А кто спасёт тебя?

Вера.       Осеннее, свежее утро, когда уже пахнет той самой влажной опавшей листвой — самое приятное, что есть в моей паршивой жизни. И пусть задница немного мёрзнет на холодном бордюре — мне всё равно хорошо. Хорошо вдыхать горький дым сигарет и вливать в себя приторный энергетик. Хорошо наблюдать издалека за сонными прохожими.       Валера опаздывал уже на полчаса, но мне пора бы перестать удивляться этому — сукин сын приходил вовремя с той же периодичностью, с которой моя мать являла себя трезвой миру. Но, сидя между девятиэтажкой и забором школы в каких-то непонятных кустиках на бордюре, я наслаждалась одиночеством. Пока не набежала мелкая школота и учителя, можно было «дрянствовать и пьянствовать», не боясь укоризненных взглядов.       — Пожалуй, увидев это, я, как хороший учитель, должен поставить в известность ваших родителей.       Ухмыльнувшись, я даже не обернулась, потому что этот голос — пусть и до ужаса меня раздражал — был записан где-то глубоко на подкорке памяти. Примерно там же, где покоились голоса всех самых близких. И какого хера со мной происходит?       — А я за забором курю, Андрей Игоревич, — ответила я, сделав затяжку поглубже. — Формально, это не территория школы. И здесь вы замечания делать мне не можете.       — Резонно, — кивнул учитель, — но где-то я уже это слышал? Вас, случаем, не Виталий Фёдорович покусал?       На это я снова усмехнулась: философия физрука мне была известна, и я её разделяла. Мужик он был, пусть и пьющий, но мировой. Работал в школе ещё с восьмидесятых. Учеников за эти годы успел повидать разных: пионеров, рвущихся к знаниям и почитающих учителей; шпану, которая теперь, не справившись с соблазнами 90-х, мотает сроки за грабёж и разбойные нападения; и нас — чёртово поколение миллениума, которое без конца спорит со всем миром и требует понимания, не давая его взамен.       — Виталий Фёдорович прав, — сказала я, наблюдая за тем, как биолог опускается на грязный бордюр рядом. — Вам брюки не жалко?       — Ну вам же свои не жалко, — ответил он, поправляя задравшиеся штанины.       — Мои джинсы афганскую войну прошли, а ваши брючки на бордюре вряд ли сидеть привыкли.       Моей шутки про афганскую Игоревич точно не понял: вряд ли в его возрасте люди смотрят мемы на YouTube.       — Даже так! — воскликнула я, округлив глаза на неожиданно появившуюся пачку сигарет из пиджака Игоревича.       И этот человек собирался «жаловаться» моим родителям. Ну что за двойные стандарты?       Стуча по карманам, он стал искать, очевидно, зажигалку, но как только мне стало ясно, что поискам его не суждено увенчаться успехом, я молча протянула ему свою.       — Спасибо, — ответил Андрей Игоревич, и это его «спасибо» прозвучало одновременно робко и напряжённо. — Я свою в машине забыл, — почему-то стал оправдываться он.       — Бывает.       Следующие минут пять мы просто сидели: биолог наслаждался своей сигаретой, я переписывалась с Машкой, которая всю ночь каталась по городу со своим байкером. В её россказни про «просто катались» я не поверила — конечно же — но допытываться не стала: всё равно расколется позже.       — Не боитесь, что вас уволят за курение с ученицей? — я первая решила нарушить тишину.       Сама ситуация была абсурдной, посмотри на неё со стороны. Выглянет любая бабулька в окно девятиэтажки рядом и пиши пропало: сидит школьница и курит с каким-то мужиком на бордюрчике. Вызовет полицию, и потом доказывай им, что сидишь с преподом, а не с великовозрастным извращенцем — хотя, одно другому не мешает.       — Риск огромный, — ответил Игоревич, пока я думала о последствиях наших посиделок, — но мы с вами не на территории школы, так ведь? И здесь я не ваш учитель. На этом бордюре я просто Андрей, а вы просто Вера.       На мгновение, я даже потеряла дар речи от такого заявления. Может, он и правда великовозрастной извращенец? Ещё одного мне не хватало.       — Ну, ладно, — произнесла я, затем иронично добавила: — просто Андрей.       С лёгкой улыбкой на лице биолог поправил очки и взял полупустую банку энергетика, что стояла у моих ног.       — А вот это, — начал он, покручивая напиток в руках, — лучше заменить обычным кофе. Хотя, в вашем возрасте лучше не пить ни то, ни другое.       Закатив глаза, я забрала свой энергетик и встала, дойдя до высшей точки напряжения. Его повышенный интерес к моей скромной персоне теперь стал бесить меня, не говоря о том, как сильно напрягал раньше.       — Спасибо за заботу, просто Андрей, папа Андрей или Андрей Игоревич, — выпалила я, закидывая рюкзак на плечо. Биолог, слегка растерявшись, встал следом за мной. — Но мне не нужна забота. Ни в каком виде, — добавила я намекающим тоном.       — Я ведь только… — очередное оправдание с невинным лицом.       — Ни в каком! — повысив тон, повторила я. Андрей.       И зачем я подошёл к ней? Идиот. Действительно, мои навязчивые попытки помочь можно расценивать двусмысленно, если не извращённо. Дожить до сорока лет и не додуматься до этого самостоятельно. Да, Андрей, научись уже пользоваться головой, пока тебя научили обстоятельства. Ведь не только сама Вера, но и учителя могут начать расценивать моё поведение «не так». Потерять за год ещё одну работу по глупости будет моим самым бестолковым достижением.       Затушив чёртову сигарету носком туфли, я поплёлся к школе. Я и курить-то бросил ещё полгода назад, а завалявшаяся пачка так кстати оказалась под рукой. Кстати ли? Всё этим утром было против меня.       Что вообще руководит мною, когда я вижу её? Что-то есть в ней, что напоминает меня же в её годы. Это одиночество во взгляде. Беспомощность в лице. Или усталость от всего мира, что видно лишь тому, кто «знает не понаслышке».       Возможно, Боря прав — мне нужно остепениться, хотя мой старший брат и не лучший советчик с тремя разводами за плечами и двумя детьми на стороне. Пусть и одиночество угнетает, но жениться только потому, что так надо, я не хочу. Не хочу обрекать кого-то на утомительную жизнь со мной, в которой вряд ли ожидается уют семейного очага. Такие люди, как я, не женятся. Не стремятся обзавестись семьёй: детство оставило свой неизгладимый отпечаток. Мне не стать хорошим отцом и мужем, ибо я не знаю, какого это в данном случае определение «хорошо», где оно начинается, где заканчивается и чем оно ограничивается. Вера.       — Ребят, урок идёт, — говорила женщина, раскладывая на витрину сосиски в тесте, — не могу я вас кормить.       — Ну, тёть Валь, пожалуйста, — канючил Валера, состроив щенячий взгляд, — нас правда отпустили. У Верки вон вывих, ей заниматься нельзя. Я сам только с больничного, у меня освобождение. А у Машки гости из Краснодара.       — Ладно уж тебе, балабол, — улыбнулась повариха. — Что будете?       — Все самое свежее и вкусное, — тон Валеры моментально переменился, сам он оживился, с нетерпением ожидая обеда.       — Борщ только с плиты. И картошечка с гуляшом ещё горячие.       — Вот отлично. Мне всё и побольше. А салат есть какой-нибудь?       — Летний.       — Давайте. И какао.       — А я буду пиццу и коржик, — сказала Машка, доставая кошелёк из сумки.       — Верочка, ты что будешь?       — Я тоже буду картошку с гуляшом и чай.       Если бы мой желудок мог говорить, то на всю столовую сейчас раздались бы возгласы восторга: впервые он увидит что-то, кроме кофе, сигарет и тех редких бутербродов с колбасой.       — А суп? Суп возьми, — суетилась женщина.       — Нет, не хочу, — покачала головой я.       От такого количества полезной еды мой желудок точно ахуеет от жизни: хорошего по чуть-чуть.       — Ну как же это без горячего, — расстроенно говорила тётя Валя, ставя дымящуюся тарелку с картошкой и гуляшом на поднос. — Маш, ты супчика возьми.       — Я чай горячий буду.       — Ой, угробите своё здоровье, всухомятку питаться. Еда же она для мозга нужна в первую очередь. Вот Валера молодец, с него пример берите. Такой аппетит должен быть у всех.       — Опять пухляшом станет с таким аппетитом, — Машка толкнула локтем Холодца.       — Не завидуй моему метаболизму, женщина, — ответил тот, забирая свои тарелки.       Вооружившись едой, мы пошли в самый центр пустой столовой, сгорая от желания набросится на наше кушанье и приступить к всеобщему любимому занятию — сплетням.       — Как же я хочу спать, — стонала Машка, падая на стул. — Просто сил нет.       — Да ладно тебе, — поддразнивала я, — бессонная ночь того стоила, ты же покаталась со своим принцем по ночному городу.       — Или покаталась на нём, — добавил Холодец.       Улыбнувшись, я повернула к нему голову и увидела, что тот уже успел умять половину тарелки борща. Да уж, вот он — хвалёный мужской метаболизм, жрёшь всё, а потом ещё и худеть умудряешься. Не рыжих девушек надо было жечь раньше на костре, а мужиков: те ещё ведьмы.       — А ты завидуешь моей сексуальной жизни?       — Я умру девственником, — Валера допил из тарелки весь бульон и перешёл на гуляш.       — А как же твоя тянка? — спросила я, вспомнив, что у Холодца на личном промелькивала какая-то дама сердца. — Как её там?       — Марсель.       — Звучит, как кошачья кличка, — усмехнулась Машка.       — Кличка, может, и кошачья, но по натуре она скорее сука, чем кошка.       — Ого! — я чуть не подавилась картошкой. — Что случилось?       — Я так скажу, — облизнув ложку, Валера наклонился над столом, причём ещё и осторожно оглянулся, словно боялся быть услышанным, — отношения на расстоянии – хуйня полная. Даже не тратьте своё время. Вот ты, Маш, — на этом Валера снова вернулся к своей еде, — встречаешься со своим байкером. Пусть ему хоть шестьдесят, и он ссытся в подгузники, зато рядом. Так что, you go, girl!       — О, вы из Англии! — не упустила момента я, вспомнив ещё не замусоленный мем.       Важно подбоченившись одной рукой, другой Валера поправил воображаемые очки, вызвав у нас с Машкой невольный смех.       — Я-то ладно, — выгнула бровь Машка, почему-то игриво посмотрев на меня, — у нашей Веруни кандидат поинтереснее будет.       — Даже не начинай, — я вытянула вилку остриём вперёд, уже устав слушать её с самого утра.       Моей главной ошибкой было рассказать ей про ситуацию с биологом.       — Ну что?! К ней препод шары катит, а она с лучшей подругой не хочет подробностями делиться.       — И с другом, — вмешался возмущённый Валера. — Это который препод? Почему я только сейчас узнаю? Почему я всегда обо всём узнаю последний?! Вы про Фёдоровича?       — Очень смешно, — я закатила глаза.       Отодвинув все свои тарелки в стороны, Валера сцепил перед собой на столе пальцы в замок.       — Мне всё с самыми пошлыми подробностями, пожалуйста.       Вздохнув, я тоже убрала еду в сторону: аппетит пропал окончательно. Эти два придурка — мои придурка — бесили. Раздражали так, что перспектива сесть на «малолетку» за массовое убийство двух надоедливых подростков не казалась такой уж и пугающей — там точно не будет ни мутного биолога, ни уёбка Коли.       — Ну, — протянул Валера, прожигая меня своими голубыми любопытными глазами.       — В общем, — сдалась я, решив начать рассказ с ситуации в столовой и в медпункте.