А кто спасёт тебя?

Вера.       Глубокий вдох, и всё вокруг становится лишь фоновым звуком. Мне хорошо, тепло, и боли почти нет. Я на границе двух миров. Ещё минута — совсем чуть-чуть и меня не станет. Всё уйдёт окончательно в вечную пустоту, как и я...       — Мышьяка суке в водку, и вечная импотенция наступит, — голос Машки – еле слышный за водной массой – заставляет меня вынырнуть на поверхность.       Я снова оказалась в её квартире — точнее, в её ванной комнате — лежащей в горячей воде с карамельной пеной — запах детства и беззаботных деньков. Возможность нормально пользоваться ванной, а не наспех мыться лейкой, опасаясь прихода незваных гостей, приносила непередаваемое наслаждение.       Машка всё это время сидела рядом на стиральной машинке — поджав одну ногу под себя, она красила ногти другой своим любимым бордовым лаком. «Summertime Sadness» сменилась на «Blue Jeans», и моя подруга начала соблазняющим тоном напевать:       «Blue jeans, white shirt       Walked into the room, you know you made my eyes burn       It was like James Dean for sure…»       — Подай кружку, пожалуйста.       — Секундочку, — протянула Машка.       Немного высунув язык, она сидела с сосредоточенной гримасой и делала осторожные мазки кисточкой. Закончив с мизинцем, она протянула мне кружку с зелёным чаем и перешла на другую ногу.       — Что подумает твоя мама, если увидит нас вдвоем в ванной? — пошутила я, отпивая несладкую, уже остывшую жидкость из чашки, горечь которой защекотала горло.       — Мы же не в самой ванной сидим вместе, да и матушка сегодня ночует у своего сантехника. Плюс я гетеро на всю тысячу процентов, но если тебя возбуждает моё присутствие…       — Иди на хуй, — перебила я и брызнула в неё водой.       — Как-нибудь обязательно, но не сегодня. Кстати, о хуях, — оживилась тут же Машка и, отставив в сторону лак, взяла в руки телефон, — смотри, кто мне в «ВК» написал.       На экране её смартфона я увидела самого обычного мужчину лет сорока, оголённого по пояс. Он позировал своим подкачанным телом у боксёрской груши в какой-то убитой качалке. Я сдержала усмешку, дабы не обидеть Машку. Эту фотографию он наверняка отправлял всем своим потенциальным «жертвам» или дамам сердца — что, впрочем, одно и то же — явно желая предстать во всей красе сразу и без прелюдий.       — Кто это? — нахмурилась я.       — Да в смысле?! — возмутилась Маша, причём так сильно, словно на фотографии был не какой-то левый мужик, а Джонни Депп или Леонардо Ди Каприо, и никак не меньше. — Это же один из тех байкеров, что подваливали к нам на прошлой неделе у цирка.       — А, эти, — вздохнула я, возвращая телефон.       Тех ребят я помнила плохо. На прошлых выходных мы пели в переходе у цирка — лакомое место, но вечно забронированное «своими», там было слишком трудно удержаться и крайне легко нарваться на пиздюля. К слову, мы в ту ночь были близки к тому, чтобы получить их. И чего уж греха таить, нам бы обязательно влетело, если бы не эти байкеры. Сначала всё шло хорошо. Мы пели только по заявкам публики, ловили восхищённые комментарии и аплодисменты. Денег заработали тоже достаточно. Но уже под конец «концерта» к нам подошла другая группа местных колхозных панк-рокеров с претензией, мол, увели мы в ту ночь у них всю кассу и не мешало бы отдать половину, иначе, цитирую: «Вы не ровные пацанчики, а крысы, хвосты которых мы сушим к пиву дома на балконе». Делиться честно заработанным никто не хотел, как и вступать в конфликт с людьми, которые жрут крыс и выглядят немногим лучше. Признаю, мы были готовы отдать им половину, но среди наших зрителей оказалась та самая небольшая группка байкеров, что в итоге спасла нам шкуры, и мы отделались пятью бутылками пива.       — Он зовёт меня в бар, — говорила Машка. — В это воскресенье.       — Здорово, — задумчиво произнесла я.       — Пойдём со мной, пожалуйста, — она жалобно смотрела на меня, сложив руки ладонь к ладони, как при молитве.       — Маш, — уже привычно, как по сценарию, я произнесла её имя и вздохнула.       — Они адекватные ребята, всё пройдёт спокойно.       — Ты поэтому меня берёшь? Или тебе нужна страшная подруга на вечер?       — Ещё раз назовёшь себя «страшной подругой», — жалобность моментально исчезла, теперь Машку распирало от ярости, — и я утоплю тебя в этой ванной.       Выгнув бровь, я молча подняла руки вверх, сдавшись под напором этого аргумента.       — Так вот, — продолжила моя неугомонная подруга, пересев со стиральной машинки на край ванной, — я беру тебя не потому, что мне страшно идти на свидание одной, а потому что ты понравилась одному из них, и Каин попросил тебя взять.       — Каин?! — не своим голосом воскликнула я, удивившись абсурдности этого погоняла. — Он что, брата убил?       — Никого он не убивал! — возмутилась Машка, затем, задумавшись, добавила: — наверное. Но не об этом речь.       — На твоём месте я бы не стала встречаться с человеком, которого называют Каином.       — Вер, блять. Ты пойдёшь со мной или нет?       Я знала, что даже если откажусь, моя глупая рыжуля пойдёт в бар несмотря ни на что. Этот щетинистый байкер средних лет с фото был в её вкусе. Он был её стопроцентным типажом, так что шанса она не упустит. Отправлять её одну я не хотела. Просто не могла. Поэтому, переступив через себя, сказала:       — У тебя есть фотка того, кому я понравилась?       Расплывшись в улыбке до ушей, Машка начала копаться в телефоне и, спустя несколько секунд, показала мне моего «принца на железном коне». Его я, почему-то, узнала с той ночи. Он был относительно тихим, и тем самым «выделялся» в моих глазах на фоне своих шумных друзей. Но что больше всего я запомнила — его кожаную жилетку с вышитым на спине орлом — явно ручная работа — и его прилизанные волосы. То ли он перебарщивал с гелем, то ли вообще не мыл их.       — Маш, я не по «папикам», ты же знаешь.       — Окей, просто пообщайся с ним. Проведи вечер за его счёт. Расслабься от этого дерьма, в конце концов. Я же не прошу тебя с ним детей крестить или спать. Уговор – сходить со мной за компанию, что делать дальше – решать только тебе. Если в какой-то момент вечера ты захочешь уйти, я встану и уйду вместе с тобой. Андрей.       Передо мной лежали стопки тетрадей, и стояли три бумажных стаканчика с кофе, два из которых я уже успел опустошить за то время, что сидел в учительской. Мне было слишком сложно влиться в эту бумажную рутину с заполнением журналов, проверкой тетрадей, написанием отчётов для завуча, суть которых до конца мне не ясна, и составлением конспекта урока. Я и раньше из рук не выпускал ручку, всегда что-то писал: вёл истории болезни, ставил диагнозы на бумаге, оформлял выписки, также вёл отчётность для зав. отделения, но писанину всегда можно было переложить на плечи медсестры, подсластив её гнев, в прямом смысле этого слова, коробочкой конфет. А здесь… Здесь я отдувался за всё сам, хотя и сам был виноват. Я попал в ловушку собственного желания проверить знания учеников, и теперь сидел, проверяя тесты всех классов, начиная с пятого.       Заметив краем глаза шевеление, я услышал стук каблуков, и даже малейший намёк на былую концентрацию внимания на работе растворился.       — Вы, Андрей Игоревич, домой не собираетесь? — голос принадлежал моей коллеге-ровеснице, которая вела химию.       «Только бы вспомнить твоё имя, — подумал я, судорожно перебирая в голове все женские имена учителей. — Наталия? Нет. Марина… Марина Геннадьевна? Нет. Чёрт!»       — Очевидно, не сегодня, — вздохнув, ответил я, ударив ладонью по непроверенной стопке тетрадей и упустив вежливую часть с упоминанием имени коллеги.       — Ничего, — улыбнулась женщина. — Привыкните.       Она, поставив журнал на полку, подошла к шкафу, где учителя хранили свои вещи.       — Вы не голодны? — спросила химичка, извлекая из своей сумки пластиковый контейнер. — Я брала пирог, но не успела съесть. День сумасшедший. Хотите?       Есть я действительно хотел сильно, с самого утра крошки во рту не было, но принимать пироги от незамужней женщины — всё равно что давать ей надежду на что-то большее, чем просто рабочие отношение.       — Нет, спасибо, — ответил я, не поднимая головы от тетрадей.       Возможно, моё поведение обидело женщину, пусть и обижать я никого не хотел. Как бы то ни было, забрав свои вещи, она холодно попрощалась и ушла домой. Едва дверь за ней закрылась, я выдохнул, снял очки и потёр уставшие глаза. От кофеина сердце бешено колотило, и тряслись руки. Надо бы пообедать, наконец. Заодно и прогуляться до столовой, разведать обстановку.       К четырём часам школа опустела, второй смены здесь не было — только продлёнка. Ещё некоторые учителя оставались с самыми «тяжёлыми» детьми из старших классов, помогая им с уроками и непонятым материалом. Я шёл по пустым коридорам, смакуя тишину.       Столовая находилась в полуподвальном этаже, но даже несмотря на это помещение было светлым и уютным. Ароматы здесь смешались воедино: сладкое, солёное, жареное, выпечка. Пахло, одним словом, едой. Скулы свело. Во рту образовался потоп из слюней. Захотелось поскорее наполнить желудок той самой вкусной столовской едой, к которой я был привычен — до недавнего времени только к ней я и был привычен.       В помещении царил лёгкий балаган — обедали дети с продлёнки. Крики их тоненьких голосков вдалбливались в мозг, как иголки. После напряжённого дня это было пыткой.       Меню в столовой к вечеру оскудело, но я был не особо привередлив. Макароны с рыбой и винегрет показались блюдами от мишленовского шефа. А уж компот из сухофруктов даже не в голодные приступы был для меня напитком Богов.       Поблагодарив полную женщину в белом накрахмаленном чепце и переднике за обед, я пошёл искать себе место с подносом в руках. Ряд столов слева от меня был занят детьми из началки, справа было спокойнее — всего пара человек. Я шёл к столику у стены, зацепившись за него взглядом, но вдруг моё внимание привлекла одинокая фигура за столом в дальнем углу. Эту ученицу я узнавал уже по одежде или волосам. И надо было бы мне уйти в противоположенную сторону, сесть отдельно, но я, двигаемый неведомыми силами, направился к ней.       — Можно?       Подняв голову, Вера сначала с удивлением посмотрела на меня, а затем осмотрела полупустую столовую, как бы намекая на то, что вокруг предостаточно свободных мест.       — Да пожалуйста, — неохотно согласилась девушка и лениво пожала плечами, убрав с центра стола книгу.       — Вы здесь почему так поздно? Мне казалось, у вас уже закончились уроки.       — Я на продлёнке.       Замерев со стаканом компота в руке, я нахмурился, не понимая шутки.       — В смысле, я иногда помогаю Алле Дмитриевне с первоклашками, — объяснила Вера, кивнув к столам, где сидели дети.       — Понятно, — произнёс я.       Решив отложить ненадолго беседу, я наколол на вилку макароны и рыбу. Я не расставался со столовской едой ещё с тех времён, когда сам был школьником. Потом аналогичное питание продолжало присутствовать в моём рационе в университетские дни. Затем в больнице. Но положив в рот эти макароны с рыбой, я оцепенел, сдерживая в себе желание выплюнуть ледяную еду обратно в тарелку.       — Не надо было брать макароны вечером, — безразличным тоном сказала Вера, заметив моё брезгливое выражение лица. — Они остывают, а местные поварихи их не греют. Лучше рис или овощное рагу.       — Буду знать, — ответил я, продолжая жевать сквозь отвращение.       Вера молчала, держа взгляд на открытой перед ней книге. На её правом запястье я заметил повязку из эластичного бинта, и тут же вспомнил о вчерашнем инциденте. Двойку ей я, разумеется, не поставил за неудавшийся ответ: знал, что врёт.       — Как ваша рука? — спросил я, и в этот момент Вера заметно напряглась, но голову всё равно не подняла, демонстративно перелистнув страницу книги.       — О чём вы?       — Неужели вы думали, что я поверил в эти бредни с амбидекстрией или незнанием материала?       — Я думаю, что вы просто заметили бинт.       — И это тоже, — не стал отрицать я. — Случилось что-то, о чём мне стоит знать, как вашему классному руководителю? Вера.       Мне конец.       Вот почему именно сейчас? Именно сегодня он решил доебаться до меня со своими расспросами, играя в образцового учителя. Нашей предыдущей классухе было плевать на наши личные проблемы. За это, как ни странно, мы её уважали. Она не лезла лишний раз со своей помощью и заботой. Не навязывалась. И возможно, с педагогической точки зрения, это было неправильно. Непрофессионально. Бездушно. Но мы росли в непростых условиях, и нам нужно было совсем немного понимания и личного пространства. Учителя зачастую этого не осознавали.       Биолог видел, как некомфортно мне сейчас от его расспросов, и всё же тему не отпускал.       — Случилось что-то, о чём мне стоит знать, как вашему классному руководителю?       — Всё в порядке, — выдавила я через боль в пересохшем горле. — Я всего лишь ударилась.       — Вы были в травмпункте? Мне нужна справка от врача.       Блять. Просто, пожалуйста, отвали.       — Это ерунда. Заживёт.       — Вам нужно в травмпункт, — говорил он монотонным голосом, как будто лекцию читал.       — Заживёт сама. Это ерунда, — повторила я в его стиле.       — Хорошо, — кивнул Игоревич, почему-то согласившись. Отодвинув поднос в сторону, он протянул свою руку к моему запястью, — тогда давайте я хотя бы осмотрю и обработаю.       — Не надо, — я быстро убрала руки под стол и вжалась в стул, бросая нетерпеливые взгляды на выход из столовой.       Насторожившись, биолог тоже убрал свою руку. Он растерянно сдвинул брови, пока его серые глаза изучали моё лицо. Он старался найти ответ моему поведению на поверхности, но я не была открытой книгой для людей. Не для всех. Точно не для него.       — Вы же музыкант, — начал Андрей Игоревич, решив пустить в ход «тяжёлую артиллерию». Мы были знакомы всего несколько дней, а он уже знал, чем давить. Его приёмчик с опросом на первом уроке мне стал ясен. — Разве может музыкант так беспечно относиться к своему инструменту?       — Я играю на гитаре, — фыркнула я, — если вы забыли.       — Рукой. Вы играете рукой. Струнникам нужно беречь руки. Гитару можно купить, а за новой парой рук в магазин, увы, не сходишь.       А ведь он был прав: я слишком беспечна. Слишком. Игра на гитаре, помимо эстетического удовольствия, приносила мне ещё и единственно возможный до совершеннолетия доход. Я ненавидела его за правоту. За то, что лез не в своё дело. За то, что давил. Я до сих пор не исключила ни вывих, ни трещину, и только Игоревич мог помочь мне в данной ситуации.       — Это быстро? — сдалась я, глянув на засобиравшихся первоклашек.       — Я постараюсь вас не задерживать. Только позвольте мне взять ключ от медпункта.