А кто спасёт тебя?

Вера.       Впервые за последнее время я выспалась, пусть и кроватью сегодня мне служило расстеленное на полу одеяло. Рёбра немного ломило от жесткого настила, но в целом голова была ясная и бодрая, что не могло не радовать в моей ситуации.       Через приоткрытые жалюзи в класс пробивались первые лучи осеннего солнца, бросая тусклые полоски света на потёртый линолеум. Где-то из глубин коридора до моих ушей доносился слабый грохот вёдер — очевидно, уборщица уже пришла готовить школу к очередному учебному дню. Я знала, что в класс никто не зайдёт раньше восьми, поэтому не спешила вставать с «постели», решив насладиться последними минутами тишины перед уроками.       Школа у нас была маленькая и очень старая — самая старая на Левом берегу, построенная ещё в довоенное время. Репутация школы оставляла желать лучшего, хотя сейчас в её стенах стало значительно проще выживать, чем ещё лет девять назад, когда местным контингентом были дети, воспитанные на закате 90-х. Нынешние ученики уже не были поголовно из неблагополучных семей с тюремным прошлым — таких, напротив, становилось с каждым годом всё меньше и меньше.       Самым интересным контрастом ученикам были учителя. На многих из них я буквально молилась. А с некоторыми и вовсе приятельствовала — с физруком и англичанкой особенно.       Перевернувшись с бока на спину, я, сама того не ожидая, взвыла не своим голосом от боли. Правая рука нещадно горела от плеча до кончиков пальцев. Привстав, я ужаснулась от увиденного: кисть отекла и стала одним сине-багровым пятном. Попытка сжать руку в кулак и пошевелить пальцами увенчалась пусть и мучительным, но всё же успехом — значит, перелома нет. Очевидно, я передавила сосуды, пока лежала на руке, оттого и усугубила ситуацию, а ведь могла бы просто отделаться синяком.       Поняв это, я выдохнула, но ненадолго. Почти сразу же пришло осознание того, что крупных размеров отёк с синяком бросится в глаза первому же учителю. И если так, то расспросов о происхождении травмы мне не избежать. Надо что-то делать.       На часах было десять минут восьмого, но аптеки открывались в девять. Ближайшая круглосуточная была в двух остановках от школы, что, в принципе, недалеко. Я могла бы успеть до урока привести руку в порядок, скрыв за бинтом «самый сок».       Завтракая вчерашним пончиком, я написала в вк Машке, надеясь, что она составит мне компанию до аптеки, и когда та ответила: «Жди меня через пятнадцать минут у гаражей», я собрала с пола все улики своего вынужденного пребывания в классе и поспешила удалиться. Андрей.       Припарковав машину примерно в пяти минутах ходьбы от школы, я вышел из перекрёстка, пытаясь сориентироваться в пространстве. Эта часть города мне была плохо знакома. Всю свою жизнь я прожил на Правом берегу, стараясь не соваться без необходимости на Левый, что исторически был промышленным районом — отсюда и самым злачным.       Справа от меня виднелся треугольник единственных в этой местности двенадцатиэтажных домов. Выделяясь на фоне изобилия «хрущёвок», они стали мне ориентиром, ведь за одной из них и находилась школа — моё новое место работы.       Устраиваясь сюда, я, безусловно, знал, на что иду. Межрайонный рейтинг у данного учебного заведения, мягко сказать, был не очень. Да и в Управлении образования меня запугивали, как юнца, едва успевшего закончить ВУЗ. Но в конце сентября устроиться преподавателем было так же легко, как найти иголку в стоге сена. Выбора у меня не оставалось, поэтому я согласился.       Мои знакомые и друзья, наоборот, в один голос отговаривали меня не от работы в этой конкретной школе, а от работы учителем в принципе. Но мне нужна была отдушина. Надо было как-то отвлечься после случившегося и сменить обстановку. Учителем я хотел стать ещё до того, как захотел быть врачом, следовательно, долго думать, чем себя занять, мне не пришлось.       Также, как и не пришлось привыкать подниматься по будильнику ещё до рассвета и засиживаться допоздна на работе. Ночные дежурства ещё были свежи в памяти. Из-за них же меня мучила бессонница. Раз в неделю, в пятницу — в тот самый день, когда я обычно был дежурным хирургом в больнице — я страдал особенно. За годы мозг и тело перестроились окончательно и бесповоротно, поэтому мне лишь пришлось смириться. К пятнице теперь я готовился заранее. Выбирал на ночь фильм — или несколько — заказывал побольше еды. Иногда просто зачитывался каким-нибудь детективом.       Погрузившись в себя, я приветственно кивал и рассеянно улыбался коллегам и ученикам, но уже на подходе к главному входу мои раздумья окончательно прервал лёгкий толчок в плечо.       — Прошу прощения, — кинула пролетевшая мимо меня девушка, даже не обернувшись.       Остановившись, я посмотрел ей вслед и прищурился, стараясь идентифицировать незнакомку по голосу и удаляющейся спине. Кажется, это была Вера — остроумная гитаристка из десятого класса, который доверили под моё руководство.       Она трусцой выбежала за забор, разделяющий территорию школы и узкую накатанную дорогу у ряда гаражей, где её уже ждали пять других ребят. Троих из них я узнал — это были дети из моего класса — других двоих я видел впервые. Без малейшего стеснения компания курила, и никого из них не смутило ни моё внимание, ни внимание мимо проходящего учителя физкультуры.       — Доброе утро, — пробормотал он, лениво протянув мне руку.       — Доброе утро, Виталий Фёдорович, — ответил я, пожимая протянутую руку.       Это имя — имя единственного мужчины в коллективе — запомнилось мне сразу же среди прочих.       — Это у вас в порядке вещей? — я кивнул на кучку курящих ребят.       Такая моя реакция развеселила физрука.       — Шутишь? — усмехнулся Виталий. — Ты спасибо скажи, что они не в классе у тебя курят, а за территорией школы. Но это ладно, звонок прозвенит, они по туалетам разбегутся. Мой тебе совет: не реагируй. А ещё лучше — отвернись в другую сторону. Этим детям ты уже ничем не поможешь.       — Приму к сведению.       — Прими-прими.       По-свойски хлопнув меня по плечу, физрук попрощался и двинулся дальше к главному входу. Я, постояв ещё несколько секунд, последовал его примеру. Вера.       Пока я покупала в аптеке эластичный бинт, анальгин и охлаждающую мазь от ушибов, Машка ушла в магазин за мороженой вишней, которую было решено использовать, как холодный компресс. На удивление быстро справившись с отёком, Маша помогла обработать кисть и замотать её бинтом.       И если отёк спал, то боль в руке особо не уменьшилась. В отсутствии перелома я была уверена, но вывих и трещину без рентгена исключить не могла, как и не могла пойти в травмпункт (по понятным причинам). Со всем этим мне оставалось только надеяться, что всё обойдётся без последствий.       Пять уроков я отсидела через силу, протянув кое-как на обезболивающих, которые глотала каждую перемену. К последнему, шестому, уроку я уже считала секунды до конца.       Биолог снова явился минута в минуту. Я заметила, что к концу дня он скинул свой пиджак и где-то оставил портфель, зайдя в класс только с журналом и учебником.       — Добрый день. Не вставайте, — говорил он, остановив нас жестом руки. — Вижу новые лица.       Это относилось к Валере, потому что только его не было вчера на уроке.       — Я болел, — объяснился Холодец, подходя к новому учителю со справкой в руках.       — Валерий значит, — прочитал биолог на бумажке. — Очень приятно. Меня зовут Андрей Игоревич.       — Мне уже сказали.       — Отлично. Тогда присаживайтесь. Итак, — хлопнув в ладоши, Игоревич пробежался глазами по нашим уставшим лицам, задержав взгляд на мне. — Отличница, попрошу вас к доске.       — Вот кто тебя вчера за язык тянул? — еле слышно обратилась я к Машке, вставая из-за стола.       — Ты же всё знаешь, — прошептала она мне вслед.       Но дело было не в знаниях — я едва могла шевелить пальцами, не то что сжимать мел и писать им. Но отказаться и получить двойку было сродни самоубийства. Вздохнув, я взяла мел в левую руку и повернулась к биологу, ожидая дальнейших указаний.       — Давайте начнём с простого, — сказал Андрей Игоревич. — Изобразите нам строение растительной клетки.       Кивнув, я начала проводить линию клеточной стенки. Хотя линией назвать это было сложно. Левая рука не слушалась, дрожала, выдавая подобие волны. Уже на этом моменте биолог заподозрил неладное. Скрестив руки, он встал справа от меня и принялся внимательно наблюдать за каждым моим движением, пока я пыталась вывести на доске ядро.       — Вы левша? — вдруг спросил Андрей Игоревич.       — Я амбидекстр, — соврала я, продолжая делать вид, что всё в порядке.       — Я так не думаю. Возьмите мел в правую руку и рисуйте как надо.       Повернув голову, я встретилась с его пристальным взглядом. Он понял, что я обманываю его и теперь у меня было два варианта: послать его и получить чёртову двойку, либо выполнить просьбу сквозь адскую боль. Я не могла позволить себе первого. После всего произошедшего, я страдала не только от физической боли, но и от моральной, а если сюда добавятся ещё и угрызения совести за плохую оценку, то мой мозг точно не выдержит такой нагрузки и закипит.       Положив мел в правую руку, я стиснула зубы и принялась рисовать дальше. С каждой секундой, с каждым лёгким шевелением руки боль усиливалась неимоверно. Пальцы немели. Кисть горела. Терпеть становилось всё труднее. Я посильнее закусила щёку изнутри, стараясь перенаправить боль в другое место. На языке почувствовался вкус крови. Больше держаться я не смогла.       — Я не готова, — пробормотала я, кинувшись прочь от доски к своему месту.       На Андрея Игоревича я не смотрела до конца урока, но его укоризненный взгляд, время от времени, ощущала на себе, сгорая в эти моменты от стыда и самобичевания.