Наследник Блэк

Отступление В кабинете директора Альбуса Дамблдора было тихо и спокойно. А все потому что великий светлый маг думал, как быть. Его раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, ему все, что происходило, нравилось, а именно: готовые на все что угодно пешки, даже ребенка отдать на убой лорду, второго причем, лишь бы спасти мир от зла, и свои задницы в том числе. Последователи, смотрящие ему в рот, ждущие от светлого и могучего слова и приказа, жаждущие в любой момент кинуться грудью вперед, защищая магический мир от Темного Лорда. Орден, ему полностью верный и подданный, не боящийся трудностей и нависшей войны. А вот настораживал мальчишка, ненавистный Пожиратель смерти, затаившийся и не выказывающий протестов. Странно, но вполне ожидаемо. — Ты снова о парне думаешь, Альбус? — О нем, Аластор, о нем. — И что надумал? Убить или так, вывести из игры? — Пока не решил, — директор пил чай с успокоительным, — он умный, паразит, жаль, что на темной стороне, — Аластор фыркнул, — именно. Но он опасная пешка. Одна их игра всем факультетом чего стоит, — улыбался светлый волшебник. — Знаешь? — спросил бывший аврор своего верного соратника и друга. Тот видел многое, не всегда и не все, но общую картину знал и мог развернуть всю ситуацию в целом, опираясь на несколько фактов. — Он умно придумал, признаю, — сказал директор, отпивая чай, заедая долькой, сверкая голубыми глазами из-за очков-половинок, — но он не учел одного, — тут улыбнулся кривой улыбкой хищника отставной аврор, — именно, мысли всех не скрыть, особенно первогодок и второгодок. Они мастерски играют презрение к Генри, но думают совершенно о другом. Особенно не зная и не видя, что их читают. Не обязательно легилименцией, просто по выражению лиц, взглядам. — И что ты будешь делать? Наслаждаться игрой? — А почему бы нет? они играют мне на потеху. Пусть продолжают. Им хочется играть, показывать ненависть на публику, так пусть играют. Те, кто мне нужен и кто окружает нашего мальчика в это верят, на остальных плевать, — отмахнулся директор. — А Блэк? — Что с ним? — Какова его роль во всем этом? — Он такая же пешка. С его помощью, вопреки его желанию, мы переманим героя на нашу сторону по настоящему. — Как, Альбус? Мне хочется знать, — аврор знал: планы директора всегда заканчивались так, как он хочет, независимо от желания окружающих. Так будет и с парнями, Генри пошлет темных, в том числе и Блэка по собственной воле. Неинтересно подливать зелья тому, к кому знаешь как применить хитрость и военную тактику, в которой Альбус сильнее маленького Блэка, — мне что-то нужно будет для этого сделать? — Всего ничего. Заманить Блэка в мой кабинет, а мне поработать с героем и посадить зерно сомнения, вырастить это зерно в росток, а потом полноценный урожай. Это не займет много времени. Пара встреч, бесед, моих воспоминаний, наводящих вопросов, ответов, и, конечно, поддержка, куда без нее. — С твоими-то способностями, — ухмыльнулся Аластор и покинул кабинет директора. Альбус уже все придумал, продумал, разговор был в его голове, осталось только поговорить с мальчиком Поттеров, показать свою доброту, поддержку, рассказать историю и намекнуть о маленьком секрете Урана, который ой как сложно было разгадать и узнать. А потом все пойдем само собой. Генри Этот год для меня сплошное испытание, на прочность, выдержку и, конечно, любовь. Наши отношения с Панси трещали по швам. Нет, она меня поддерживала, успокаивала и не покидала, была рядом, взглядом, дыханием, объятием, переплетая пальцы, шепча в ухо, касаясь кончиками волос шеи и щек. Мы по-прежнему вместе, но не как раньше. От одного взгляда, касания поднималось желание, вставали перед глазами образы и горело внутри, поднимая и маня, зовя в пучину страсти с головой. Безбашенно, спонтанно; для нас было вполне нормально забраться в заброшенный кабинет, прижаться друг к другу, срываясь на дикий и страстный, головокружительный до потери воздуха поцелуй, полураздевшись, лежа на брошенных мантиях, доводя друг друга до точки наслаждения, без проникновения. В этом году, с постоянной игрой на публику, времени друг на друга не хватало. У меня точно. Уизли забирала всю энергию. Мне оставалось только успокаивать Панси. Она терпела, долго, пока окончательно не сорвалась. — Я так больше не могу! — сорвалась девушка, — ты совсем про меня забыл, — высказывала мне Панс, — понимаю, эта гребаная конспирация отнимает много сил, времени, терпения, — я слушал ее в ее же комнате, она меня никогда не прогоняла, даже иногда оставляла одного, а сама уходила спать к подругам, — но ты только и говоришь о ней, этой рыжей шалаве! — Панс, я говорю о ней только потому что мне выговориться надо, — но она меня не слышала: — Уизли то, рыжая се, она сказала, она сделала, надоело! — думал, девушка психанет, пошлет меня; так бы и поступила любая другая, но не Панси, — я заставлю все то, что ты видел и слышал в ее присутствии забыть, — она резко кинула меня на кровать, нависла и стала расстегивать рубашку. — Панс, я не буду о ней говорить, только не… — но договорить мне не дали, властно заткнули поцелуем. Давно, как давно я не срывался на такой поцелуй, поглощающий, глубокий, перерастающий в нечто большее; закипала кровь, горела страстью кожа, от ее движений на моих коленях, разгоралось желание перевернуть ее и поменяться местами, нависнуть и закончить то, что мы начали еще в том году, но нас нагло прервали. Сейчас была вероятность это воспроизвести заново, с новыми красками, и окончательно слиться друг с другом и утонуть друг в друге, — нет, я… — Молчи, Поттер! — рычала Панс, — я выбью все эти воспоминания и заполню своими, нашими общими, — она почти на парселтанге шипела мне в губы, прикусывая, лаская и снова впиваясь, с меня сорвали рубашку, расстегивали штаны, и я не сопротивлялся, отдаваясь ей, как и она мне. Мои руки нащупали пальцами непослушные крючки, расстегнули ее бюстгальтер, рубашка давно лежала на полу, юбка также присоединилась к моим брюкам и ее блузке… полностью обнаженные, разгоряченные, мы не прекращали поцелуй. Панси не остановить, она прекратила целовать губы, переходя ниже и ниже, прикусывала стоящие соски, оттягивая их на себя, заставляя меня кричать от желания; когда поцелуи дошли до места ниже живота и еще ниже, меня не стало. На губах только ее имя и стоны наслаждения, просьба не останавливаться и то, что она просто потрясающая и всегда мной желанная. — Ты этого не забудешь, — облизываясь, как кошка, сказала Панс, — я не позволю, — и когда я потянул ее на себя и положив на лопатки, вскрикнула: — Эй! — Моя очередь! — мои поцелуи как и ее начались с губ. Спускаясь ниже, лаская языком и губами каждый участок тела; ее грудь была захвачена моими губами и языком; розовые сосочки, прикусывал и снова облизывал, покрывал поцелуями, мои пальцы шли ниже к бедру, выводя узоры; ее ноги дрожали, спина выгибалась мне навстречу, она как и просила продолжать и не останавливаться, — не надейся, — и снова язык очерчивает пупочек, маленькую горошинку и спускается ниже и ниже. Покрываю поцелуями бедро, проводя языком, целуя, доходя, проникая внутрь, змейкой извиваясь, описывая круги, зигзаги, нежно потягивая, посасывая, заставляю ее кричать уже мое имя. Ее пальчики погружаются в мою шевелюру, натягивают и отпускают, когда она, как и я, достигает пика и мы прижавшись друг к другу очищаясь чарами, накидывая одеяло, засыпаем. Она на моей груди, я прижимая ее за талию к себе. Теплая, нежная и такая родная. Утром настроение до небес. Рядом спит Панс. Все такая же голая и разгоряченная. Темные волосы на щеках и носике, она мило жмурится, а я, чмокнув ее в носик, ускользаю в ванную. Потом одеваюсь и иду ее будить. Она не спит и, сев рядом, снова нависаю и затягиваю ее в глубокий поцелуй. Она зарывается пальцами мне в волосы, натягивает и отдается мне, без остатка. — Сони, — стук в ее дверь, — завтрак! — голос Милисенты, — знаю, вам не до этого, но завтрак того стоит, особенно после бурной ночи, — мы хотели дружно ее послать, — поняла, ухожу, — ушла от двери Милли. Панси ушла в ванну, привела себя в порядок, там оделась и вышла, взяла меня под руку и сказала: — Из гостиной идем вместе, а потом расходимся, — и на прощание, — надеюсь, ты в следующий раз будешь делать мне и себе приятно, а потом жаловаться на рыжую и лохматую, м? — Как прикажет моя королева, — шутовской поклон. Она лишь рассмеялась, коснулась щекой моего плеча и сказала: «то-то же!» И мы покинули гостиную, пошли в столовую. Как мне ни хотелось, но пришлось от нее отходить, делать рожу объевшегося лимонами и идти за стол грифов. Проходя мимо учительского стола кивнул директору, Грюму, кошке, на декана не посмотрел, пошел к «своим». Уран меня не видел, я его тоже. Мы давно не говорили, лишь переписывались. Он понимает, что я хочу общения, он мне дорог, как и я ему, но жизнь моя важнее, чем опасные встречи и разговоры. Не успел сесть, как подскочила Джиневра, потом Грейнджер, Рональд… и началось. Как дела? Как змеи? Не отравились ли они собственным ядом? И так далее. Я рассказывал со страдальческой миной, тоном и вообще, говорил, каким я был глупцом, дураком, дальше носа не видел. Мне верили, меня успокаивали и подбадривали. Шалость удалась, как говорит дядя и Уран. А вечером пришла записка. Директор звал на чай и беседу. Я показал декану, тот кивнул, проверил все мои амулеты и попросил ничего у директора не пить. И не собирался, как и смотреть в глаза, на всякий случай. К назначенному времени пришел, назвал пароль и прошел. Никого кроме нас не было. Даже портреты покинули свои рамки, а кто-то даже спал. Приватность беседы, так мне сказал Уран, когда рассказывал о самом первом визите в кабинет директора. Я там был и не запомнил нахождение портретов, не до этого было, а сейчас пригляделся — и правда, приватная беседа. — Что тебя так порадовало, мальчик мой? — спросил директор. — Приватная беседа, — он наигранно улыбнулся, — никого кроме нас, — он кивнул, слащаво улыбнулся и сказал: — Да, ради твоей же безопасности, — я и не сомневался. Присел на предложенный им стул, отказался от чая и печенья, даже от лимонных долек. На что он даже не отреагировал, знает, я проинструктирован, — хотел спросить, как этот год, все ли у тебя хорошо? — А что может быть плохого? — Твой факультет, я не мог не заметить, вы не ладите? В чем дело? Все же было хорошо? — удивлялся директор, а я видел — он играет. Он в курсе нашей показательной неприязни, вопрос в том, знает ли он, что все это постановка, или он реально верит. Скорее всего, в курсе, а может, и нет, мне об этом не скажут. — Они ничем не лучше родителей. Тоже лишают права выбора. Надо то, другое, учеба чтобы был лучшим, квиддич, постоянные тренировки, общество, только с ними, никаких львов, а мне нравится общаться с Роном и Гермионой, — произнося это, я держался и старался не кривиться, — а мне запрещают. — Понимаю, мальчик мой, а теперь послушай одну притчу, — я не понял, к чему он это мне все говорит, но слушал. «Есть старая добрая притча про змею и черепаху. Я точно не помню её, но было как-то так: Случилось наводнение, и змея оказалась в ловушке на маленьком островке сухой земли. Вода всё прибывала, и змея уже приготовилась встретить свою смерть, как вдруг увидела проплывающую мимо черепаху. — Спаси меня! — взмолилась змея. — Нет, я тебя знаю, — ответила черепаха. — Ты укусишь меня. — Нет, что ты, я не стану тебя кусать. Пожалуйста, помоги! Черепаха подумала и согласилась, перевезла змею в безопасное место на своей спине. Едва оказавшись в безопасности, коварная змея укусила черепаху. — За что?! Ведь я же спасла тебя! — Извини, но такова моя сущность».* — И к чему вы мне это рассказали, директор? — хотелось сбежать, но я не мог. Меня явно держали, ментально не воздействовали, но этот скользкий, холодный пот по спине — мне было страшно, этот страх заставлял замирать сердце и душу без возможности сбежать. Как встреча с Лордом, тот же животный страх, но он тогда угрожал нам всем, и мы были поддержкой друг другу, а тут я один. — К тому, мой мальчик, что нельзя верить змеям, как бы они не уверяли тебя в обратном. Они предадут, когда все закончится, они укусят и скажут, что это их сущность, а против сущности не пойдешь. — Так я не с ними, — на что мне улыбнулись и сверкнули глазами из-под очков-половинок, и я понял: он в курсе, что наша ссора показательная. В курсе всего, что происходит в стенах факультетской гостиной. У меня не было слов, — тогда зачем все это? Разговор, притча? — Чтобы ты понял и сделал выводы. Они тебе не сторонники, а наблюдатели. Придет время и все они от тебя отвернутся, — и тут сказал: — а еще спроси Урануса про своего брата, он о нем знает больше, чем ты и родители, даже больше, чем все остальные. — А вы? Тоже об этом знаете? — Знаю, — и тут добавил с какой-то насмешливой улыбкой, — но не скажу. Тебе это должен был рассказать твой друг, будущий брат, спроси у него. — Если спрошу, что-то узнаю, что будет? — Решать тебе. Но обещай подумать над его словами и действиями, — и снова улыбнулся, — если он, конечно, скажет. А он не скажет, — поправил очки, — это его змеиная сущность. — Могу идти? — он кивнул, а я расслабился, меня словно отпустило. Я встал и пошел к двери, а потом спросил: — а если он скажет? Что тогда? — Тогда вы можете прекратить этот спектакль, я буду знать, что ваша дружба искренна, что у вас, как у истинной семьи нет друг от друга секретов, — я кивнул, вышел из кабинета директора. Шел в гостиную факультета, думал над всем, что мне сказал директор, особенно над последней фразой, такой ответ меня устраивал. Если Уран мне все расскажет, не таясь, я и правда могу не прятаться, показывать чувства и участвовать в жизни факультета, бросить Уизелов и грязнокровку. Уран, надеюсь, ты меня не обманешь. А если нет, то я даже не знаю, усомнюсь ли я в его преданности и верности. Как и во всем факультете вместе взятом. Но разговор не стану откладывать надолго. Зайдя в гостиную, увидев Урана и Тео, Драко был у декана, отозвал Урана на разговор, без Тео. Тот понял, не стал лезть. А мы с Ураном пошли в спальню. Он спросил, как поход к директору, я вкратце рассказал, опуская некоторые моменты. Он был рад, что директор мне ничего не сделал, а я спросил, прямо в лоб, пока тот потерял бдительность: — Что ты знаешь о Гарри? — Что? Ты о чем? — не понял Уран. — Гарри, мой брат, — он вздрогнул, опустил взгляд. Черт, директор оказался прав. Он знает больше, и мне не рассказал, вот оно, зерно сомнения, что посеяли слова директора. Я в нем засомневался. И видимо не зря. Он знает, а не говорит, — Уран, скажи, ты знаешь больше, чем говоришь. Я прав? — Прав. Знаю, — сказал он, — но не скажу, — он злился, не знаю на кого, на себя или меня, и это что-то личное, задевавшее его за живое, эти воспоминания или информация приносила ему только злость и раздражение, — не потому что не хочу, а не могу. — Обет? — Нет. — Клятва на крови? — Нет. — Тогда что? — Личное, Генри. Я не буду об этом говорить, — эти слова задели меня, он что-то знал о моем брате, но не хотел говорить. Почему, вот что я спросил, на что получил ответ: — это не касается твоего брата напрямую, лишь косвенно. Я не хотел бы вспоминать то, что прятал эти годы глубоко в себе, — это и правда что-то личное, но это касается и моего брата, значит и меня. Я настаивал: — Уранус, мне нужно знать! — сорвался на крик. — Нет. Тебе не нужно, — меня это взбесило, хотел схватить Урана за воротник рубашки и прижать к стене, столкнуть его с куском камня, выбить дурь и правду. — Не тебе решать, что мне нужно, говори! — но он как и раньше был невозмутим, ему плевать на мечащий мой взгляд молнии, голос его оставался тих и спокоен, хоть и с толикой раздражения от того, что я заставляю его это вспоминать. — Мне, потому что это моя тайна, с тобой она не связана, с твоим братом, но не с тобой, — и собирался выйти из комнаты, показывая, что разговор окончен, как я поймал его за руку, — я не скажу, пока. Придет время, ты узнаешь, это не безопасно, — хотел узнать для кого, он ответил: — для тебя и твоего будущего. Особенно из-за директора, который не просто так посеял в твоем сердце это сомнение. — Ты знаешь, что он в курсе нашей игры? — Вот только что и узнал, — я сам сказал ему, а потом удивляюсь, — и скажу тебе одну вещь. Я не связываюсь с директором, не играю на противоположной стороне, потому что он не фигура на доске, он игрок. А мы все фигуры, и неважно какие, пешки или ферзь, исход один: игра закончится, фигуры будут не нужны. — А наш спектакль? Игра в поддавки? — Игра была для факультетов, директора лишь позабавить, — сказал он, — неужели ты думаешь, что такой могучий и великий маг повелся на игру подростков, поверил что мы отвернулись от тебя всем факультетом из-за какой-то глупой ссоры и разногласий? Нет, конечно. Это для его последователей, ордена, твоих родителей, всех, кто мог на тебя повлиять или что-то тебе подмешать. — Он знал? С самого начала? — Не с начала, но узнал. — И зачем все это? — Чтобы он, скажем так, мог порадоваться, отвлечься, — у всего происходящего есть еще одна сторона медали. Директор знает и плевать, главное он чего-то не замечает, а чего? Уран так и не сказал, и не собирается. Он не лучше директора, с тайнами и многоходовыми планами и загадками. — Значит, мы все пешки? — он кивнул, — даже брат, мой брат, одна из таких пешек! — на слове «брат» он дернулся, значит и правда личное, — тебе не нравится вспоминать о моем брате, — он молчал, — вижу, ты от меня скрываешь что-то важное, таишь много поворотов в лабиринте души, — он кивнул, ухмыльнулся, — я не претендую на все, но хоть один поворот освети Люмус Максима, и покажи, — на что он отрицательно покачал головой, а я понял: — значит, тебя на меня плевать? На память о брате плевать, на все что он пережил, тоже плевать?! — Нет. Не плевать. Не на него, не на память о нем. Мне не плевать! — тоже сорвался на крик Уранус, — я хочу уберечь тебя, ото всех, даже от тебя самого, узнай ты то, что я тебе не могу рассказать сейчас, все пойдет прахом! — По-моему, и так все катится к Мордреду! Директор в курсе, играть бесполезно, да и для чего? На меня и так не рассчитывают как на Избранного, дети предателей крови и грязнокровка, а еще его орден курицы не в счет, им говорят, они делают. Даже мои родители, им плевать на какой я стороне, с ними или с вами, для них я уже пропащий, попав в змеиный факультет, — Уран молча слушал мой монолог, но его глаза полны гнева и готовы меня и всех вокруг испепелить, — рассказывай, что директор имел в виду, говоря, что ты знаешь гораздо больше о моем брате, чем все остальные, — но он ответил, резко: — Нет! Мне плевать на все, что тебе наговорил директор, плевать на остальных, Поттеров, грязнокровку, Уизелов и орден, это моя тайна, и скажу я ее только тогда, когда посчитаю нужным, а не когда мне будут угрожать или пытать. Надеюсь, ты меня пытать не станешь, — я видел, что Уран занял позицию, знаю его и понимаю, будет придерживаться ее до последнего, поэтому резко пошел к двери, на пороге послал его в Запретный лес к акромантулам, вышел из комнаты, хлопнув дверью, пошел в библиотеку. Он хочет защитить меня, скрывая правду о брате. Он не хочет говорить, потому что это его тайна. И не скажет даже под пытками. Скрывая правду, лучше не сделаешь, не защитишь. Директор прав в одном: он — змей, а от них можно ждать чего угодно. И я ждал, протягивая руку дружбы, я ждал чего угодно, но не думал, что именно в этом вопросе мы разойдемся с Ураном во мнениях. Думал над дальнейшим поведением я в гордом одиночестве среди книг. Пока не наступил отбой. Быстрым шагом дошел до подземелий, зашел в комнату, принял душ и лег спать. Меня не трогали, дали время подумать. Я подумал; мой бойкот будет настоящим, но индивидуальным. Это за его молчание и скрытую информацию. Бойкот только для него, остальных это не коснется, они не в курсе, значит, не виноваты. Панси особенно. Уранус Генри со мной не разговаривал, а все из-за директора и его осведомленности. Он или знает о моем прошлом, или догадывается. Великий ум и умение им пользоваться, этого не отнять. Посадил зерно сомнения в душу Генри, настроил его против меня и все на обоснованных фактах, правда о брате. Не спорю, он вправе знать, но и я вправе от него скрыть то, что до одиннадцати лет играл роль Поттера и получал все тычки, наказания и оскорбления за его брата. Это позор и мне не хочется этим делиться. Знает дядя, Тео и Драко с Малфоями, Хагрид, потому что именно он меня Дурслям привез и меня оттуда же забрал, больше никто, и хотелось так оставить. Даже тетя Лиса и Камил не в курсе. А о существовании Генри я вообще узнал в том году, знал бы раньше, может быть и рассказал бы. А так, я не сказал потому что, видя его, я вижу себя, каким бы я стал, не будь у меня дара матери. И кто знает, не скинул бы я личину, узнал бы о близнеце Героя Магической Британии или нет. Может быть, их существование так и не раскрыли бы, вплоть до победы над мировым злом. — Твои мозгошмыги чересчур активны в последнее время, — сказала мне Луна, касаясь щеки пальцами, прикасаясь губами к губам, мои руки на ее талии, она сидела на моих коленях, прижимаясь к груди. Сегодня и до разговора с Генри мы учились анимагии в Выручай-комнате, точнее, учил я. Тео, Луну и Драко. Остальные не захотели. Сначала рассчитали формулу, потом выпили зелье, приготовленное деканом, потом начали под моим и его присмотром обращаться в анимагическую форму. Сам декан анимагией не владеет, но зелье варит с удовольствием. Странно было видеть Драко в виде лисы, бело-серебряной, думал, он будет какой-нибудь кошкой или птицей. Дальше Тео, он оказался волком, черным, с его необыкновенными глазами цвета индиго, и Луна — оказалась зайчиком, белым пушистым зайчиком. Договорились в следующий раз призвать Патронус, узнать, влияет анимагическая форма на Патронус или нет. Дал им задание к следующей встрече: подумать и вспомнить самое счастливое воспоминание, чтобы призвать Патронус. Урок давно закончен, нас с Луной оставили одних. Она не могла быть рядом со мной, как Панс с Генри, мы виделись реже, чем хотелось бы, как и уделяли время друг другу, но когда оставались наедине, давали волю чувствам. Дальше положенного не заходили, но удовольствие от компании друг друга получали, поцелуи, поглаживания, распаленные от желания и удовольствия тела, переплетенные и полуобнаженные, на расстеленном пледе; мы сидели около камина, который нам предоставила Выручай-комната. Она в кольце моих рук, укутанная одеялом, я касающийся ее плеч, шеи поцелуями, поглаживаниями и касаниями, руки блуждали по телу, ее ответные поцелуи и шепот в ухо, с просьбой не останавливаться. Но это было не так давно, сейчас мы просто сидели у камина и наслаждались друг другом. Смотря на огонь, я ушел в воспоминания. — Да, мыслей много, не знаю, что с этими мыслями делать? — Отпусти их, — сказала Луна, откидываясь назад, ловя мой взгляд, — пусть все идет как идет, — коснулась виска и добавила: — не то твои мозгошмыги заведут тебя не в ту сторону, — я взял ее пальчики и, поцеловав, сказал: — Что бы я без тебя делал? — То же самое, что и без меня, — сказала она, — я просто напоминаю о вариантах, а так ты просто вернулся бы и пошел другой дорогой. Ее многие не понимают, а я понимаю, ведь все что она говорит, можно объяснить простыми словами. Это ее подача информации, она наделена даром, а это, так сказать, способ донесения. Трелони тоже обладает даром, не таким, как ее бабушка, но он у нее есть, и дар не держит рядом с собой постоянно, он ей пользуется только в масштабных вопросах. А то предсказание Лорда и Гарри было лишь блефом. У Луны по-другому. Она видит варианты реальностей и развитие событий и может подсказать, на какую тропинку встать, только надо правильно слушать — я слушаю. Было поздно, когда мы с Луной покинули Выручай-комнату. Ужин мы пропустили, но по просьбе домовиков нам принесли бутерброды и чай, но время уже близилось ко сну. Проводил Луну до ее гостиной, пожелал спокойной ночи, еще раз притянул к себе и поцеловал, она как это бывает, провела пальчиками по моим губам и пожелала приятных снов. Завтра уроки, тренировка и, конечно, дежурство. Декан не нарадуется на снимаемые на уроках баллы, мы стараемся писать всех нарушителей, даже по малейшим провинностям, особенно львов. Те бесятся, но сделать ничего не могут, даже их декан. Все как обычно, даже к молчанию Генри я привык. Прошел в комнату, взял пижаму, принадлежности, столкнулся у выхода из комнаты с Генри, даже не кивнул в ответ, прошел в душ, а потом вернулся в спальню. На нас все смотрели и не вмешивались. Привыкли. Первое время нас пытались помирить, достучаться до обоих, сталкивали нас лбами, но мы сказали, что разберемся сами и наш с ним конфликт сугубо личный. Старшие смотрели на Тео и Драко, говорили, что это не дело, молчать и ссориться из-за каких-то мелочей. Мы пример для подражания, и когда успели, для многих младших, и скандалы на пустом месте это глупо. Тогда Генри рявкнул, что это не мелочи, и к нам в открытую больше не лезли. Пытались втихую повлиять через Тео или Драко, призывая их к зарыванию топора войны. Но парни знают, почему я не могу ему сказать всю правду обо мне и Гарри, как и знают реакцию друга, расскажи я ему о том, что был под личиной Гарри и ограничителями до одиннадцати лет. Он слишком прямолинеен и эмоционален. Со мной согласны все взрослые, особенно дядя. Просил не говорить до тех пор, пока не закончится все это безобразие с Лордом и директором, а это в конце учебного года. Подробности обещали в Рождественские каникулы. А пока у нас уроки. Утро выдалось суматошным, мы чуть не проспали завтрак, и вбежали в зал, запыхавшись. Тео и я с мантиями в руках, а Драко с развязанным галстуком. Привели себя в порядок уже за столом, быстро перекусили, вышли и пошли к классам. На нас смотрели все, особенно грифы, глупо улыбаясь. Мы не обратили внимания, но нам о нашем появлении в большом зале напомнили у кабинета декана. Как всегда, кто бы сомневался, рыжий и с ним за компанию Симус Финниган, любитель взрывов и пиротехники. Первым задирался предатель крови: — Неужели даже змеи могут опаздывать и забыть завязать галстук? — смотрели на Драко, тот уже как и полагалось, на все пуговки, с традиционным узлом галстук, мантия и сумка через плечо, — и кто? Его сиятельство Малфой? — насмехался рыжий. — Смотри внимательнее в окно Рон, — сказал Финиган, — снег в октябре пойдет, — смеялись, в стороне стоял Генри, на слова о снеге фыркнул, и ему тут же досталось, — смотрю и не понимаю, как тебя назвать, Поттер. Предатель или перебежчик? — Захлопнись, Финниган. Мои дела тебя не касаются, — на мое молчание и отсутствие заступничества среагировал рыжий: — И Блэк тебя больше не защищает, не закрывает грудью, не ловит вместо тебя проклятия, не все так гладко в змеевнике, даже друзья с гнильцой, — и для вида даже нос зажал, я не остался в стороне: — Правильно, попахивает. Гнильцой потянуло, — и подался вперед, как бы обнюхивая, — точно, ты и есть источник вонизма, предатель крови, живущий в грязной конуре, без единого домового эльфа и приличного камина, даже учебники и палочка подержанная, — смех со стороны нашего факультета, рык со стороны львов, — не лезь туда, куда тебя не просят, Уизел. — И ты не лезь вперед, Блэк, — а это Генри, — тебя не просят меня защищать. — А я не тебя защищаю, — ответил. — Оно и видно, — фыркнул Генри, — ты всегда делаешь только то, что выгодно тебе, на остальных плевать, — тут шок у всех львов, они ни разу не видели, как мы ссоримся, а мы не играли, правда готовы были начать мутузить друг друга. Невилл хотел влезть, по глазам вижу, но на людях он не показывал дружбу. Мог влезть как староста, но я взглядом попросил не лезть, он не лез сам и остановил Патил. Да и я староста, драка и ссора с сокурсником не делает мне чести, но Генри не оставляет мне выбора. А мы уже были в боевой стойке, магия жгла пальцы, готовая сорваться; все ради себя и сохранения интриги. — Я уже сказал, — рыкнул на него, наплевав на окружающих, — это не только тебя касается, меня тоже, и больше меня, чем тебя. Не тебе решать, что мне говорить, а о чем молчать. Это моя жизнь, мой секрет, и только я могу решать, рассказать тебе или нет, — едва закончил фразу, как его кулак влетел мне в скулу, тут же крикнул декан: — Генри! Уранус! Что тут происходит! Неделя отработок у меня, оба! — Да, декан, — в один голос. Нас пропустили в класс, мы расселись по местам. Я не смотрел на Генри, а он меня прожигал взглядом. От его удара горела щека, будет синяк, но мазь должна помочь. После урока попрошу декана. Декан назвал тему, провел опрос. Потом назвал зелье. Я в паре с Невиллом, Тео с Гойлом, Блейз с Кребом, Драко, как всегда, один. Невилл хотел узнать, что между нами с Генри происходит, но я не отвечал, лишь раз сказал, что не его дело, он не обиделся. Мы варили что-то, я на автомате одергивал Нева от необдуманных и опасных действий. Главное, ничего не взорвалось. Урок закончился, профессор сказал мне остаться. Я ждал, когда вышли все, декан закрыл заклинанием дверь, поставил купол против прослушки в кабинете и сев на парту напротив, потребовал: — Рассказывай, что не поделили и почему не разговариваете несколько недель? — Из-за Гарри и моего прошлого. — Подробнее. — Генри был у директора, тот что-то ему про змею и черепаху рассказывал, какая-то история с поучительным концом, что все змеи рано или поздно предадут, природа такая. Естественно змеи — это мы, а черепаха — это он. Генри делал вид что слушал и верил, пока директор не заикнулся про мое прошлое и его брата. Тайну, мать его! — рыкнул. — Он в курсе? — Не удивлюсь. Это же паук. Сети плести и распутывать умеет. Да и если знать где искать и уметь сопоставлять факты с полученной информацией, то и правда не составит труда. А директор умеет это делать. Я рад, что узнал он об этом не на первом курсе, а спустя время, когда ничего не вернешь и не исправишь, — декан кивнул, — Генри у меня начал спрашивать, выпытывать и требовать ответ, что я знаю о его брате. Я его понимаю, но не могу ответить. Не сейчас. — Почему? — Мне стыдно, — почему не сказал, оно и так понятно, язык не поворачивается рассказать как жил его «брат», что перенес, сколько всего вытерпел, — не поднимая взгляда, ответил: — боюсь его реакции или действий если расскажу, вот я и молчал, — декан кивнул. — Ты правильно делаешь, что не говоришь, — сказал он, а я тер ушибленное место. Сегодня мне первый раз дали по лицу за последние четыре с лишним года, — он узнает обо всем, когда придет время. А пока пусть будет защищен, директор будет думать, что Генри на его стороне, против тебя, остальное не важно. Потерпи до конца года, а там все разрешится. — Надеюсь, — сказал и покинул кабинет. Дальше у нас Трансфигурация. Протянул записку от декана, кошка видела наливающийся синяк, но молчала. Продолжала рассказывать. Драко и Тео взглядом спросили как дела, я так же ответил что все в порядке. Урок прошел быстро, потом обед и дальше Травология. А потом уроки, ужин и спать. Вернулись в гостиную в преотвратном расположении духа, особенно Генри, взял девушку за руку, ушел к Панси в комнату и даже взглядом никого не одарил. Я к себе, Тео и Драко к себе. День просто отвратительный. Отступление — Все идет, как я задумал, Фоукс, — протягивая птице печенье, сказал директор, птица курлыкала в такт словам, ему хорошо и ей хорошо, если он грустит, то и ей плохо. Фамильяр все-таки, — Генри увидел истинное лицо Урана, — улыбка и смех, — и мальчик меня не разочаровал, скрыл от него правду о своем прошлом. Жаль, что я не узнал об этом раньше, но и сейчас эта информация сыграла мне на руку, — птица млела от пальцев директора, почесывающих его шею и перышки, клювик и макушку, как кошка, — мальчик сделал правильный выбор, он будет хорошей пешкой, Фоукс, мы поменяем его на мир в Англии, сделаем как и его брата героем, избранным, символом мира и благополучия, — феникс снова курлыкнул, — да, немного осталось. Лишь дождаться Лорда, его визита в школу, проверку министерства и все встанет на свои места. Все фигуры будут расставлены, а я снова буду на слуху, обо мне снова заговорят, назовут спасителем или наставником избранного, — и тут феникс посмотрел на него осуждающе, — Фоукс так надо. Кто-то же должен их наставлять, показывать обратную сторону силы и мира. Аристократы и магглокровки, какая разница, если все решает ум и расчет, даже сила и ее запас в ядре не так важен. Главное уметь играть, не только противниками, но и своими подчиненными и друзьями, в нужный момент кинуть информацию, идею, и все будет так, как ты хочешь, — феникс сощурил глаза, — не надо, не обижайся, ты должен меня понять, мне скучно быть просто директором или победителем прошлого Темного лорда. Мне не нужна слава, нужно лишь их признание, да и косточки старые разомну, Тому нервы потрепать, носом его в прошлое ткнуть, — директор предвкушал, улыбался, а птица сделала вид, что спит, — ты поймешь, примешь и поддержишь, как всегда, Фоукс. У тебя нет выбора, — улыбнулся директор, покачал палочкой, — таков наш магический договор. Ты сам на это согласился, друг мой.