А кто спасёт тебя?

Вера.       Забитый до отказа пазик трясло по ухабам. Внутри было душно и шумно из-за громкого радио и беседующих впереди бабушек. Нам с Машкой повезло, мы смогли отбить себе места. Чтобы не замечать укоризненных взглядов стоящих рядом женщин, я прикрыла глаза и положила голову на плечо Маши. Капли тёплого сентябрьского дождя, барабанящие по стеклу, помогали расслабиться, хотя орущий в колонках Басков бесил.       Мы ехали к Валере, замыкающему нашей безумной тройки. Вместе мы были с пятого класса, хотя с Машкой мы знакомы ещё с детского садика, а Холодца — так мы называли Валеру по старой памяти, потому что раньше его вес переваливал за сотню — перевели к нам под конец четвёртого класса. До этого он учился в лицее, но тамошняя элита его не принимала как своего.       Валера был не от мира сего. Он был ранимым, неповоротливым мальчиком-скрипачом, — идеальной грушей для битья — которого воспитывали мама и бабушка. Первая, чуть что случалось в школе, приходила на защиту единственному сыну. Отчитывала учителей и нерадивых родителей обидчиков. С его появлением в классе нас троих объединил интерес к музыке и ненависть к остальным, подогнавшим себя под личные, вымышленные стандарты «нормальности».       Про Валеру всё было ясно — лишний вес сделал из него мишень, в которую сложно было не попасть. Моя же проблема была обратной. Я всегда была палкой. Тощей доской. В начальной школе, на переменах, одноклассники под шумок забирали мой рюкзак и, вытряхнув содержимое, принимались кидать его по кругу в рекреации. Я на своих тоненьких ножках бегала из стороны в сторону, безуспешно пытаясь отобрать его. Получалось не всегда. В такие моменты меня отталкивали прочь. Я падала и разбивала коленки. Сколько слёз было пролито в туалете, сейчас уже не вспомнить. Я не была отличницей в начальных классах, просто потому что ревела пол-урока, закрывшись в кабинке туалета.       Машка в туалете не ревела. И толстой тоже не была, как и чересчур худой, но её веснушчатое лицо и тело, в совокупности с насыщенно рыжими волосами были главными её проклятиями. В седьмом классе уроды из параллельного подожгли ей волосы на физкультуре с воплями: «Смотрите, ведьма горит!». Помню, как обезумев от ярости, я накинулась с кулаками на бугая Диму — зачинщика поджога — пока физрук тушил бедной Маше волосы. Ей повезло, обгорели только кончики, которые её мама-парикмахер в тот же день аккуратно подровняла. Сейчас Машка была девушкой с формами, большими, выразительными глазами и пухлыми губами. На неё облизывались все старшеклассники, но она была непреклонна.       Валера похудел, и внешность стала заботить его особенно сильно. Он начал укладывать свои чёрные волосы гелем, подводить глаза карандашом, выщипывать брови и пользоваться тональным кремом, во благо бледности лица. Из-за этого мужская часть класса стала звать Валерку «заднеприводным» и «карамелькой». Второе прозвище ему даже льстило. Стереотипы выедали остатки рассудка из отбитых голов моих одноклассников. Пока от них воняло потом, от Валеры пахло ментолом и мускусом. И если для них приятный запах и ухоженность были чем-то из ряда вон, то, ребята, у меня для вас плохие новости…       Что же касается меня, то я уже не была доской, половое созревание подарило мне какую-никакую грудь и женственность, но объёмными формами похвастаться я всё также не могла.       Время шло. Мы подросли и перестали быть неказистыми детьми, но одноклассники принимать нас всё равно не хотели. Да и похуй.       На съезде с Чернавского Машка осторожно толкнула меня в плечо, вырвав из полудрёмы.       — Давай на Манежке выйдем? Возьмём Ягу и пойдём пешком до сквера.       Идея была неплохой, но на Манежной был велик шанс столкнуться с родителями отца. Они жили там в частном секторе. Мы не общались. Я не хотела налететь на кого-то из них с Ягой в руках, да ещё и в таком виде — сетчатые колготки, мини юбка, топ с горлом и оверсайз кожанка. Одни только колготки гарантировано станут ударом для них.       — Возьмём Ягу у сквера, — размяв шею, ответила я.       — А если там не продадут?       — А если на Манежной не продадут?       — Всегда продавали.       Этот аргумент меня убедил.       — На следующей, пожалуйста! — крикнула я, поднимаясь с места.       Оказавшись на улице, мы с гитарами наперевес двинулись к минимаркету, где нам «всегда продавали». Дождь сменился моросью, оседавшей мелкими каплями на волосах и моей кожанке. Машкина джинсовка промокала, но открывать зонт ей было слишком лень.       Магазин встретил нас шумом холодильников и запахом кефира. Грешным делом, я подумала вместо Яги взять кисломолочного, но представив, как это будет выглядеть со стороны, — все с Ягой орут: «Эй, ребята, как допьёте вы вино, мне бутылки вы оставьте заодно», а я с кефиром — передумала, и пошла за Машей в отдел алкогольной продукции. На кассе проблем не возникло, и я до кучи взяла две пачки Marlboro Gold.       — Как тебе новый биолог? — спросила Машка, когда мы проходили обшарпанные двухэтажки, построенные ещё в начале прошлого века.       — Странный, — пожала плечами я, сделав глубокую затяжку.       — Красивый, — улыбнулась она, щёлкнув «ушком» холодной банки Ягуара.       Я не удивилась такому ответу. Машка слушала Лану Дель Рей, мечтая о sugar daddy.       — И кольца на пальце нет.       — Маш, забей.       Цокнув, Машка подошла вплотную ко мне и остановила, больно взяв за плечо.       — Посмотри на меня.       — Маш, — вздохнула я.       — Посмотри-посмотри. Я уродина?       — Ты самая красивая девушка на свете, но давай ты сначала школу закончишь.       — Любви все возрасты покорны! — театрально выдала она, забирая у меня из рук почти скуренную сигарету. — Вспомни Лолиту.       — Ей было двенадцать, а уроду Гумберту тридцать семь.       — Тем более. Я старше неё на четыре года, где мой Гумберт?       — Пошли, нимфетка. Нас ждут.       Взяв Машку за руку, я буквально поволокла её силой к скверу, всю дорогу слушая подробные рассказы о том, в каких позах она хотела бы трахнуть ни о чём не подозревающего биолога.

***

      В сквере, на скамейке нас уже ждали Холодец и Рома — одиннадцатиклассник из школы, что находилась через остановку от нашей.       Ромка прибился к нам полгода назад. Неплохо играл на басе, но по большей части был «мускулами» нашей группы. Если вдруг надо было отбиться от местной гопоты, то Рома выручал лучше любого клубного вышибалы. Иногда на помощь приходили зрители.       Публика у нас была разношёрстная, хотя и артистами мы были неоднозначными. Сегодня мы могли кричать во всё горло Юру Хоя, пугая местную интеллигенцию, но были дни, когда я пела Аллегрову. Её «Угонщица» была гвоздём программы. А если я ещё не ленилась делать её знаменитую сумасшедшую укладку из 90-х и надевать кожаный корсет, то за вечер удавалось заработать кругленькую сумму. Мы отсыпали тридцать процентов патрульным за «неприкосновенность» и даже при этом оставались в знатном плюсе.       — Где колготки порвала? — спросил Валерка, указывая на мою левую ногу.       — Блять, — прошипела я. — В пазике или в пазике?       — Могла ещё в пазике, — добавила Машка, расчехляя гитару.       — Ну или там, — кивнула я.       Соорудив у подножья памятника импровизированную сцену, мы решили разогреться заявками слушателей.       — Ну что?! — подняв руку вверх, крикнул Ромка. — Какие пожелания?       — Давайте «В наших глазах», — ответил кто-то из немногочисленной толпы зрителей, и на вокал вышел Валера.