Fetus

21 апреля 1935

Том сидел на большом подоконнике, листая жёлтые от времени страницы книжки, бездумно смотря на текст. Ветер ласково трепал его волосы, порой игриво касаясь черных прядей. Сегодня была Пасха. Он слышал песнопения и звон колоколов, доносящиеся из ближайшей церкви; мысли ребят в столовой, наслаждающихся свежей церковной выпечкой без закваски и дрожжей. Перед ним, рядом с его ногами, зазвенел железный поднос, — Айлин постаралась поставить его как можно более аккуратно, но, увы, у нее не вышло. Подтянулась на руках и запрыгнула на край подоконника; мальчик, отложил книгу в сторону, окидывая девочку внимательным немигающим взглядом. Девчонка, ощущая безграничное спокойствие рядом с Томом, потянулась к пышной лепешке, разделяя ее напополам. Одну половину она протянула ему. Изделие было мягким, нежным и выглядело весьма неплохо для употребления в пищу. Оно точно не выглядело как тот жесткий хлеб, от которого где-то в груди стоял кислый прогорклый привкус, который они постоянно употребляли в пищу. Том взял свою часть лепешки, равнодушно отщипывая от нее кусок и смотря на поднос с двумя кружками, заполненными до краев виноградным соком. — Плоть и кровь Христова, — мальчик скривился, как от зубной боли, подняв взгляд на Айлин, которая, словно витая где-то в облаках, прожевывала за щекой мягкую и тёплую мякоть. В глазах ее словно кружилась туманная серая дымка, играющая наперегонки с ветром. — Какой же бред. Айлин не была удивлена такому заявлению. Порой она сама считала что вера – вещь очень загадочная, туманная и неосязаемая. Понятия размывались, когда другие представители своих религий, довольно убедительно рассказывали о своей вере, считая ее истинной и называя других «неверные». Но, она верила, что все-таки есть Единый бог на свете, как и Смерть и Покой. Верила так, как верит любой ребенок ее возраста в прекрасных принцесс и принцев. Тем более, столько рассказов было о свете в том конце туннеля. Том не верил. Перестал верить и надеяться еще с детства. С тех пор, как остался здесь, ощущая дыхание смерти на затылке. — Это аллегория, иносказание. Плоть — заповеди, знания. Кровь — это любовь, — спокойно проговорила девочка и пожала плечами, замечая, как мальчик сжал зубы на этом слове. Слыша его, он совершенно не мог оставаться беспристрастным, потому что боялся, — Христа к человеку, которую Он заповедал и человечеству: «Любите друг друга, как Я возлюбил вас». — Любовь… — процедил Том сквозь сжатые зубы. Злость. Вот что он чувствовал каждой клеточкой сейчас. Он ненавидел это слово, как и те времена, когда Айлин была порой обжигающе горячей для него, потому что не боялась этого странного, ужасного по его меркам чувства. То, как нежно смотрела она на некоторых детей, выбивало его из колеи. — Какой бред. Где же была эта его безграничная любовь, когда умерла моя мать? Когда я остался в приюте. Когда за мной никто не пришел. Любовь — сказочка для детей, как и Вечный Великий Бог. Я верю только в себя! Черные глаза мрачно сверкнули в желтовато-призрачном свете светильников, когда он сжал кусочек лепешки в кулаке; та смялась, а после вовсе раскрошилась, падая на поднос сухими крошками. Айлин задумчиво нахмурилась. Том был в чем-то прав. Во что им еще — приютским деткам — оставалось верить. Конечно в себя и свои силы. Выворачиваться, терпеть, планировать и думать, как прожить следующий день. Девочка вздохнула. Том ощущал, что ему стало легче, когда он высказался. Обычно, они с Айлин не говорили о родителях; он не знал кой черт его дернул за язык, но вскоре подумал, что, скорее всего, это все из-за настроения радости вокруг, угнетающего его. Он впервые испытывал такую странную эмоцию. — Твоя мать умерла, подарив тебе жизнь, а меня… — Айлин кривовато улыбнулась, испытывая горечь от своих слов. Том окинул ее изучающим взглядом. Чтобы хоть как-то заглушить неприятное чувство, она взяла кружку, отпивая терпкого и кисловатого сока, но передернулась, облизнув губы. Похоже, сок немного перебродил, или скис из-за их неприятного разговора. Парадокс, — оставили на пороге приюта. Даже фамилию не дали. Все что осталось от «родителей», это вот… — она засунула руку в карман юбки, вытащив узорный кулон-камею на черном шнурке. Том резко и точно выхватил у нее из рук любопытную вещичку. Он всегда делал так, когда его что-то интересовало. Пальцем провел по выпуклому изображению лица в анфас девушки, глаза которой были завязаны как у Фемиды, а волосы словно превращались в цветы пиона. На плече ее гордо восседала диковинная птица, которую он видел только на изображениях в сказках – феникс. Ниже возле серебряного ободка были выгравированы слова «Sanguine and Vitae». Их учили немного и французскому, и латинскому, поэтому ему не составило труда понять слова. Он призадумался. — Кровь и жизнь. Если учитывать английский, то будет «сангина», означающая тинктуру в геральдической системе?.. Обычно геральдика дворян и их щиты были покрыты сангиной. Но, возможно, это какой-то слоган или девиз, — мальчик поджал губы, пытаясь найти в этой странной камее хоть какие-то подсказки. У него-то хоть была фамилия и имя отца: отвратительные, ужасные, но хоть какая-то подсказка, позволяющая раскрыть в будущем, о котором он часто думал, семейные тайны. — А сама камея, похоже, выполнена из геммы. Пробовала искать в книгах? Газетах? Он окинул кулон изучающим взглядом еще раз, задержался взглядом на слове «кровь» и вернул хозяйке, которая поспешно спрятала семейное украшение в карман. — Книги не дали ответа на мой вопрос. Как и газеты. Или я слишком плохо искала, — она видела как Том, все еще смотря на нее, откусил кусок свежей лепешки и взяв кружку, глотнул из нее сока, слегка поморщившись. — Возможно, я не слишком горю желанием искать тех, кто оставил меня. Том ухмыльнулся. У него были такие же успехи. Точнее, их не было. И это злило. Айлин задорно улыбнулась ему, заговорщически протянув: — Кстати, мне в голову пришла одна идея. Как поедем летом на природу, покажу, — Том сощурился, уголок его губ невольно криво дернулся. — Поверь, тебе понравится.

27 мая 1935

Миссис Коул задумчиво и растеряно смотрела на детей, слушая новости по старому радиоприемнику. В новостях говорилось, что Стэнли Болдуин объявляет о значительном увеличении численности и боевой мощи королевских военно-воздушных сил, включая проект нового тяжелого бомбардировщика. Порой она думала как хорошо, что некоторым детям были неинтересны новости. Если бы узнали, точно испугались бы. Пожалуй, про Версальский договор о демилитаризации знали все ее подопечные из-за уроков истории. Но еще с февраля этого года, после британо-германских переговоров по вопросу о перевооружении немецкой армии, у простого населения возникла куча вопросов и подозрений. Эта гонка вооружения намекала на то, что скоро будет война, которая, возможно, заденет и их. Однако, воевать никто не хотел: большая часть экономического сектора была до сих пор подорвана после масштабного кризиса; совет по планированию экономического развития все никак не мог собрать мысли в кучу, предложил «новый курс» (который не особо работал). Волнения продолжались, один известный местный издатель Виктор Голланц даже основал «Книжный клуб левых», не поддерживающих стоящую у руля власть. Воспитательница вздрогнула, заметив холодный и цепкий взгляд Тома. Он слушал внимательно. Впитывая, как губка. Потом равнодушно посмотрел на миссис Коул и спрятал взгляд в тарелке. Айлин, сидящая напротив мальчика, задумчиво ковырялась ложкой в плывущей жидкой овсянке. Шарлотт заметила, как эти странные дети незаметно переглянулись между собой; как губы Тома искривились, словно они вели мысленную только понятную им двоим беседу. Женщину передернуло. Они были слишком странные, слишком сообразительные. — Как думаете, миссис Коул, — вдруг проронил Билли, отвлекая женщину от созерцания «любопытной» пары. — Да, Билли? — она улыбнулась воспитаннику, сжавшему в руках своего любимого кролика, жующего листок капусты. — Будет война? — дети вокруг затихли, потрясенно и испуганно жмурясь, пока Стаббс подбирал слова. — Немцы настроены очень воинственно. — Не говори ерунды. Все у нас будет в порядке! — вклинилась молчащая до этого Марта, спасая замёрзшую от его слов Шарлотт. — Это всего лишь сплетни. Не больше. Люди верят в то, что хотят верить. Айлин криво усмехнулась, — это была самая поверхностная фраза, не слишком подходящая для этой ситуации. Повинность, введенная в Германии в марте, о которой писали в одной из газет, не внушала надежд, как и предводитель, смотрящий с серых фотографий.

18 июля 1935

Айлин сняла туфли и гольфы, оставляя их у порожка здания приюта. Сощурившись от удовольствия, как кошка, объевшаяся сметаны, она шагнула в зеленую траву, утопая пятками в чуть сыроватой земле. Пошевелила пальцами. Все-таки ощущать все вокруг было так прекрасно: чувствовать определенную свободу, силу, проходящую через нее, скрываясь где-то глубоко под кожей. Том замечал за ней странный обычай ходить босиком летом в те времена, когда их отвозили на природу, но не придавал этому особого значения. Голубые глаза сверкнули раззадоренным весельем, когда она посмотрела на него. — Помнишь, я обещала тебе кое-что показать? — Том хмыкнул, он прекрасно помнил. — У меня с памятью, в отличие от твоей прекрасной подружки, все в порядке, — он ядовито улыбнулся. Айлин закатила глаза, не став это комментировать. Гиббс не нравилась Тому, как в прочем, и любой другой обитатель приюта. — Тогда пошли, — она усмехнулась, указывая кивком головы на лесную чащу. — Если не боишься. Том холодно посмотрел на нее. Слишком многое себе позволяет: — Это ты должна бояться. Кто знает, может, я призову змей и тебя, потом, вовек не найдут, — вкрадчиво протянул, касаясь ее плеча своими холодными пальцами, сжимая. Девчонка вздрогнула от пробежавшего по спине холодка. Голубые глаза воззрились на него с ноткой раздражения. Однако где-то на дне плескалось остаточное чувство забавы. Ее характер — тоже не цветочки и ягодки, как считают некоторые. — И тогда твои дни будут ужасно скучны, — Айлин насмешливо улыбается; мальчик сжимает зубы, одарив ее злобным взглядом. Что не говори, а она права. — Веди, — Том добавляет в голос властные нотки, когда слегка хохотнув на его надменность и напыщенность, Айлин ступает по траве, переступая перекопанную опушку. Душа ее, окунувшаяся в простор — поет. Реддл идет за ней, оглядываясь на высокие и пышные верхушки деревьев, сомкнувшиеся за ними как ворчливые стражи из сказок. Они петляют по протоптанным дорожкам, углубляясь все дальше и дальше в лес. Но не на ту поляну, на которой все началось. Воздух вокруг наполнен свежестью, ароматом согретой травы и листьев. Том с любопытством ученого оглядывает флору вокруг себя, замечая ядовитые цветы белладонны среди другой волчьей ягоды. Слышит знакомые переговоры змей у одного дерева: они шепчутся об интересных людишках и думают, чем бы пообедать, испытывая весьма противоречивые ощущения. Он ощущает себя немного скованным здесь, в отличие от Лин, знающей каждую травинку и дерево. Спускаются с небольшого покатого холма, на который Айлин смотрит с легким разочарованием: — Помню как-то раз я нашла здесь землянику. Жаль, что сейчас ее здесь нет. Листья папоротника хлещут по ногам, мальчик видит красивую узорную паутину паука-крестовика, протянутую перед ними. И если Айлин наклоняется, пробираясь под ней, Том рвет ее, отряхивая с рук остаток липких нитей. Девочка качает головой, смотря на погибшее произведение искусства, чувствуя некоторую печаль. Похоже, пауку вновь придется восстанавливать свою сеть. Хотя, Айлин вспоминает книжки – два часа, и паутина вновь будет на своем месте. — Зря ты так. Темные глаза мерцают. Том вспоминает об одной очень интересной и щекотливой теме. Еще одной загадке, которую он так стремился понять и узнать в этой странной, по его меркам, девочке. Куда было интереснее посмотреть в реальной ситуации, но увидеть, как отреагирует Айлин на вопрос, тоже хотелось. — Многие девчонки боятся пауков, змей, насекомых, — начал он издалека шелковым голосом, когда они свернули возле куста болиголова пятнистого, цветущего белыми шапками, — а ты, вообще, умеешь бояться? Или у тебя отсутствует чувство самосохранения? — Том прожег ее спину взглядом, Айлин на какое-то мгновение задумалась над его вопросом, из-за чего чуть не наступила на острый камень. Ему хотелось видеть ее замешательство, поэтому он поравнялся с ней. Однако в голубых глазах плескалось умиротворение. Айлин улыбнулась ему, словно говоря, что бояться чего-то — не значит быть трусливым или слабым человеком. Том скрипнул зубами, Лин заговорила. — Может, тебе покажется это странным, но я боюсь людей, — на мгновение, всего на мгновение, мальчику показалось, что в всегда теплом голосе мелькнула пустота и отрешенность, — люди — самые странные и загадочные существа на свете. В душе каждого, включая меня, есть нечто такое, что не стоит обнажать… А если… Айлин не договорила, но Том прекрасно понял ее. Потому что это что-то было в нем самом. И в Айлин тоже было это скрытое нечто. Сосуд Пандоры, который лучше не открывать. «Если обнажишь все, что скрыто в тебе — место займет тот, кто не знает контроля», — прозвучали в его голове слова, недоговоренные девочкой. Он знал об этом. Всегда. Они встретились взглядами; на ее устах появилась слабая кривая улыбка. — Мы пришли, — она отклонила в сторону ветви зеленой ели, пропуская мальчика вперед на залитую солнцем поляну. Странные цветы неизвестного вида блестели из-за росы под солнечными лучами, напоминая звезды в ночном небе. Том впервые видел такое. Сейчас он испытывал что-то сродни восхищения, как тогда, когда нашел Хрустальную пещеру с кое-чем интересным. Он прошел вперед, опускаясь перед одним из белых цветков. Он любил все странное, все необычное. Таких растений он не видел ни в одном справочнике по ботанике и даже Красной книге. Заинтересовано склонил голову. Но этого было мало. Айлин, в который раз залюбовавшись, пропустила несколько ярких лучей света через пальцы, словно тот был материальным: вот-вот и упадет ей на пальцы желтой атласной лентой. Прошла на середину, закрыв блаженно глаза. — Но ты же не цветочки позвала меня сюда смотреть, верно? — Верно, — на губах девочки появляется короткая коварная неуловимая улыбка. — Снимай обувь и иди сюда. — Не указывай мне! — прошипел он сразу же, презрительно поджав губы и метнув в нее уничижительный взгляд. Айлин на мгновение показалось, что он — черный котяра, вздыбивший шерсть из-за недовольства, но она знала, как его успокоить. — Если ты этого не сделаешь, не почувствуешь магию. Магия — то слово, которое всегда срабатывало. Одарив ее злобным взглядом, мальчик, все еще сомневаясь, сел на поросшее мхом поваленное полено, подавив в себе вспышку неконтролируемой ярости, выдыхая через нос. Эта девчонка выбила его из колеи. Снова. Снял обувь, поставив рядом с собой, скатал гольфы, аккуратно сложив их. Первое, что он ощутил, когда встал босыми ногами — холод, росу, влажную чуть землю. Было немного противно. Встал напротив девочки, которая стояла, закрыв глаза, иногда покачиваясь, словно ведомая чем-то или кем-то невидимым. — Вдохни и закрой глаза, — посоветовала тихо она, но Реддл и так понял, что нужно делать. Все перед глазами потемнело, как только он сомкнул веки; притупилось. Он почувствовал, как рука слега коснулась его волос. — А теперь выдохни. И отпусти все, — он нахмурился, но решил последовать ее совету. Первое время перед ним стояла тишина, но потом... Он распахнул глаза. Он услышал шепот, казалось, тысячи растений. Они льнули к нему, к его ногам. Он слышал журчание далекого родника. На мгновение ему показалось, что он стал единым целым с этим лесом. Он чувствовал, как окружающая природа придает ему сил. — Так вот почему ты постоянно ходишь босиком? — полубезумно прошептал он, смотря на Айлин, плюхнувшуюся в цветочный покров. Лукавая усмешка расцвела на ее устах. Ей было плевать на возможную порчу платья зеленым соком растений. — Да, поэтому, — она положила руку за голову, смотря на мальчика, который в свете яркого солнца казался прекрасной мраморной статуей. Все-таки природа наградила Тома красивыми, тонкими чертами лица. Некоторые девочки, восхищенно замирая, говорили, несмотря на неприязнь, что так должно быть выглядела Белоснежка: волосы черные, как ночь, кожа белая, как снег. Не было разве что алых, как кровь, губ. Айлин, потянувшись, села, смотря на юношу, все еще наслаждающегося магической силой этого места. В голову закралась мысль, что с возрастом он станет только краше. И в кого такие гены? Все еще изучая внешность мальчика, мотнула головой, прогоняя дурные мыслишки. (Хотя так и хотелось нарисовать тонкий профиль, полный умиротворения). Вздрогнула, когда черный взгляд впился в нее. — О чем ты думаешь? Скажи. — приказ. Отточенный, уверенный. Айлин улыбается, не ощущая ни капли смущения из-за своих слов: — Ты красивый, Том. Знаешь? — Знаю. — Том ухмыляется, чувствуя, как самолюбие поднимается на ступень выше. — И без тебя.