А кто спасёт тебя?

Вера.       — Нам конец! — объявила Машка, кинув сумку на первую парту. — Он точно матушке моей настучит.       — Ничего не будет, — произнесла я, присев на край столешницы.       — Тебе — нет, а меня мать уже предупреждала, и если ещё хоть раз…       — Да ладно, — перебил Валерка, тряхнув паникёршу за плечи. — Не впервой же.       — Сука-а-а-а, — протянула Машка, закрыв лицо руками, — и зачем он вообще попёрся туда?       Этот вопрос я себе тоже задавала. Встретить вчера Игоревича в баре никто из нас не ожидал. Это всё равно что физрука увидеть в приличном ресторане, а не в «Добром местечке» — знаменитом питейном заведении нашего района.       Машкино волнение было безусловно оправдано, ведь нас с Валеркой никакие великовозрастные ухажёры не лапали за ягодицы и не засасывали, как в последний раз. Вспомнив лицо биолога, я невольно улыбнулась.       — Не смешно, — заметила тут же Маша.       — Да просто лицо Игоревича вспомнилось, — ответила я, попытавшись повторить его вчерашнюю гримасу ужаса и удивления.       — «Жду вас завтра у себя в кабинете перед первым уроком», — подбоченился Валерка, изображая строгую интонацию биолога.       Машка недолго держалась.       — Твои сетчатые колготки его шокировали явно сильнее, — улыбнулась она.       — Да отвалите вы уже от моих колготок!       — Мне они нравятся, — попытался успокоить Валерка.       — Так и мне тоже, — смелась рыжуля.       — Ха-ха-ха, — язвительно повторив этот смех, я швырнула в Машку её же шарф.

***

      — Как думаете, — спрашивал Рома, — если мы сегодня попросим процент с бара, нас сразу на хуй пошлют или выслушают?       Валера усмехнулся.       — Сразу пошлют. Но я мазохист, так что можно попробовать.       Мы сидели в подсобке «Бардака», который по пятницам раз в месяц превращался в нашу гримёрку. Две высокие коробки с посудой, наставленные друг на друга, небольшое зеркало над ними и тусклая лампа служили импровизированным туалетным столиком. Отдыхали мы между выступлениями на продавленном диване, перекусывая бутербродами с докторской колбасой, которые приносил Холодец, и тёплым пивом, что приносил баклажками Ромка из пивного, где работала его мама.       Мимо нас часто проходили официанты, стреляли сигареты, хвалили наши выступления и исчезали во дворе-курилке. Постоянно заходили другие выступающие группы, с которыми мы делились пивом и обсуждали новые места в городе, где можно подзаработать.       Некоторые постояльцы бара и вовсе путали дверь в подсобку с туалетом, не обращая внимания на табличку «Не влезай — убьёт!».       — Это пиздец.       В подсобку залетела Машка и, ничего не объяснив, стала наблюдать за залом в слегка приоткрытую дверь.       — Что опять случилось? — закатив глаза, спросил Ромка.       — Там Игоревич!       — Что?! — я моментально подскочила со стула и развернулась на сто восемьдесят градусов. — Шутишь так?       Машка не ответила. Она, словно подъездный пожилой наблюдатель, следила за происходящим в зале.       — С ним ещё девушка, — сообщила она. — Ничего такая, кстати.       Терпение моё лопнуло. Потеснив бабку-сплетницу на стрёме, я слегка наклонилась, закрыла один глаз и принялась выглядывать другим Игоревича среди прочих людей.       — Где он? — прошептала я.       — Слева от бара. Синяя рубашка. Рукава закатаны.       Мои глаза бегали, как сумасшедшие, что голова закружилась. Но найти всё равно не смогла.       — Рядом девка в красном топе. Ну! — подсказывала Машка.       Да. Помогла. Таких красных топов в зале штук десять было.       — Где-то я её видела, — задумчиво произнесла Машка.       — У нас в шкалке? — спросил Валерка, присоединившись к нашему крысиному совету.       Не выдержав, я схватила обоих за воротники и затащила обратно в подсобку.       — Полегче, девушка, — возмутился Холодец, поправляя рубашку.       — Хватит смотреть на них. Спалят.       — Да он нас и так увидит, когда на сцену выйдем.       — Точняк! — вскрикнула Машка. — Она из лицея. Этой зимой на каток ходили, она на нас ещё быковала, что мы припёрлись из другой школы. Помните?       — Это что, ваш препод со школьницей мутит? — уточнил Ромка.       — Она тоже преподша, — пояснила Маша, упав на диван. — Хотя на вид не старше нас.       — Ему, как нормальному мужику, нравится молодое мясо, — добавил Рома, и мы втроём резко посмотрели на него. — Ну что? — спросил он, разведя руками. — Так задумала сама природа.       — Слышь, природовед, а где все бутерброды? — возмутилась Машка.       Пока ребята выясняли свои бутербродные отношения, я решила выйти покурить. Не особо меня страшила мысль быть обнаруженной классным руководителем в подобном месте — Игоревич, несмотря на свою странность, языком особо не трепал. Безусловно, проведёт лекцию, что, мол, мы ещё не в том возрасте, чтобы по таким местам ходить, но дальше этого не пойдёт.       Закутавшись посильнее в Машкину леопардовую шубу, я отошла подальше от входа и закурила. По крикам на улице стало ясно, что без очередной драки этим вечером не обошлось, здесь даже бобики по обычаю караулили — давно знали, где можно выполнить месячную норму по разбоям. Андрей.       Подойдя к воротам школы я вдруг остановился и осмотрелся: впервые мне не хотелось заходить в эти стены. Я пришёл сюда в сентябре с желанием научить, но не воспитывать. А сейчас что? Я превращаюсь в воспитателя. Хотя я и преподавателем никогда не был. Я — хирург, и как ни старайся, этого не изменить.       — Здравствуйте, Андрей Игоревич, — мимо прошли пятиклассники, выдернув меня из мыслей своим приветствием.       — Здравствуйте, — рассеянно ответил я и двинулся к школе.       — Андрей Игоревич, — хлопнул по спине физрук, поравнявшись со мной. — Как здоровье? Выглядите потрёпанно.       — Классное руководство не щадит.       — О да, — усмехнулся Виталий Фёдорович. — Класс у вас как на подбор. Если что, заходите поправить здоровье.       — Буду иметь в виду.       У учительской меня перехватила завуч и в очередной раз напомнила, что до конца полугодия в старших классах остался всего месяц.       — Вытягивайте двоечников, — наставляла она. — Давайте почаще тесты, закрывайте глаза на списывающих балбесов.       Я не отвечал. Молча кивал. Смотрел на часы. Когда напутствия Тамары Борисовны закончились, я направился в свой класс.       — И про педсовет не забудьте! — напоследок крикнула мне в спину завуч.       В коридорах стоял галдёж. Я шёл, осторожно обходя первоклашек и спотыкаясь о более взрослые лбы, которые бубнили извинения себе под нос и убегали. Ближе к кабинету биологии я услышал звонкий смех.       — Это хорошо, что вам весело, — произнёс я, войдя в кабинет и закрыв за собой дверь.       — Мы вас не заметили, извините, — мгновенно ответила Мария, встав по стойке смирно.       — Какой у вас урок сейчас?       — Русский, — ответил Валерий.       — Вы предупредили Людмилу Григорьевну, что опоздаете?       — Да, — соврала Мария.       Конечно, никого они не предупреждали, так что русичка обязательно подойдёт ко мне на перемене и отчитает за то, что учеников нужно отпрашивать лично.       — Присядьте.       Все трое послушно заняли места за первой партой.       Выложив на стол папку с листочками самостоятельных седьмого и девятого класса, я сел напротив и сцепил перед собой руки, выжидающе смотря на троих провинившихся учеников.       — Ну, — начал я, — кто хочет начать первым?       Ребята опустили головы.       Мне не было никакого дела до их подработки. В их возрасте я тоже пытался самостоятельно заработать карманные деньги. И ребятам стоило отдать должное — себе на развлечения они зарабатывали творчеством. Но нельзя оставлять без внимания факт того, что шестнадцатилетние школьницы — мои же ученицы — проводят время в компании взрослых мужчин.       — Андрей Игоревич, что бы вы ни решили, только не звоните родителям, — тихо произнесла Маша, не поднимая глаз.       — Если вы мне здесь и сейчас пообещаете держаться подальше от подобных заведений, тогда я не стану звонить вашим родителям.       — Обещаем, — хором ответили Маша с Валерой.       — Где нам тогда выступать? — наперекор всем вдруг произнесла Вера.       Я не ответил. Дело ведь было не в этом, но поднимать тему личных отношений я не хотел. Я просто не мог — своих детей у меня не было. Я не знал, как правильно вести подобные беседы.       — Можно в школе выступать, — предположил я.       — В школе, — усмехнулась Вера. — Что мелочиться, можно и в хоре церковном.       — Вер, — вздохнул я, — есть другие места. Благотворительные концерты. Я знаю одного человека, который организовывает музыкальные встречи в детских домах.       — Вы пошутили сейчас? Или вы серьёзно думаете, что мы это делаем ради благотворительности?       — Деньги можно зарабатывать другими способами.       — Например? — резко спросила Вера, впервые посмотрев мне в глаза.       — Ну… — этот вопрос застал меня врасплох. — Например листовки раздавать или в Макдоналдс устроиться. Я слышал, что там берут с шестнадцати, но только чтобы не в ущерб учёбе это было.       — Ахуенный совет — Макдоналдс. Спасибо вам.       — Вер, давайте без грубостей.       — Извините, — сжала губы девушка. — Но обещать прекратить выступать в барах я не буду. Это в школе вы наш классный руководитель, а за стенами этого здания просто Андрей, — на этом Вера, взяв рюкзак, встала из-за стола и добавила: — Кстати, ваши слова.       — Тогда, — вздохнул я, — мне придётся позвонить вашим родителям.       — Звоните кому хотите, — бросила напоследок девушка и направилась к выходу.       — Вы? — я обернулся на двух оставшихся ребят.       — А мы уже пообещали и раскаялись, — поднимаясь из-за стола, ответила Маша. — Можно мы тоже пойдём?       — Идите, — махнул рукой я.       Следующие три урока прошли скверно. Тянулись долго, как никогда прежде. Педсовет у нас был в три. До того времени у меня оставался урок в десятом классе и окно.       Прозвенел звонок. Я быстро сменил журналы в учительской, закинул в рот конфету и направился в кабинет. В коридоре уже было тихо. Мой десятый класс, что странно, не толпился у двери. Подходя ближе, я понял, что сам забыл её закрыть — опрометчиво. Внутри меня ждал сюрприз. На полу, прямо у моего стола, валялась разбитая пластиковая модель сердца. Ученики перешёптывались. Тихо смеялись. Ждали мою реакцию.       Я молча собрал отколотые части дуги аорты и лёгочного ствола, кинув их в ящик стола. Отчитывать и выискивать тех, кто это сделал, не было смысла — не скажут и устроят балаган.       — Оставьте на столе только чистые листы и ручки, — спокойно начал я, — пишем тест по прошлой теме.       — Но вы же не предупреждали! — совершенно справедливо возмутились ребята.       Я вспомнил слова завуча. К тому же я прекрасно понимал, что с этим тестом двоек в клеточках добавится.       — Вы можете пользоваться конспектом с прошлого урока, — добавил я, и волнения поубавилось.       Тест был с подвохом, но даже самые тупые члены класса смогут написать его на три с помощью тетради.       — На самих заданиях ничего не пишем, — говорил я, раздавая заранее распечатанные листы с тестом.       Когда дошла очередь до парты, где сидели Вера и Мария, я остановился.       — Маша, отсядьте, пожалуйста, к Валерию.       Удивившись, девушка послушно пересела на заднюю парту.       — Но, Андрей Игоревич, — открыла рот Вера, — у меня нет конспекта.       — Каждый может пользоваться только своими записями, — равнодушно бросил я и двинулся к другим столам.       — Меня же не было на прошлом уроке, — продолжила Вера.       — Мне жаль.       Я чувствовал, как мою спину прожигает взгляд Веры. Я знал, что она возмущена. Знал, что теперь возненавидит меня.       Весь урок я сидел в напряжении и жалел, что повёл себя так глупо. Так инфантильно. Подло.       Вера, подперев кулаком щёку, что-то писала на своём листе, но той привычной уверенности я не видел. Впервые за всё время, за все те многочисленные самостоятельные и лабораторные, она сдала работу не спустя десять минут, а одна из последних. На моё спасибо не ответила и ушла из класса, не попрощавшись.       На педсовете я сел в самый дальний угол так, что меня едва было видно за спинами других учителей. Я отдалённо слушал споры касаемо конца полугодия. Сам в них не участвовал. Как только перешли к педсоставу, завуч стала обращаться к каждому учителю, отчитывая или же хваля. Она также зачитывала вслух наши отчёты, с которым я припозднился на целую неделю.       Ругали меня мало, но и особо не хвалили. А когда речь дошла до успеваемости, Тамара Борисовна даже встала из-за стола.       — Надо сказать, Андрей Игоревич, — говорила она, держа взгляд на моём отчёте, — меня удивляет ваша система оценивания.       — Что не так? — я выпрямился из своей скрюченной позы и вскинул брови.       — Ну вот смотрите, у вас в шестом классе ни у кого пока что не выходит отлично, хотя в прошлом году было семь ребят.       — Скатились, — лаконично ответил я.       — Та же самая картина и в седьмом, и в восьмом… Стоит продолжать?       — Я не могу рисовать пятёрки просто так.       — Никто не просит! — слегка возмутилась завуч. — Мне просто кажется, что вы даёте ребятам непосильный для них материал.       — Всё по программе, —пожал плечами я.       Сделав большую паузу, Тамара Борисовна вернулась к отчёту.       — А в десятом у вас что? Вера — отличница, и что я вижу?! Тройка. Две четвёрки. Это уму не постижимо. Да она на моей памяти ни разу тройки не получала с пятого класса.       — Что заслужила, то и поставил, — безразлично ответил я, переведя взгляд на окно.       Это окончательно вывело из себя завуча.       — Я даю вам шанс на переосмысление своих, так называемых, педагогических приёмов, — строго произнесла она, поправив очки. — Если успеваемость в этом полугодии у старших классов ухудшится, мне придётся найти другого преподавателя.       На этом моменте я сдержал усмешку — завуч лучше меня знала, что никто не согласится работать в этой помойке, тем более в разгар учебного года. Вера.       — Верка, ну не переживай ты так, — успокаивала Маша, вглядываясь мне в глаза.       Я не отвечала. Мы сидели на кухне Машкиной квартиры: она с аппетитом уминала пирожки, которые приготовила её бабушка, я лениво ковыряла вилкой жареную картошку. Настроения у меня не было с утра, а после подставы Игоревича я разочаровалась в этом мире. Хотя, стоит заметить, разочаровалась я в нём ещё лет пять назад, но этот мудак подлил масла в огонь.       — Ты ещё сто пятёрок до конца года получишь.       — Ну, не сто, — пробормотала я.       Маша улыбнулась.       — Оно говорит! — закричала моя рыжуля, захлопав в ладоши.       — Заткнись, — улыбнулась я, выхватив у неё из рук пирожок. — Фу, с яйцом, — я скривила рот после первого укуса.       Холодные яйца я терпеть не могла, а Машка обожала.       — Где тут с вишней?       — Вот.       — Другое дело, — протянула я, пережёвывая сладкую, в меру кислую начинку.       — Как будем днюху твою отмечать?       Уже ноябрь, а я опять забыла. Каждый год я высчитываю дни в календаре, которые меня отделяют от совершеннолетия, и напрочь обо всем забываю за неделю.       — Семнадцать надо обязательно отметить с размахом! — воодушевилась Маша.       — А восемнадцать тогда как?       — А восемнадцать так, чтобы семнадцать цветочками показались, — с этим Машка подняла в воздух кружку с чаем.