Мастерская Боти Хекснат

      Домик Боти был всегда заполнен самыми разными вещами! Старые радиоприёмники, которые были просто никому не нужны, колеса от велосипедов, намертво пристывшие к рамам, лоскутные одеяла, плюшевые игрушки, аквариумы… Всё, что только может быть и сломаться. Да. Боти была доброй девочкой, готовой починить для всех что угодно, но вместе с тем она была и умной девочкой — как бы сильно ей не хотелось починить какую-то вещь, если она была уже не нужна, то вместе этого пускалась на детали.       Детали были нужны всегда! Стёклышки, рамки, железные прутики, шестеренки, ремешки… И, конечно, болтики! Ох, очень много болтиков! Шурупчики, гвоздики, винтики, шайбочки…       И конечно же гайки. Боти очень любила гайки. Самые разные — огромные, свинченные с ржавых брошенных машин, малюсенькие, снятые с махоньких ножничек, всех размеров между…       Это был роковой день для мастерской — прекрасный в своей простоте приборчик — лишенный практически любой механики, простой, как палочка-рогатина, ну, может, чуть сложнее завел мастерицу в тупик.       Боти чуть не вальсировала, с циркулем, принесенным ей на починку. Вычищенный от ржавчины, желтоватой пленки и рассыпавшейся внутренней облицовки готовальни, выпрямленный и с новой иглой, когда-то бывшей маленьким гвоздиком, он был идеален. Он был не просто как новый, он стал новым.       Но то был роковой день в мастерской на холме. Вальс быстро окончился, когда Боти поняла, как легко движутся ножки циркуля. Не беда, подумалось ей       Но это была беда. И очень скоро об этом узнал весь мир.       — Нету! — Боти выбежала из дома, наспех нахлобучивая кепку, — Ни одной нету!       Она принялась рыться в старых механических деталях, разбросанных на холме, копошилась в траве, просеивала мелкие камешки, в надежде найти маленькую нужную штучку, которых, как ей казалось, всегда было очень много.       — Ни одной! Ни одной гайки нет!       Она схватила за грудки Григория, даже не думая, каким ветром его сюда занесло, повиснув на нём и дергая, тряся.       — Ни одной гайки «Эм один»!       — О нет! — парень, не зная, как себя иначе и вести, подыграл панике, — Это разве возможно!       — Не должно было быть! — Боти соскочила с него и отошла, вздымая руки к небу, — Это ужасно! Как такое могло случиться!       — Что случилось?       Услышанный голос тут же заставил Боти замолчать, спрятать слёзы и, топая ногами, уйти на крыльцо.       — У неё гайки нет нужной, — пояснил Григорий Люкии, — Кажется, для чего-то важного.       — Это не просто нужная гайка! — Боти повернулась к парню так, чтобы не смотреть при этом на подругу, — Это очень маленькая гайка! Она нужна мне для починки прекрасного старого циркуля! Он такой удобный, такой старый и красивый!       — Зачем в циркуле гайки? — попыталась привлечь внимание Люкия.       — Два миллиметра гайка-то всего, — присвистнул Григорий, — сейчас циркули всячески пытаются без них делать.       — Да, он очень старый! Хочешь посмотреть?       Григорий замялся, осматривая дом. В первый раз он удосужился выйти из дома и уйти на край города не ради прогулки, а из-за странного, неописуемого желания увидеть это место. Он жил в городке, часто ездил в большой город, но сейчас, глядя на старенький домик, на дерево, растущее рядом, он чувствовал, словно никогда и не видел ничего в этом родном городке.       — А можно? — парень посмотрел на Люкию, шепнул, — А её родители не против, что незнакомцы входят?       — Не слушай её, — Боти задрала носик, — её сюда не приглашают! Она обманщица! Если попытается протиснуться, закрывай дверь!       — Боти, послушай, — девочка подалась вперед, инстинктивно тяня руки, — Я много думала о том, я хочу объяснить тебе…       — Врушка!       Дверь захлопнулась с Боти внутри дома.       Люкия тщетно попыталась что-то сказать, дошло вплоть до того, что маленькая мастерица зажала уши ладошками и принялась напевать какую-то старую песенку.       Лишь когда девочка ссутулилась и ушла, Боти открыла дверь и снова вышла на крыльцо.       — У тебя что-то сломалось? — девочка была вновь веселая, словно ничего и не произошло, — Я могу помочь!       — Нет, — Григорий присел на старую железную балку, прикрытую тонкой доской, чтобы получилась скамеечка, — Я просто решил посмотреть на этот домик на холме.       — Обычный домик, — Боти осмотрела фасад своего домика, — надо перекрасить дверь, только.       — Когда я учился в школе, я помню, многие дети бегали после уроков куда-то на холмы. Наверное, они забегали сюда.       — А чему тебя учили в школе? — Боти закинула руки за голову, потягиваясь, — ты уже не ходишь в школу?       — Нет, конечно! — Григорий засмеялся, — Я уже ушел из того прекрасного возраста, когда кажется, что знаешь, кем хочешь стать, в тот, где приходится понять, что все хотят от тебя чего-то совсем иного.       — А ты умеешь чинить что-нибудь?       — Чинить? — парень задумался, — Я немного разбираюсь в радио. Но, похоже. даже ты знаешь о нём больше, чем я!       — Ньё-хм! — Боти гордо прикрыла глазки, улыбаясь, — Я могу починить абсолютно всё! — Но тут же она опомнилась и снова принялась метаться, — Но я не смогу, если не найду гайку!       — Это такой важный циркуль?       — Да! — девочка подпрыгнула и тут же затопала ножками, — Он очень важен его хозяину! Я должна была справится до послезавтра, но без гайки!..       — Вот как… — Григорий задумался, — не припомню, чтобы у меня были такие мелкие, кроме как со старым оборудованием я не работаю, чтобы не сломать что-то ещё хорошее, поэтому у меня все гайки сантиметровые и больше.       — Плохо, как же плохо! — Девочка бегала туда-сюда, голос её подрагивал, но даже сейчас она не плакала, — Что же мне делать!       — Боти, — Григорий вдруг приподнял руку, — можешь подойти-ка на секунду?       — Ньё-хо? — она подошла, — что такое?       — Я могу глянуть? — парень снял с неё очки и присмотрелся к дужкам, — Кажется, такая гайка всё это время была рядом с тобой!       — Ньё-хо-хо! — Боти подпрыгнула, хлопая в ладоши! — Верно! Я же починила их недавно! Туда и ушла последняя маленькая гайка! Ты умный как первоклассник!       Григорий одновременно улыбнулся и нахмурился, Боти, уже забравшая очки и упрыгавшая как лягушка к дому, пояснила:       — Раньше Люкия называла меня первоклассно умной! — тут же осеклась, — Может, она и тут врала.       Но грустить времени не было — циркуль ждал. И вот, уже на следующий день Боти смогла вернуть его мальчишке с заплаткой на потертой куртке. Он долго извинялся, что не смог найти чего-то, чем мог бы отблагодарить её, кроме россыпи мелких монеток.       Больше никто не пришел, хотя дело близилось к обеду. Боти решила посидеть на своей скамеечке, полюбоваться покачивающимися верхушками деревьев вдалеке и блестящими уголками за ними. Она решила, что, наверняка, это какой-то город! А самая большая штука, похожая на старый фонарный столб, только, наверняка, на самом деле куда более огромная — это маяк. По ночам он светился, значит маяк, что же ещё?       Очки приходилось постоянно поправлять, наклонять голову, чтобы они не съехали — вместо старого болтика, который теперь остался без подходящей гайки, Боти закрепила дужку проволочкой, вытянутой из чего-то, что уже давно потеряло хоть какой-то опознаваемый вид. Вдали показалась знакомая фигура. Боти было уже встала, чтобы уйти в дом, не желая видеть Люкию, но тут показалась машина. Ехала она хоть и не быстро, но без проблем обогнала девочку, а что главное — направилась сюда, хоть и лишь сильнее затормозив.       Боти побежала навстречу, замечая, что на водительском месте сидел знакомый парень, а всё заднее сидение было завалено манящими старыми радиоприёмниками.       — Ньё-ха! — Боти схватилась за дверь, почти влезая головой в открытое окошечко, — куда это ты едешь? Это всё мне, да?       — Я подумал, что могу избавиться от всего этого хлама, — кивнул Григорий, — А раз сегодня на машине, почему бы не сделать это прямо по пути.       Боти быстро занесла агрегаты в дом, аккуратно положив их где было место — в шкаф, под кровать, а большой приёмник, с огромным количеством самых разных крутящихся, хоть и местами выломанных, мобилей, прямо под свой стол.       — Я могу починить их, если хочешь! — Боти потерла лоб, повторяя за Григорием, — Они выглядят ещё целыми!       — Поверь, — парень забрался назад в машину, — Они уже едва ли держатся.       — А куда ты едешь? — Боти вцепилась в капот, рассматривая округлые изгибы кузова, — а зачем?       — Хочу съездить в город, — у парня не нашлось сил, чтобы увильнуть от вопроса или соврать, — купить кое-что, погулять.       — А можно мне? — Боти запрыгала, — Я никогда там не была! Это тот город с маяком, да? Тот, что светится по ночам за лесом?       — Да, я думаю, мы про один и тот же город. Но я не знаю…       — Пожалуйста! — Боти уже протиснулась на заднее сиденье.       К машине подбежала Люкия, вцепляясь в дверь и даже попыталась открыть её.       — Быстрее, — поторопила Боти, — а то врушка влезет! Она обманывает!       — Боти, послушай меня!       — Ньё-хм! — она отвернулась, — Я еду в город!       — Ладно, — Люкия повернулась к парню, — Могу я тоже поехать?       — Нет! — опередила того Боти, начав крутить закрывающую окно ручку, — обманщицы никуда не едут!       — Тебе, наверное, стоит с ней помириться, — заметил Григорий, когда Люкия осталась позади, всё ещё не понимая, почему он так спокойно реагирует на происходящее.       — Нет! — Боти скрестила руки на груди и надула щёчки, — Я просила её сохранить секрет, а она специально всё разболтала! И из-за этого у Масилисы были проблемы!       — Вот как…       — Я ведь сказала ей, что это секрет! Она пообещала мне, что сохранит его!       — Может быть, у неё была веская причина? Иногда люди делают что-то из-за того, что у них просто нет другого выбора.       — Она рассказывала, что она — бревно, — Боти опустила окошко рядом с собой и высунулась наружу, наблюдая за пролетающими кустами и тянущимся до самого горизонта полем.       — Бревно? — Григорий не смел отвести взгляд от дороги, но как мог покосился на девочку, — В каком это смысле?       — Она сама сказала так, — Боти чуть не упустила очки, — сказала, что она — бревно, плывущее по течению.       — Нынешние подростки любят говорить глубокими метафорами, — Григорий засмеялся, — Хотя я не так давно тоже был таким.       — Но я не знаю, можно ли ей теперь верить, — Боти заметно погрустнела, упираясь в костяшки пальцев, держась за дверь, — Она ведь звала меня умной, доброй, но раз на обманула, то всегда могла!       — Я не знаю. Честно говоря, я даже не знаю, кто вы друг другу! Я так сначала подумал, что вы друзья.       — Угу, — Боти плюхнулась на сиденье, — мы были.       — Ладно, — кислая мина девочки не столько заставляла грустить, сколько, почему-то, пугала, парня, — А что ты хочешь в городе?       В ответ было лишь молчание. Наверное, пытается придумать. Дети, они ведь такие — сначала напросятся, а потом… Ещё и начнет торопить «Хочу домой», «Я устала»…       Молчание подзатянулось, даже почти заставило заволноваться, ведь причин такой тишины может быть очень много! Что если она вдруг испугалась? Или её укачало? Или стало как ещё плохо?       В зеркало над лобовым стеклом было можно разглядеть лишь верх спинок заднего сидения, маленькая фигурка девочки просто не доставала, терялась внизу.       Переживания прервало сопение. За ним тихий, тонкий храп, больше похожий на свист.       Дорога была прямая, ровная, поэтому особого страха не возникло. Разбудить он её решил лишь когда показались первые дома. Боти, потирая глаза, смотрела в окно машины с выражением ребёнка, увидевшего чудо.       Хотя нет, она ведь и была ребенком! А этот город — её чудо. Незнакомое, непонятное, но красивое, почти фантастическое!       — Огромные дома! — Боти норовила вылезти наружу, — тут этажей шесть!       — Это ещё что!       Большой и красивый дом, к которому они подъехали был не похож ни на что, что Боти когда-либо видела. Может и не высокий, всего этажа в три, но широкий, преисполненный углами, колоннами, вытянутыми окошками, стеклянными стенами, лестницами. Он походил на кукольный домик, может быть даже дворец! Яркие плакаты, висящие на стенах, свисающие со столбов, переливающая подсветка, слабо заметная при свете дня, но будоражащая воображение, как же прекрасна она будет ночью…       — Что это? — Боти чуть не вылезла через окно, стило машине лишь затормозить, — Где мы?       — Это, — Григорий вылез из машины, едва ли не хватая девочку за воротник, дабы та не убежала одна, — самый большой магазин в округе. Может быть, даже города побольше этого не могут похвастаться таким…       Среди игрушек — таких настоящих, только маленьких паровозиков, кукол с десятками костюмчиков, блестящих солдатиков и стреляющих резинками ружей, среди одежды, от мала до велика, самых разных цветов, с рюшечками и без, с невероятными рисунками и простой, но непременно притягивающей, среди пирожных и мороженого, среди всех радостей для детей и молодых людей не задержалась ни Боти, ни Григорий.       — Гаечки! — Боти чуть не сиганула прямиком в контейнер, наполненный гайками, — Столько гаек! И тут ещё!       Она зачерпнула их, прежде чем заметила рядом такой же контейнер с лишь чуть отличающимися. Её глаза блестели, как не блестят у ребёнка, попавшего в кондитерскую.       — И все такие новенькие! — она припрыгивала, почти тыча ими парню в лицо, — так блестят!       Самой ей приходилось отчищать каждый винтик и каждую гаечку, что уж говорить, когда все детали, с какими она работала, какие ей приносили за ненадобностью, были многим старше всех тех, кто их приносил.       — И не говори, — сам парень в это время отвлекся на более необычные мелкие радости, — В нашем городке можно, разве что, купить гайки для сборки чего-то типа шкафов, потому что ни для чего толкового те здоровенные железяки не сгодятся, — он вытащил из контейнера тонкий загнутый винтик, каких Боти до этого не видела, — Ну, ещё из тех гаек разве что получаются хорошие боеприпасы для рогатки, если чуть подпилить.       Боти закивала, потом повернулась назад к гайкам.       — Всё в порядке?       — Ньё-хм-м-м, — девочка села на пол, доставая из-под рубашки изодранный кошелечек и высыпая монетки на пол, — Сколько гаечек я могу купить на это?       — Я думаю штук шесть, — покачал головой Григорий.       — Ньё-мф…       — Ты же не ожидала купить что-то за эти деньги?       — Признаться, я никогда и не покупала чего-то, — девочка посмотрела на него своими круглыми глазками, ещё сильнее округлёнными из-за очков, — Я и не знала, зачем нужны деньги… Неужели этого, — она подняла монетки, — так мало?       — Да, это совсем мелочь. Но если тебе нужны эти гайки, то на твоё счастье они продают на вес и поштучно, — он засмеялся, — у нас так только конфеты продают.       Боти сняла очки и, прищуриваясь, осмотрела дужку. Конечно, держалась она крайне плохо — одно резкое движение, и они разлетятся в разные стороны — дужка полетит куда-нибудь под шкаф или стеллаж, может даже в канаву, а сами очки с другой дужкой сначала повиснут, а потом, на их счастье могут упасть в нагрудный кармашек или же в подставленные руки, но это лишь если повезёт.       — У тебя довольно старомодные очки, Боти, — парень первый раз обратился к ней по имени, что было невероятно странно.       — Я очень люблю их, — она погрустнела.       — Тебе нужно много гаек? — парень присел на корточки рядом с девочкой, — Я не могу купить тебе весь магазин, всё-таки, я просто сын пекаря, но горстка — совершенно не проблема!       — Правда? — Она просияла и тут же зачерпнула ладошкой горсть гаек, — вот столько даже?       — Это даже меньше горсти, — он показал свою согнутую ладонь, — но сколько пожелаешь.       Дети так не радуются новым игрушкам, как Боти новым болтикам и гайкам. Она припрыгивала, держа в руках крепко завязанные пакетики, а железячки, так нужные ей в самые неподходящие (или подходящие, когда они есть) моменты, позвякивали, как колокольчики.       — Надо поесть, — Григорий остановился около вывески, на которой было какое-то название кафе       Название было маловажно. Что куда важнее — вывеска покосилась. Боти тут же расплылась в улыбке и потянулась к дощечке, тут же удивившись, насколько легкой она оказалась. Пластик! В её городе, все вывески были деревянными, а здесь — настоящий пластик! Конечно, заделать дырки в пластике было даже сложнее, особенно когда он был полым, но сейчас-то проблема была куда более простой! Нужно лишь подкрутить колечко, на котором висела цепочка и пережать одно звено этой самой цепочки. Что бы ни было сломано, насколько бы простой или сложной поломка бы ни была — Боти всегда хотела починить.       — Боти, — Григорий одёрнул её, — не трогай! — тут же он повернулся к какому-то человеку, похожему на толстого индюка, разве что без сопли, — простите, она просто хотела, как лучше.       — Ньё-ха! — Боти вскинула свободную руку, — Я Боти Хекснат! Я могу починить!       — Пойдём, — Григорий потянул её, — Нельзя чужое трогать.       — Почему? — Она послушно села на стул, тут же скрипнувший, — Я же могу помочь!       — Так заведено, — парень торопливо поставил перед девочкой укрепленную прозрачным пластиком бумажку, — что ты будешь есть?       — Хлебцы! — девочка чуть не влезла на стол, вытягивая руку и тыча куда-то вверх, — Я с радостью твои тоже съем! Люкия всегда говорит, что весь город готов мне сдать хлебцы!       — Хлебцы? Ты про сухие…       — Да! — девочка закивала, хлопая в ладоши, — Я обожаю их!       — Боюсь у них нет хлебцев.       Боти нахмурилась. Как это нет хлебцев? Это ведь самое важное, что существует в мире! В гастрономическом, по крайней мере. К чему ей картошка? К чему салат? И уж тем более суп! Надувая губки, Боти угрюмо помешивала супчик в маленькой белой мисочке, совсем мягкой, казалось даже ломкой, стоит лишь ткнуть посильнее. Дома была только старая стеклянная и деревянная посуда, выброшенная кем-то или подаренная, но этот мягкий тонкий пластик… Обычно Боти радовалась необычным вещам, изобретениям, даже таким простым, как блестящая вилка, похожая на настоящую, но сделанная из пластмассы. Но эта миска была такой странной и даже противной.       — Не нравится? Если так плохо, то не обязательно доедать!       — Вкусно, — ответила девочка, покусывая ложку, тут же высовывая язык, на котором остались её обломки, — просто без хлебцев очень грустно.       Григорий протянул ей печенье, но та помотала головой, лишь подержав их в руках, тут же возвращая. Приминая и расправляя стаканчик с горячим чаем, такой же мягкий, как и тарелка, Боти рассматривала людей вокруг. Столько детей, похожих на Масилису и Люкию, но все какие-то… не те. Сидя вместе с родителями они то ворчали о чём-то, то веселились, то тыкали своими пальцами в яркие картинки и дулись, но всё равно, как ни пыталась Боти приглядеться, а она была девочкой внимательной, она не могла разглядеть ничего. Они были модными, другого слова она и придумать не могла — каждый из окружающих походил на нагромождение случайных вещей, как плохо отремонтированные куклы.       Боти молчала. Ей хотелось бы опустить взгляд, чтобы отвлечься от людей, но всё ещё её наивный взор притягивало всё остальное, ведь чего здесь только не было — стеклянные стены, отделявшие разные магазины друг от друга, крутящиеся двери, даже лестница, движущаяся сам по себе, но только вверх, вот вниз людям приходилось спускаться самим.       — Ньё-хо-хо-о! — Боти прильнула к окну на верхнем этаже, осматривая город, — Столько машин! Автобус! Грузовики!       — Ну-ну, — Григорий сел на скамейку рядом, ухмыляясь, — Как же мало тебе нужно для счастья.       — Маяк! — девочка указала куда-то вдаль, — Там маяк!       Он был далеко, хоть как никогда близко. Поднимаясь над крышами домов, сверкая на солнце, маяк походил на чудесную башню из сказок, которая могла бы исполнить любое желание отважного героя, если тот справится со всеми испытаниями. А, может быть, там спрятано чудесное сокровище, которое содержит в себе ответы на все загадки мира, вселенной, реальности.       — Давай посмотрим маяк! — Боти подпрыгивала на месте, схватив парня за руку, — Маяк! Маяк!       Как сильно бы Григорий не хотел отказать, как сильно бы в его душе не скреблись кошки, он обнаружил себя стоящим у старого забора, открывающим дверь машины для Боти, словно бы та была звездой театра, приехавшей на величайший бал.       — Маяк! — скандировала она, вышагивая по тропинке, вымощенной круглыми камнями, — Маяк!       Но вблизи он не был похож на чудесную сказку. Вместо золотистых и аквамариновых бликов он был покрыт ржавчиной и сколами, обнажавшими старый серый камень. В закатных красках башня казалась медной, согнувшейся под тяжестью времени, угрюмой.       — Жалкое зрелище, — Григорий тяжело вздохнул, — когда-то это было красивое место.       Боти постучала в дверь, терпеливо подождала. Потом еще раз.       — Я не думаю, что здесь кто-то живёт, Боти.       — Но он загорается по ночам! — девочка надула щёчки, хватаясь за ручку двери и тяня на себя, — Ньё-хо!!!       Дверь свалилась вместе с петлями, но Боти лишь хихикала, выбираясь из-под неё, в то время, пока парень держался за сердце, пытаясь прийти в себя. Эта девочка лишена даже самых простых понятиях о самосохранении!       — Кто-нибудь здесь? — Боти забежала внутрь, — Ньё-хо-хо! Я Боти Хекснат, я могу починить!       Ответа не было — лишь тишина. Боти выбежала, чтобы поставить дверь рядом со стеной, несомненно намереваясь починить её чуть позже. Но нужны инструменты. Маяк — место, где, наверняка, найдутся молоток и отвертка! А если повезет — и хоть парочка болтиков и горстка гвоздей!       — Боти, постой!       — Я просто посмотрю, — девочка перевесилась через перила винтовой лестницы, — Посмотрю, что там наверху!       Лестница немного покачивалась, ступени позванивали под ногами, эхо создавало неукротимый хор звона и лязга, скрипа и хруста старого железа. Вся башня словно бы говорила с Боти, перекрикивая бежавшего следом Георгия.       Маяк говорил на языке, понятном одной лишь маленькой мастерице — на языке запахов металла, на языке потрескавшихся оконных стёкол, на языке клубящейся пыли, пронзаемой скудными лучами солнца, попадающими внутрь. Мох прорастал прямо из стен, то здесь, то там торчали целые пучки травы, а напротив окон встречались целые цветки — неприхотливые сорняки, цепляющиеся за трухлявые доски пола и металлические каркасы, пробирающиеся через камни и бетон стен.       Выскочив на самый верхний этаж, опутанный невесть как дотянувшимися сюда вьюнами, распахнув люк и взобравшись по небольшой, проржавевшей лестнице, Боти оказалась рядом с большим, нет, огромным фонарём Множество механизмов и странных приспособлений держали его на себе. Кончено, может это был прожектор. Как ни назови это — оно не позволит описать даже сотой доли величия этого ночного светила, походившего на волшебный шар, когда-то брошенный своим волшебником здесь, вдали от людей, для единственной цели — не дать этим самым людям заблудиться в темноте.       Боти прошлась по кругу, держась за ограждение. Леса, темные и неприветливые, больше похожие на спички, воткнутые в песок, тянулись во все стороны. С одной стороны лес разрывался, уступая место городу, можно было даже разглядеть как среди больших зданий ездили машины и автобусы, отсюда казавшиеся мельче муравьёв. С другой стороны, вдали, виднелась клякса поблескивающих огней, окруженная торчащими холмиками, отделёнными от леса длинной речкой, напоминавшей праздничный серпантин.       Если сильно прищуриться, то можно было даже разглядеть домик на холме — немного одинокий, покосившийся, совершенно не похожий ни на один дом в городке.       Боти прислонилась к ограждению, кладя подбородок на положенные руки. Она ждала сказку, волшебную башню, не руины былого величия, практически лишенные даже самих очертаний, намёков на него. Оставалось лишь гадать, каким был хранитель маяка, каким был сам маяк, когда он вообще был построен. Были ли леса тогда такими густыми? Или его строили заранее, зная, что когда-нибудь по лесам будут бродить люди, которым будет нужен хотя бы маленький огонёчек где-то вдали, над кронами деревьев, который бы указал путь.       Поднялся ветер, облака в небе побежали быстрее, даже солнце, казалось, торопливее покатилось за горизонт.       Боти вновь окинула взглядом темнеющий пейзаж. Лес превратился в грубую губку для посуды, рассыпавшуюся ото времени, а вдалеке, в её городке, кроме которого, ей казалось, она ничего и не видела в жизни, зажглись огоньки. Они даже не горели, а тлели, словно промокшая спичка, как казалось отсюда, но она знала – даже ночью люди всё равно сновали туда-сюда, ходили в гости, даже в магазины, лишь два из которых работали всю ночь. Так рассказывала Люкия, когда они встретились дождливым вечером под фонарём на самом краю городка. Промокшие под дождём хлебцы казались такими вкусными.       Почему же Маяк больше не светил? Разве ещё вчера он не блестел вдали, когда Боти смотрела на него с крыльца своего дома? Совсем недавно, это точно! Может быть, он сломан?       Аппараты, поддерживающие прожектор, были странными, Боти ни разу не видела такие, не прикасалась к чему-то и близко столь необычному. Но любопытство, а главное, желание спасти старую машину, починить её чтобы люди снова увидели яркий, прекрасный путеводный свет, заставляли тянуть ручки прямо вглубь механизмов.       Ни инструментов, не считая припасенную в кармане штанов отвёртку, ни схем, ничего — лишь чувство, такое непонятное, такое необычайно яркое и в то же время, тянущее опустить голову. Одинокий маяк посреди леса, когда-то помогавший людям, но теперь оставленный, наверное, как только он сломался, заставил Боти вздрогнуть, даже задрожать, словно холод сковал её маленькие ладошки, подкосил коленки, пытаясь заставить девочку свернуться в калачик, лишь бы согреться.       Бедный Маяк — он жил всю свою жизнь, заботясь о тех, кто так в нём нуждался, но сейчас он один! Что с ним случилось? Как он сломался, чем обидел своего хранителя? Он ведь не только вёл людей через непроглядную ночь, но и давал кров кому-то, кто в ответ посвятил всего себя тому, чтобы поддерживать путеводный огонь на вершине башни.       Неужели однажды хранитель маяка просто решил уйти? Может быть, соскучился по другим людям? Или, маяк вдруг не включился, а человек не знал, как починить родную, но в то же время незнакомую машину? Может быть, он и починил её, но тот снова сломался? Может быть, человек не просто ушел, а сам сломал маяк? Потому что тот не смог включиться, или, может быть, его крыша прохудилась и дождь разбудил человека ночью или, дверь маяка впустила сквозняк… Маяк и человек разошлись. Маяк, который так заботился о человеке, только если бы он мог, непременно сошел бы с места, чтобы найти его, чтобы попросить прощения, чтобы вернуть всё на круги своя. Но человек упорен, он ушел далеко, спрятался, не желая даже видеть старую, рассохшуюся башню, для которой он — вся жизнь.       Боти чувствовала это. Маяк рассказал эту историю ей сам — через запах сырого цемента, хруст ржавого металла, трещины на стеклах. Он рассказал ей свою историю, поведал о своих слезах и грёзах снова вернуть яркий свет, весь смысл его жизни. Всё, что мог маяк — помогать людям, всё, чего он хотел — быть нужным. Даже если он теперь и один, он всё равно не хочет сдаваться, всё, что ему нужно — улыбка тех, кого нет рядом с ним, кто, может быть, даже и не знает о нём, пройдёт мимо и забудет, как только найдёт дорогу.       Маленькие ручки Боти метались внутри машин, перетягивая старые ремни, закручивая ржавые, колючие гайки, впивающиеся в кожу. Маяк плакал, просил её поторопиться, он тяжело дышал от усталости, мучаясь от беспомощности, которая мешала ему спасти блудного путника, так отважно и безответственно бродящего по лесу.       Боти нащупала старые вентили, старые трубы, тянущиеся куда-то вниз, в самую глубь маяка, может, даже ниже, уходящие в неизведанные глубины, загудели. Вся башня зашипела, словно бы набирая воздух, чтобы закричать. Шестерни задвигались, теряя зубцы, рассыпаясь в ржавый песок. Стекла задребезжали, вот-вот норовя разлететься в сотни самых маленьких осколков. Ремни, истерзанные дождевой сыростью, грязью, проросшими сорняками, готовы были в любую секунду разорваться.       Машины гудели, они ожили, пришли в движение, Боти выдернула руки, едва успев. Яркий свет вырвался из глубин стеклянного шара, преломляясь, разрываясь на сотни, тысячи оттенков через сколы в стекле, разрывая темноту, отталкивая ночь, вцепляясь в облака, на секунду ставшие похожими на кочаны цветной капусты. Капли дождя, успевшего начаться за мгновения до того, как свет маяка вырвался на волю, превратились в самые причудливые блестки, каким может позавидовать даже Масилиса, они казались каким-то невероятно красивым ожерельем, какие были на картинках в модном журнале.       Маяк жил! Гул труб перешел из вдоха в выдох. Машина изо всех сил принялась за свою работу. Боти звонко смеялась, удерживаясь за верх ограды, поставив ножки на проржавевший её низ.       Ветер бил в лицо, капли разбивались о линзы очков, но ничто не было способно отнять у неё триумф. Ничего кроме странного чувства, которое маяк не смог ей до конца объяснить. Оно было тяжелым, тянуло вниз, заставляло дышать через раз, стоило о нём подумать.       Ржавое железо не выдержало, Боти упала на спину, держа в руках витиеватый кусок, похожий на язычки пламени. Девочка перевернулась на коленки, собираясь встать и её взгляд упал на лесную полянку. Совсем недалеко, так различимо, фигура, такая знакомая, нескладная…       — Люкия! — закричала Боти, — Люкия я здесь!       Попутный ветер унёс её слова, Люкия остановилась, наверное, вглядываясь в маяк. Рядом с ней едва различимый на фоне земли, виднелся велосипед. Боти помнила, как натягивала на нём новую цепь. Велосипед достался ей от кого-то из родных, долго был велик, но сейчас он казался таким маленьким, что от одной мысли, как ей пришлось изогнуться, чтобы ехать на нем по этой дороге среди леса, становилось смешно.       Что-то хрустнуло, загудело и маяк издав последний скрип, погас. Шестерни в агрегатах раскололись, несколько кусков механизма выкатились наружу, прокатываясь по площадке и падая вниз. Трубы треснули, издав последний пшик, доработав остаток топлива, огонь угас, а вместе с этим обвалились внутренности стеклянного шара, заполнив его дымом и пылью.       — Люкия! — Боти вцепилась в ограду, чуть не сорвавшись вниз.       — Боти, — Григорий наконец-то нагнал её, запыхаясь, едва удерживаясь, — Что произошло? Что за грохот? Ты жива?       — Люкия! — Боти затряслась, подлетела к парню, хватая его за плечи, благо он не успел встать как поднялся по последней лестнице, — там Люкия! Она ехала через лес! — Боти снова подбежала к краю, — Люкия! Жди там! Мы сейчас подъедем! Люкия, только не бойся!       Голос Боти был звонкий, он перекрывал даже удары капель о стекла, о камни, о листву, казалось, девочка перекричит даже гром. Она стиснула кулачки и протиснувшись в люк, побежала вниз.       — Прошу, быстрее! — кричала она, — Люкия там совсем одна! Я не должна её бросать!       Путь вниз был почти мгновенным, она дрожала, прыгала на месте, готовая сорваться и побежать на помощь Люкии сама, но ждала Григория.       Он не спросил ни о чём, прекрасно прочитав эмоции на лице Боти, которые для неё самой до этого момента и не существовали. Дождь молотил в лобовое стекло и крышу, фары не слишком сильно освещали дорогу, но Боти знала — чуть дальше, где дорога проходит через полянку, прежде, чем сойтись с рассыпавшейся, совершенно не городской, больше похожей на широкую тропу, где-то там была Люкия, промокшая и, наверное, напуганная, одна в темноте.       Девочка, прижимая к себе велосипед, стояла на обочине, шмыгая носом и переступая с ноги на ногу, отчего ботинки похлюпывали. Она послушно села в машину, рядом с Боти, понурив голову.       — Простите меня, — Люкия попыталась стереть дождевую воду с лица рукавом, но лишь размазала грязь, — Я просто начала переживать за Боти.       Боти вцепилась в неё, прижала к себе. Вот он её маяк, несущий свет и заботу, из последних сил, в самой глубокой темноте.       — Не стоило, Люкия, — ручки девочки тряслись, — Я лишь съездила в город! Смотри! — Боти показала лежащий на сиденье пакет, — мы купили гаек! Теперь я смогу по-настоящему починить эти очки!       Люкия улыбнулась, пытаясь сморгнуть ресниц дождевые капли, стекающие с мокрых волос и достала из-под кофты знакомый колпак, тут же нахлобучив его на Боти.       — Ты, кажется, потеряла его.       Та не ответила, лишь натянув его пониже, пряча глаза. Не прошло и минуты, как она мирно засопела, лишь изредка вздрагивая во сне, когда машина слегка подскакивала на неровной дороге.       — Прости, — шепотом проговорила Люкия, глядя в зеркало над водителем.       — Не стоит, — Григорий улыбнулся, не сводя глаз с дороги, — Я и сам как-то… Как-то странно это всё, она просто села ко мне в машину, мне стоило убедить её остаться дома, мы сколько с ней виделись? Пару-тройку раз! Она починила антенну для меня, когда шла куда-то. Потом она искала кого-то, я попытался помочь, но, похоже, для неё этого хватило.       — Ох, да. Она такая. Может быть, она умеет видеть хороших людей.       — Спасибо, — парень засмеялся, — вы, кажется, хорошие сёстры.       — Мы не сёстры.       — Кузины?       — Нет, — Люкия улыбнулась. — Так что, я надеюсь, она не ошиблась во мне.       Впереди показался холм с заветным домиком. Люкия на мгновение замерла, так непривычно было видеть окна тёмными, почти черными, как сама пустота. Мастерица всегда работала допоздна, Люкия несколько раз задерживалась в гостях до самой ночи и, когда уходила, чувствовала, что теплый, нежный желтоватый свет, льющийся из окошек домика на холме и блеск фонаря над дверью, грели её и даже сопровождал и хранили всю дорогу до дома.       Общими усилиями Люкия и Григорий занесли спящую Боти в мастерскую, разбудив ровно настолько, чтобы та сама могла закрыть за ними дверь и переодеться перед сном.       В ту ночь Боти спала крепко, не видя тревог, даже балерина, которая так часто хныкала, предпочла дать мастерице побыть наедине со своими мыслями. Тягучее, удушающее чувство отступило, а издалека, откуда-то из-за леса до слуха донеслась тихая, едва различимая благодарность. Последний блеск Маяка врезался в разум, но как что-то чрезвычайно яркое, прекрасное, практически совершенное. Эти малюсенькие радуги в дождевых каплях, которые бились о стекла, гул труб, похожий на неразборчивый восторженный шёпот, хруст шестерней, подобный барабанной дроби.       Музыка. Последний аккорд от старого маяка. Клич благодарности и одиночества, слившийся в нечто совершенно новое. Что-то, чего, как Боти не пыталась бы, она не могла понять. Что бы это ни было, оно не существовало для неё вплоть до того момента, как маяк поведал ей свою историю.       Свет маяка остался с ней, стоило ей лишь пожелать этого. Путеводные лучи сказочной башни заставляли даже угрюмую балерину поднять голову и, может быть, даже тайком улыбнуться.       — Ньё-хм-м… — Протянула Боти, наслаждаясь музыкой, играющей лишь для неё, смешавшейся с ночным шумом за окном.