевна шла следом.
Стук её каблуков особенно сильно вбивался в мозг в тишине коридора.
— Странно это всё как-то, — еле слышно произнесла она, как будто бы себе.
— Вы меня в чём-то подозреваете? — я остановился.
— Нет. Конечно нет.
Вера.
Не помню, как за минуту у меня получилось телепортироваться со второго этажа из класса биологии в полуподвальный спортивный зал. Как я запрыгнула в форму тоже загадка. Под прерывистые звуки свистка мы разворачивались и дальше прыгали боком по кругу. Виталий Фёдорович что-то кричал — Кошкин опять полез на канат.
— Слезай быстро, мать твою! — орал физрук.
Все остановились. По просьбе Фёдоровича Слава полез снимать идиота Кошкина, а остальные морально поддерживали. Я, до сих пор находясь в непонятном и непривычном для себя состоянии, начала бегать по кругу. Зал в глазах постепенно стал мутной картинкой. В ушах шумело. Пот со лба заливал глаза. Скатывался по шее. По животу. В какой-то момент холодные руки схватили меня за плечи, и я, остановившись, упала на пол на колени.
Голова кружилась. Тошнота подступала всё сильнее. Голос Машки без остановки повторял:
— Что с тобой? Вера? Вер!
Когда мне стало легче, я смогла разглядеть её лицо и взволнованного физрука.
— Вер, ты чего? — недоумевал он, положив ладонь на моё разгоревшееся лицо. — Случилось что?
Качая головой, я поднялась на ноги.
— Маш, отведи её в раздевалку.
— Я домой пойду, — ответила я, вырываясь из рук Фёдоровича и Машки.
— Вер, да что с тобой? Ты на меня обиделась? — Маша округлила глаза.
— Нет. Я хочу домой. Просто хочу домой.
Впервые за многие годы я сбежала с уроков домой. Туда я никогда не торопилась, а сейчас летела, не переживая за то, что меня там могло ждать.
Под дублёнкой-франкенштейном — моё детище, перешитое из дублёнки и старой шубы — меня трясло. Из-за бега я была вся мокрая, а переодеваться я не стала: от школы до дома два шага, пусть и по морозу.
Стуча зубами, я вошла в квартиру и прислушалась.
— Мам?
Тишина.
Вешая дублёнку в шкаф, я замерла. Что-то здесь изменилось. Пахло как-то непривычно странно… чистотой. А точнее, моющими средствами. Обувь в прихожей аккуратно расставлена. На тумбочке не разбросана косметика и бычки — всё стоит ровно и ни намёка на пыль.
Войдя в кухню, я удивилась ещё больше: обычно залитая жиром и остатками еды плита если не сияла, то блестела чистотой точно. Скатерть на столе стиранная и выглаженная. На подоконнике цветы в плошках, очевидно, новые — тем засохшим кустам приговор давно был подписан. Еда в холодильнике была не меньшим шоком.
Такое на моей памяти происходило только если опека решала наведаться с «внеплановой» проверкой, звоня за три дня минимум. Но если бы это было так, то мать попросила бы прийти домой. Последний раз она писала вчера, спрашивала как дела и ни слова про опеку не было.
Прихватив со стола пряник, я ушла в ванную. Наспех приняла душ и, закрывшись в своей комнате, упала на матрас. Давно мне не было так хорошо и хреново одновременно. И только моя голова коснулась подушки, я провалилась в сон.
***
Утро следующего дня нельзя было назвать приятным, но оно точно было лучше предыдущих — я была дома. Потянувшись, я проигнорировала пропущенные звонки и сообщения от Маши и Валерки, взяла полотенце и вышла из комнаты. С кухни доносились голоса и, завернув за угол, я увидела говорящих: мать, сидящая спиной ко мне, и этот «отец-молодец». Заметив меня, его лицо украсила извращённая ухмылка. Сил держаться нет. Спокойно, Вера.
— Ой, Веруня, ты чего здесь? — обернулась мать.
— Живу здесь, — холодно бросила я, направляясь в ванную.
— Да я же не об этом, дочь, — говорила мать, встав в дверях. — Ты ведь у Маши жила.
— Где моя зубная щётка?
— Я выкинула всё, сейчас новую принесу.
Новую? Эта херня с чистотой и трезвой матерью меня смущала.
— Держи красную. Тебе же нравится красный? — улыбнулась мать.
Я внимательнее посмотрела на неё. Если не считать синяки под глазами и морщины, мать выглядела довольно свежо: седина закрашена, свежий маникюр, стрижка.
— Что здесь случилось? — спросила я, забрав зубную щётку.
— Ты про что?
— Ты трезвая. Дома порядок. Закодировалась?
— Ну ты скажешь тоже, — усмехнулась мать, убрав с моего лица за ухо выбившуюся прядь волос. — Когда я пила?
Не став отвечать на этот вопрос, я аккуратно закрыла дверь, продолжив свои утренние процедуры в спокойствии. До выхода из дома я старалась не разговаривать ни с кем, молча собираясь в школу. Сегодня, «переспав» произошедшее, я была спокойнее, но мысль о том, что у биолога явная биполярка, не давала мне покоя. Я не могла объяснить, а точнее не могла сравнить вчерашнего биолога и того человека, который приехал спасать нас с Машкой, или того, что посреди ночи кормил меня ухой и пытался подарить билеты на скорпов.
Как обычно, пропустив завтрак дома, я вышла за полчаса до урока, решив перехватить кофе в русапе. Под хруст снега и приятную горечь во рту, я подошла к гаражам у школы и остановилась, услышав своё имя.
— Верка! — кричала Авсеева, энергично подзывая меня рукой.
Она и ещё два одиннадцатиклассника, которых я смутно знала, переступая с ноги на ногу от холода, курили у гаражей.
— Привет.
— Здарова, — поприветствовал тот, что был крупнее.
Кажется, его звали Антон. Ухмыльнувшись, он протянул мне пачку синего винстона.
— Как учёба? — спросил он.
— Нормально.
— Ты брала у Игоревича тему на реферат? — вмешалась Анька, одолжив мне зажигалку.
— Нет, сказал учить.
— Вы про костюмчика? — уточнил второй парень, имени которого я не помнила.
— Ага, — ответила Аня. — Дал нам рефераты на хуеву тучу страниц.
— А нас с Вовчиком он послал к Томке добазариваться.
— Странный он какой-то, — добавил, судя по всему, Вовчик. — У меня мамка работает медсестрой в больнице, откуда его попёрли.
— В смысле попёрли? — спросила я, едва не поперхнувшись сигаретным дымом.
— Да за пьянку. Девку прирезал во время операции или что-то вроде того.
— Ты уверен?
— Так Алинка права была в начале года, — ахнула Аня.
— Бред, — я покачала головой, как бы отгоняя от себя эти слухи.
— Но на алкаша он не похож, — задумалась Анька. — Ты уверен, что это про него твоя мамка говорила?
— Да инфа сотка, — Вовчик бросил окурок и смачно харкнул.
Желание допивать кофе пропало.
— Она на собрание приходила, а там он: пришёл стучать на нас с Тончиком, — усмехнулся Вовчик, — мы в прошлом месяце журнал пизданули со стола, когда он выходил, шуму развёл…
— Так что там с собранием? — терпеть его слезливые история про их с Тончиком приключения я уже не могла.
— Ну, она его увидела, пришла домой, вставила мне пиздюлей и сказала, чтобы я от этого психа держался подальше.
В голове всё смешалось. Я считала Игоревича странным, но моя фантазия была слишком скудна для таких масштабов. Наспех скинув дублёнку в раздевалке, я побежала в класс, сбив по дороге пару первоклашек. Слава Богу, моя рыжуля с Холодцом были пунктуальны сегодня и уже сидели на своих местах.
— Ты почему трубку не брала? — возмутилась Машка, заметив меня.
— Потом, — ответила я, незамедлительно начав делиться сплетнями.
***
Всю неделю мы — три сраных Шерлока Холмса — пытались выискать хоть что-то про Игоревича. Перерыли весь интернет. Прошерстили страницу его брата в соцсетях — тот был ещё более идеальным папиком для Машки, чем сам Игоревич.
— Не отвлекайся! — скомандовала я, когда рыжуля один за другим ставила лайки ему под фото в инсте.
На сайте больницы, где, как мы выяснили, работал биолог, не было никакой информации — разумеется. Не стали бы они писать, что бухой хирург убил пациента и за это был уволен и сослан во вшивый МБОУ СОШ работать учителем — хотя это явно страшнее тюрьмы и прогиба за мылом в душевой.
Как я и думала, Игоревич не спросил меня на следующем уроке, демонстративно проигнорировав мою руку. Смелая Машка не выдержала и на моменте, когда желающих ответить, кроме меня, не осталось, сказала:
— А вы не видели сегодня Веру?
Игоревич, скривив лицо, отправил Машку в туалет мочить тряпку. Я, едва сдержав смех, скатилась на стуле под стол, мечась между желанием пожаловаться завучу и засадить пощёчину биологу. Стучать в мои привычки не входило, как и конфликтовать с учителями, но выбирая из двух зол, я бы предпочла второе.
На следующей неделе у меня оставалась последняя попытка, потом каникулы и шанса исправить четвёрку на пятёрку не представится. Глубоко в душе я знала, что портить статистику биологу не позволит ни директор, ни завуч, так что я рассчитывала на перевес в мою сторону.
Вызвавшись помочь англичанке с продлёнкой, я осторожно её расспросила об Игоревиче: Машка думала, что тот мог проболтаться о своей прежней работе, но она ошиблась.
— Он работал хирургом? — удивилась Алла Дмитриевна, и после этого я оставила попытки узнать у неё хоть что-то.
Ещё бы, нашу Аллочку, работающую в школе скорее от скуки, чем ради денег, интересовали только шмотки и женские журналы, которые она прятала на уроках в папку «Учебный план». Из плохого: Аллочка обмолвилась, что её муж захотел детей, а это значило декрет для неё и очередная вчерашняя выпускница в роли учителя для нас. Все англичанки прокляты.
