Fetus

"16" августа 1935 г.

Айлин зажмурилась от удовольствия, когда лучи теплого, но не палящего августовского солнца скользнули по лицу. Август всегда радовал Айлин. Она не любила летнюю жару, а август был тем месяцем «между» — и не жарко, и не холодно. Идеальная погода для прогулок и других домашних дел. Но сегодня у нее был выходной, идти куда-то одной не хотелось. Поэтому, сидя на нижней каменной ступени порога их приюта, она уже часа два наблюдала за веселящимися мальчишками, играющими в мяч. — Мне мяч, мне! — Черт, Риз! Куда ты пинаешь?! — Это ты побежал не туда! Слышались изредка небольшие перебранки, от которых вздрагивала Мей — она совсем недавно домыла пол в кухне и присоединилась к подруге, косо смотря на блюдечко молока, спрятанное в кустах фиолетовых облаков гортензий (пожалуй, эти гортензии были единственным островком природы в каменных джунглях Флит-Стрит). Совсем недавно они, втайне от миссис Коул, стали заботится об одном коте, который постоянно приходил к их приютским дверям. Смотреть, как воспитательница выгоняет животное, чуть ли не пинками — было крайне неприятно. Конечно, Мей не так прониклась к рыжему чуду, как Айлин, которая, казалось, если бы не указ не заводить бродячих животных — точно бы забрала его себе, но все же иногда любила, когда пушистый зверь терся о ее ноги, мурча от удовольствия. Вот показался рыжий хвост за оградой. И вскоре перед девочками появился чумазый и облезший кот с ярко-зелеными, почти изумрудными, глазами. Важно положив мертвую тушку крысы у туфель Айлин, он горделиво мяукнул. Теперь, когда он появлялся, он всегда таскал ей что-нибудь: птичек, мышек, точно говоря ей: «Ты мой друг». И это понимание заставляло Айлин чувствовать радость. Она любила животных. Особенно кошек и котов. Мей, которая была не в восторге от подарка бродяжки, скривилась, процедив: — Фу, какая гадость… — передернув плечами, наблюдая за бесстрашной подругой. Айлин коротко улыбнулась, проговорив: — Мей, он хищник. Конечно, он питается грызунами, — и потянулась к мордочке Бродяги. Тот сразу ткнулся розовым носом в ее руку, а после и головой: «Погладь, погладь меня», а потом, совсем обнаглев, забрался ей на колени. Мей вздохнула. Порой Айлин была просто невыносима. Айлин, замечая почти страдальческий взгляд подруги, еле сдержала смешок. Мей была для нее как открытая книга. Гиббс хотела прочитать ей нотацию о том, что миссис Коул точно запрет ее за порчу платья, но из ее уст вылетело совсем другое, что крутилось на подкорке сознания. — Любишь же ты всяких… Айлин сразу же поняла, про кого Мей говорит. Наверное, она слышала от Гиббс о Томе миллион раз: неподходящая компания, он же совершенно на тебя не похож, что ты в нем нашла и далее, далее, далее. Мей не понимала, а девочка не стремилась объяснять. Общаться с тем, с кем она хочет — это ее выбор. И точка. — Кого? — она улыбается, но в ее голосе слышна легкая насмешка, которая Мей, на удивлении, не задевает. — Странных, — выпаливает ее подруга быстро, сжимая края платья и вспоминая змеиное шипение мальчишки, пробирающее до самых костей. Айлин ласково касается ее сжатой руки, пытаясь донести то, что Мей и так знает. Просто не хочет слушать. Осторожно, словно ходит по яичной скорлупе: — Люди разные, Мей. У каждого свои звезды. Свое небо. И как писал Кэрролл, нормальных людей — не бывает: ведь все разные и непохожие, — она чувствует, как подруга сжимает ее руку в ответ, переплетая пальцы, а после прикладывается головой к ее плечу, устало вздохнув. Кот, разнежившийся на коленях Айлин, удивленно мяукает, когда рука Мей треплет его по шерсти — так она пытается отвлечь себя и не сгореть со стыда. — Знаю. Просто понимание того, что ты уделяешь ему гораздо больше времени, чем мне, очень задевает меня, — Гиббс поджимает губы, открывая свои истинные чувства и… вдруг понимает, что стало куда легче. Винтер задумывается. Хмурится, смотря вдаль куда-то по улице, пытаясь понять, где ошиблась. Проблема в ней. В ее чудесах. Проблема в том, что она слишком увлекалась. Чертова эгоистка. — Прости меня, — Лин сжимает крепче чужую руку в своей. — Обещаю, что сделаю все, что ты захочешь, чтобы наверстать упущенное. Мей резко отстраняется от нее, почти приоткрыв рот. — Не шутишь? Айлин замечает, как глаза Мей заблестели и почти увлажнились. — Нет, — Лин улыбается, делая для себя в голове пометку — что ей нужно быть беспристрастной для тех людей, которых она… любит?.. — Ооо, тогда я прямо сейчас составлю список дел!

Вечер «20» сентября 1935 г.

Айлин одарила Тома строгим взглядом, держа в руках флакончик с йодом и пару ваток, а после тяжело вздохнула. Она уже практически целый час уговаривала Тома продезинфицировать полученные от розог раны, чтобы те зажили быстрее, но тот только еще больше раздражался, напоминая оголенный электрический провод. Только тронь — убьет. Том раздраженно вздыхает, Айлин тоже, но, в отличие от мальчика, почти незаметно. Том вздыхает очень явно и показательно только потому, что его руки сейчас прекрасное поле для экспериментов. К тому же, ему не хотелось использовать такой простой метод как «йод», если появилась возможность использовать «магию». Правда, он попробовал. И еще раз попробовал, но так ничего и не вышло. Мальчик посмотрел на Айлин, которая волшебным образом умудрилась усесться на узкий и скользкий край чугунной ванны. Поджав губы, она рассматривала красные полосы на его руках. Не нужно было читать мысли, чтобы понять о чем она думает: ей не нравились его раны. В чем то Том был, конечно прав. Но Айлин, скорее, заботило его ослиное упрямство, из-за которого они уже долгое время сидели в этой ванной комнате. «Какой же упрямый», — но из-за своих же мыслей Айлин коротко улыбается, вспомнив одну хорошую сказку: они оба сейчас напоминали тех баранов, которые не собирались уступать друг другу. — Попробуй заживить их своими силами. Я помню, ты вставила себе нос, когда тебе его сломали, — мальчик протянул ей руки, вспыхнув азартом. Айлин вздрогнула, отложила медикамент в сторону — на невысокую тумбочку, чувствуя себя крайне неуверенно. А если что-то пойдет не так? Что если... она ошибется? Девочка сглатывает, чувствуя, как пальцы ее слегка подрагивают. Смотрит на мальчишку, который выжидающе поднял бровь. Переборов себя, Айлин прикасается к протянутым ей ладоням. Смотрит на друга из-под ресниц. Взгляд его черных глаз горит, пылает, немного отливая красным в свете лучей угасающего солнца, скользнувших через маленькое окошко, и напоминает разгорячённые угли. — Давай же, — он почти сгорал от нетерпения, как всегда это происходило, когда они творили «чудеса». Айлин наклонила голову вбок, как кошка, заметившая что-то крайне любопытное. Том криво усмехнулся, но девочка продолжила сверлить его удивленным, чуть недоверчивым взглядом. — Ты… доверяешь мне? — она моргнула, понимая, что он впервые позволили прикоснуться к себе сам: не вздрогнул и даже не поморщился. Чтобы привязать ее к себе еще больше. Чтобы она никогда не ушла от него. Он все еще помнил тот разговор с миссис Черч. Он до сих пор стоял у него поперек горла. — А не должен? — он криво усмехается. В его тихом голосе проскальзывают нотки разъяренного веселья. — Ты не сбежала от меня тогда в пещере. Похоже, у Тома, несмотря на раны, сегодня просто прекрасное настроение. Айлин слабо улыбается, закрывает глаза и концентрируется на внутренних ощущениях, как делала тогда, обращая цветок в бабочку. Представляет, как чужие раны одна за другой затягиваются, оставляя после себя только чистую белую кожу. Ее сердце бьется где-то в горле, отдавая мучительным томлением. Открывает глаза, чувствуя на себе внимательный взгляд мальчишки, отдающий затаенной раздраженной... завистью. Айлин сразу видит ее, но совсем не беспокоится: такой уж Том с его желанием быть во всем идеальным. — Интересно, почему не вышло у меня? — он задумчиво щурится, пытаясь привести себя к какому-то выводу, крепко стискивая ее руки в своих, с интересом прикасаясь к сухим мозолям. Айлин тоже задумывается, вспоминая, как легко Том подчиняет себе предметы и людей одним взглядом. Он явно сильнее ее. — Зато ты можешь делать такие вещи, о которых мне и не снилось. Том довольно усмехается, выпуская ее руки из своих, немного умасленный честным комплиментом. Скребущаяся зависть затихает. — Твоя правда. Глупо жалеть об одной медной монете, когда сам ты сидишь на груде золотых.

"25" августа 1935 г.

Площадь Пикадилли была шумна как никогда: митинг, прошедший недавно на Трафальгарской площади, устроенный британским союзом фашистов, закончился ужасной потасовкой и побегом их лидера; а в газетах печатались результаты олимпиады по шахматам. Эти политические новости обсуждали куда с большим интересом, чем новость об открывшейся измене одного актера. Том оглядел вымощенное яркой мозаикой здание, которое ужасно отличалось от чопорных витрин других кафе, между которыми оно было зажато. «Йольский кот», — гласило название небольшого кафе-магазинчика. Сложив руки за спиной, он чуть наклонился и вгляделся в помещение за стеклом. Обычно он всегда мог наблюдать как Айлин снует между столиками, разнося разнообразные десерты и напитки, а заметив его — снимала форменный фартук, вешала тот на крючок за прилавком и выходила наружу. Потом вместе, неспешным прогулочным шагом, они шли к приюту. В последнее время он часто заходил за ней, когда ее рабочие часы заканчивались. Это был повод задержаться на улице еще ненадолго: прогуляться вместе по тихой набережной Королевы Виктории, известной еще как Набережной Темзы, которая как раз была по пути, если идти с площади Пикадилли, до самых сумерек, обсуждая прочитанные недавно книги. Том дернул тяжелую дубовую дверь на себя, и колокольчик-фурин весело зазвенел над его головой. Том поднял взгляд на изящное стеклянное изделие, вспоминая короткий стих, который прочла ему Айлин однажды: "Колокольчик-фурин купил, на веранде повесил, а вот и ветер!", — похоже, хозяйка кафе была той еще любительницей разных любопытных вещичек. Том тоже заглядывался на них. Но у него были другие понятия. В его секретной коробке в шкафу хранились все интересные для него вещи: йо-йо, серебряный наперсток, губная гармоника, серебряная бритва. Его вещами можно было пользоваться, когда фурин не нес в себе ничего. Миссис Черч, стоящая за прилавком, заслышав звук колокольчика, подняла взгляд от счетной книги и приветливо улыбнулась ему: — Добро пожаловать, Том. Ты за Айлин? Мальчик безмолвно кивнул головой, замечая на себе взгляды клиентов, которые разглядывали его с крайним интересом. — Подожди немного. Я отправила ее в ближайшую лавку за фруктами в районе сохо. Можешь пока присесть за один из свободных столиков. Том вновь кивнул, выбрав тихое место в самом дальнем углу. Сел на мягкий пуфик, рассматривая помещение. Невольно взгляд зацепился за ребенка, который сидел со своей матерью. Мальчик, примерно его возраста, за обе щеки уплетал мороженое «Слава Никербокера», измазавшись, как поросенок. Том скривил губы, — если бы они так ели в приюте или еще где-нибудь, им бы точно попало от старой карги. Но мать мальчика только рассмеялась, заметив это небольшое «недоразумение», и вытерла его рот платком. Мальчик растянул губы в довольной улыбке. Том невольно вздрогнул, ощущая, как внутри кошкой скребется ярость. Но он смотрел. Не мог оторвать взгляда от этой счастливой картины. Как бы он не хотел, стараясь смотреть на вазы из синего стекла, в которых пышными букетами пылали красные розы, взгляд его все равно возвращался к матери и мальчику. Ему бы тоже хотелось… жить в тепле. Чтобы мама была рядом. Возможно, и отец. Но это было невозможно. Его мать умерла. А жив ли отец? Нет. Не время думать об этом сейчас. Он обязательно найдет хоть кого-то выжившего из своей семьи, как только выберется из этого чертового приюта. Посмотрит им в лицо, выскажет все, что так теснит грудь. Том слегка встряхнул головой, немного напрягаясь внутренне, когда напротив него села миссис Черч. Она поставила перед ним тарелку со странным кексом и кружку с горячим черным чаем, чем отвлекла от мыслей, которые тяжелым грузом легли на плечи. — Угощайся, — тепло проговорила женщина. Том растягивает губы в вежливой улыбке: — Простите, миссис Черч, но я не люблю сладкое, — он складывает руки на столе, тем самым показывая, что чувствует себя неловко, из-за своих слов. Женщина удивлено вскидывает бровь, смотря на мальчишку. Тому сложно сказать — удивление это, или насмешка, когда в голове проскальзывают мысли о семье. Скорее, все вместе. Миссис Черч думает, как же к нему подступиться. Том кажется ей невероятно сложным, но очень воспитанным мальчиком. Она смотрит на него внимательно, и даже удивляется, чуть нахмурившись, думая, почему раньше не замечала, что он — невероятно красив для своего возраста. Это немного отталкивает, но также и... привлекает. Холодная красота. Миссис Черч смотрит на него как на восьмое чудо света еще несколько мгновений, а после обиженно надувает губы, совсем как маленький ребенок, надеясь, что тактика сработает: — Один кусочек. Или я обижусь. Сладкое сладкому рознь. Том незаметно усмехается. Он уступит в этот раз: показательно вздыхает, берет в руки чайную ложечку и осторожно отламывает кусочек от сочного десерта, из которого вытекает жидкий шоколад. Подносит ко рту. Пробует на вкус. — Это вкусно, — честно отвечает он, удивленный поданным десертом, потому что он скорее пряный, горьковатый и тягучий; сладости в нем мало, словно и вовсе нет. Женщина довольно хлопает в ладоши: — О, этой мой новый десерт для тех, кто не в восторге от сладкой еды. Приготовлен из горького шоколада. Он не слишком популярен, как молочный, но как видишь, таким не сластенам как ты, он явно понравится, — она радушно улыбается ему, когда Том решает доесть предложенный десерт. Все-таки кормят — бери, пусть он чувствует что эта дамочка зачем-то пытается задобрить его. — Спасибо. — Не за что. Кстати, могу я тебя кое-что спросить? Том смотрит на нее внимательно, откладывая в сторону столовый прибор, чуть прищурившись. А вот и оно. Но только говорит: — Да, конечно, миссис Черч. Он видит как дамочка поджимает губы, пытаясь подобрать слова. Между ними сгущается атмосфера неловкости. Том терпеливо ждет, сложив руки на коленях и блуждая взглядом по кафе — возможно, так ей будет менее неловко, раз она словно воды в рот набрала. Наконец, женщина открывает рот, выдавливая из себя слова: — Ты с Айлин хорошо общаешься. Насколько я могу судить, ты ее друг… Ты знаешь все ее реакции, больше чем уверена. Если я… подам заявку на ее удочерение, не будет ли она против?.. Том впивается в нее резким, почти ядовитым взглядом. Нет, только не это. Если миссис Черч сделает это предложение, вряд ли Винтер откажется. Тогда она наверняка бросит его одного. Среди этих тупиц… Рядом с пьющей и ненавидящей его старой каргой. Он берет кружку с чаем, пытаясь отвлечься. Горячий терпкий Эрл Грей уравновешивает мысли. — Мне кажется, такие вопросы вы должны решать с Айлин, а не со мной, — Том выдавливает смущенную и немного неловкую улыбку, хотя губы невольно трогает насмешка, которую он прячет в кружке чая. Разум нашел в этом событии большой плюс для него. Даже хорошо, что он узнал об этом. — Да, наверное, ты прав, — она задумывается и мальчик, пользуясь моментом, улучает ее задумчивый взгляд: ковыряется в ее голове, плетет как паук образы, рассеивающиеся каждый раз, как только он перетягивает сизые ниточки в нужных ему местах. И совсем не испытывает совести, когда отломив кусочек кекса, мальчик мягко спрашивает: — Миссис Черч, о чем вы задумались? — стеклянный взгляд вновь становится ясным, таким же насыщенным, как был. Хотя Черч морщится, понимая, что у нее начала дико болеть голова. — Ох, прости, Том. Кажется я на мгновение вспомнила своего умершего дядю. Тот тоже не любил сладкое. — Примите мое искреннее соболезнование, — Том кривит душой, однако, ни один мускул на его лице не выдает его: слова звучат так правдиво, так живо, так участливо, для миссис Черч, что та вздыхает: — Ох, дорогой мой мальчик, — женщина качает головой, немного устало, — не жалей умерших. Жалей живых. Альфред отмучился, слава богу. Тому кусок не лезет в глотку, но он все же заставляет себя съесть все. Звенит колокольчик. Том видит в дверях Айлин, держащую в руках огромную корзину спелых груш. Задумчиво прикусывает край ложки. Глаза Айлин сияют и ему невольно вспоминается сказка о Грушевой девочке, которую он читал когда-то. — О, дорогая моя, — миссис Черч подскакивает с насиженного места, буквально подлетая к своей помощнице, принимая корзину. — Спасибо. Том тоже встает, подходя к девчонке. Айлин одаривает его быстрым взглядом, немного подозрительным, когда тот крепко сжимает ее выше локтя за руку, готовый потянуть из этого кафе в любой момент. — Не за что. Это моя работа, — Айлин улыбается женщине. Ярость на мгновение вспыхивает в глазах Тома вспышкой, когда он только вспоминает предыдущий разговор, но она быстро гаснет, когда обменявшись любезностями с женщиной, девочка тянет его наружу. Вместе, они выходят на залитую красновато-оранжевым светом солнца улочку. Тому хочется спросить, чтобы она сделала, если бы ей предложили удочерение, но не может. Язык просто не поворачивается. — Марволо, что-то случилось? — на лбу девочки залегают складки. Она смотрит на него внимательно, пытаясь понять что с ним такое. Но Том врет ей. Очень легко: — Нет. Ничего. От тебя грушами пахнет, — он кривится и думает, как связать потуже. То, что когда-то стало его — только его. Айлин же сразу вспоминает, что Том терпеть не может груши. — Потерпишь, — беззаботно выдает девчонка, делая вид, что совершенно не поняла, что он о чем-то умолчал. Захочет — расскажет

Середина дня 20 сентября 1935 г.

Мадам Жош, учительница математики (довольно высокая женщина с крайне холодным выражением лица и весьма отличительной особенностью с рождения: коричневым родимым пятном под правым глазом), — поджимает губы, смотря на Тома раздраженным взглядом. Она знала его как крайне ответственного ученика: всегда аккуратно заполненные тетради, ни одной кляксы на листах, всегда выполненное домашнее задание. И никаких отговорок. Но сейчас… образ примерного студента рушился на глазах. Она не могла не наказать его, хотя и не хотела, смотря на мальчика, который, поджав губы, смотрел в пол — устав требовал. Женщина вытянула из бочонка с водой, стоящего около учительского стола, влажный тонкий прут из орешника. Нахмурилась, думая что же выбрать. Решила выбрать меньшее из зол. Все-таки мальчишка никогда не доставлял неприятностей: не срывал уроки, всегда активно отвечал и знал все темы практически наизусть: — Вытяни руки. Том послушно вытягивает их ладонями вверх, пытаясь не смотреть на посмеивающихся над ним Коула и Беркера и сохранить самый виноватый вид. Испортить тетрадь с его домашним заданием — очень оригинально. Его зубы почти скрипят, когда учительница, очень сильно бьет его по рукам розгами. Кожу печет. Обдает огнем. Ему кажется, что его руки подставили под горящую свечу. Пятнадцать ударов — и по его ладоням тянутся розовые, кровавые полосы, которые явно будут долго заживать. Мадам Жош всучивает ему платок и подталкивает к парте, больше не обращая на него никакого внимания. Словно он — никто. В голове одно желание: пусть они ВСЕ сдохнут. Оно пульсирует в висках, но Том сдерживает себя. — Ну как тебе наш подарочек? — мерзко хихикает Беркер, сидящий за партой сзади, играя бровями. И вновь закатывается, словно все, что произошло, ужасно смешно. Билли, сидящий с Томом рядом, напрягается, отодвигаясь от него на самый край стола. Он уже мысленно жалеет эти двух из приюта Лауводов, хотя и ужасно рад, что он для Тома — пустое место. Отворачивается, даже не смотрит на то, что точно сейчас произойдет. Реддл молча промакивает порезы платком, ощущая как руки покалывает. О, как этому мальчишке не повезло, что именно сейчас настал перерыв между занятиями. Краем глаза Том замечает как строгая учительница покидает помещение со вторым тихим звоном колокольчика. Медленно, словно в замедленной съемке, Том оборачивается, смотря в серые глаза мальчишки, от чего тот теряется и сглатывает, ощущая, как медленно начинает дрожать. Он сам не знает из-за чего, но холодный, непроницаемый взгляд черных глаз поднимает в нем низменную дрожь. Словно смазливый Реддл, не просто мальчик-зайчик, а удав, готовый проглотить свою жертву. Том, скривив губы, сжимает невидимую руку на чужой шее. Губы Беркера вздрагивают. Побледнев и давясь воздухом, он падает на пол со стула. Его глаза закатываются, но никто не хочет ему помочь: все просто смотрят, не в силах пошевелится. Том раздраженно цокает языком, испытывая своеобразное удовольствие от этой картины. Этот мальчишка причинил боль ему. Так пусть ему будет в сто крат больнее. Реддл чувствует, как весь класс смотрит на них, почти не дыша. — Так что ты там говорил? — его тихий голос заполняет застывший класс и кажется ужасно громким, несмотря на то, что он говорит практически шёпотом. Ему что-то булькают в ответ, но, усмехнувшись, Том отпускает контроль, слыша звон колокольчика. Кажется, кому-то несказанно повезло. Том разворачивается, слыша истеричный, почти надрывный плач, открывая учебник политологии. На губы лезет кривая довольная усмешка, которую он легко скрывает за самым благочестивым видом. Билли вздрагивает и сжимается еще больше, когда черный взгляд ненадолго задерживается на нем. Презрение. Вот что чувствует он, гонимый ощущением, что его будто с головой окунули в ведро ледяной воды.

"25" октября 1935 г

Миссис Коул потерянно поджала губы, осушив стаканчик с джином. Начиная с августа Деннис и Эми только при одном упоминании Тома вздрагивали и почти что волком выли, так было им страшно. А когда видели, застывали каменными фигурами или бросались наутек. Это вызывало беспокойство. Да и еще приютом становилось управлять все сложнее и сложнее: чем старше становился Том Реддл, тем мрачнее становилась атмосфера вокруг. Даже то, что у него была отдельная комната — не спасало. В тихих перешептываниях детей она то и дело угадывала странные случаи, в которых обвиняли этого нелюдимого мальчика. Она тяжело вздохнула, сглотнув подступающий к горлу комок. Перед глазами расплылось блеклое пятно воспоминаний. Она стоит поодаль, растеряно смотря на напуганных детей, пытаясь их хоть как-то успокоить, пока сестра Марта, словно Коршун нависает над «причиной» страха: — Том, чем ты их так напугал? — сестра Марта внимательно вглядывается в мальчишку, но тот только растерянно хлопает глазами. В голосе — неподдельное удивление, в глазах — странный блеск, не поддающийся объяснению. — О чем вы, сестра? Я всего лишь показал им окрестности… Еще одно воспоминание. Том стоит в ее кабинете, смотря на миссис Коул слегка обиженно, что просто невозможно, казалось бы, ему не верить, но есть одно но: все в приюте говорили, что это сделал именно Том. Не стали бы они все врать… И не мог же кролик взять и повеситься сам. — Я не делал этого. Я не живодер. Хорошего же вы обо мне мнения, — мальчик хмурится, стискивая руки в кулаки. — Спросите Винтер. Сегодня я был с ней целый день в библиотеке. Мы заканчивали проект по литературе для мадам Харрисон. Миссис Коул задумывается, но все же просит Марту позвать к себе Айлин. Женщина мотает головой, прогоняя наваждение, озадаченно постукивая пальцами по столу. Смотрит на сестру Марту, увлеченно зашивающую заплаткой дыру на переднике. — Марта… Как думаешь, стоит ли показать «этого мальчика» психиатру? Сестра Марта вздрагивает и морщится: капля крови выступает на кончике пальца, немного марая белые одежды. Этот внезапный вопрос выбивает ее из равновесия. «Этот мальчик». О, она прекрасно знает, что это за «этот мальчик». Даже не нужно произносить имя. Женщина коротко вздыхает. От одного воспоминания о его взгляде тогда, на пляже, ей даже сейчас становится невыносимо жутко и зябко. — Он нелюдимый, холодный… Никогда не подаст никому руку помощи. Другие дети его боятся. Стыдно признаться, но иногда и я… его боюсь. Порой мне кажется, что он смотрит не на меня, а сквозь, — она сжала стакан в руке, передернув плечами, чтобы сбросить странное ощущение жжения между лопаток. Потянулась за добавкой, плеснув из початой бутылки белой, прозрачной жидкости в стакан, желая поскорее заглушить ощущение плывущего где-то внутри рыбками страха. — Не думаю, что это хорошая идея, Шарлотт. Если мы так поступим… Это же крест на всю его дальнейшую жизнь. — Марта поджимает губы. Ей не нравится идея Шарлотт. Совершенно. На мгновение ей даже кажется, что она слышит за дверью их маленькой учительской стремительные шаги. Или это только ее воображение? Она моргнула, скосив взгляд на плотно закрытую дверь. Наверное, все-таки показалось из-за атмосферы вокруг них, ставшей невероятно тянущей и зловещей. Ощутимой. — Но что еще делать? — миссис Коул растеряно смотрит на свою подругу по несчастью. — Я поговорю со Святым отцом... Мне кажется, это более лучший вариант… — О, ты слишком добра, дорогая.