Огонь весны

      Едва рассвело, а в обнесенной высокими стенами цитадели, расположенной на возвышении, в самом центре Даля, уже никто не спал, и повсюду царила непривычная для такого раннего времени суета. Срочно готовили помещения для всех тех тарни, которые обычно жили в своих городских домах — руководящий персонал фабрик, техников, механиков, инженеров и бухгалтеров, для самих фабрикантов и их семей. По стенам и башням Цитадели были расставлены усиленные патрули, которым велено было следить за тем, чтобы никто не смог приблизиться к крепости незамеченным.       В этот ранний час несколько совсем юных парней, которым поручили предупредить гарнизоны близлежащих замков о возможной опасности, сами седлали своих скакунов, высоких, поджарых, серых с серебристым отливом. Благородные животные, обычно послушные и дисциплинированные, встревоженно пританцовывали на месте, как будто заразившись настроением своих наездников.       — С отцом ты ведь не стал бы так себя вести? — серьезно увещевал рослого, прекрасно сложенного жеребца высокий для своего возраста, но довольно хрупкий мальчик, пытаясь донести до него, что подобное поведение не подобает боевому тарнийскому коню.       Его речь, кроме коня, к которому она была обращена, хмуро слушала стоящая рядом девочка немного постарше. В чертах детей наблюдалось фамильное сходство. У обоих были ясные ярко-серые глаза, небольшой, четко очерченный подбородок и густые волосы с одинаковым темно-каштановым отливом. У мальчика они, причесанные на скорую руку, уже успели немного растрепаться и в беспорядке спадали на лоб. А вот с длинными волосами его сестры подобного произойти не могло. Аккуратно заплетенные в четыре косички, они были уложены в сложную прическу, делающую девочку взрослее и строже. А может, дело было не в прическе, а в выражении ее глаз. Не дослушав укоризненную речь брата, девочка шагнула вперед и маленькой, но крепкой рукой перехватила повод. Конь тут же прекратил свои капризы и замер на месте, как изваяние. — Ты выглядишь такой злобной и страшной, что даже Вейнильв решил не связываться с тобой, — съязвил мальчик. – Значит, этот конь поумнее тебя! – отрезала его сестра. — Садись верхом, пока я его держу! Её брат легко взлетел в седло и, сверху глядя на нее, заговорил более мягким, почти просительным, несвойственным ему тоном: – Не сердись, Ивлейнэ! Я вернусь уже сегодня вечером! – Я не сержусь! По крайней мере, не на тебя. Но ты разве не заметил, как расстроилась наша мать? Или ты слишком радовался "невероятно счастливому" стечению обстоятельств, благодаря которому отец разрешил тебе прокатиться на Вейнильве? — язвительно спросила она.       По подвижному лицу мальчика промелькнула тень, потому, что подозрения его сестры были недалеки от истины, но тут же исчезла, растворившись в беззаботной улыбке. – Она зря беспокоится. Это будет обычная поездка, почти прогулка. Что может со мной случиться?! – успокаивающе произнес он. — Нет, действительно, что?! — в сердцах воскликнула его сестра и, не дождавшись ответа, сердито махнула на него рукой: — Поезжай, но не вздумай задерживаться по дороге или лезть в какие-нибудь неприятности! И возвращайся, Хеллед! Возвращайся!       Мальчик улыбнулся сестре, тронул коня с места и тут же забыл про нее, про встревоженного отца, который всю ночь писал письма и готовил приказы, и про мать, с которой недавно простился. Сцена действительно вышла несколько тягостной, потому что мать была слишком уж спокойна на вид, каждое ее движение выходило чуть-чуть замедленным, как будто она усилием воли контролировала себя, а голос ее звучал бесцветно, не как обычно. Но все же Ивлейнэ, наверняка, преувеличила ее тревогу. Успокоив себя таким образом, он полностью сосредоточился на предстоящей поездке. Настроение у него было превосходным, еще бы — ему поручено опасное и ответственное задание, он один из гонцов, которые стрелой помчатся известить об опасности гарнизоны сторожевых замков. Кроме того, отец разрешил ему взять своего коня, одного из самых лучших и быстрых в цитадели, а держали здесь только прекраснейших чистокровных арвейтэлей.       Хеллед легкой рысью проехал широкую и прямую улицу, ведущую через весь Даль, чисто символически придерживая поводья. Вейнильв к этому времени перестал дурачиться, полностью осознал важность поездки и слушался теперь даже не жеста, а еле заметного нажима колена, а иногда, казалось, просто угадывал мысли всадника.       Время было раннее, город еще не проснулся, на пустынных улицах стояла тишина, из близкой пекарни маняще тянуло свежим хлебом. В направлении текстильной фабрики проехали одна за другой две тяжело груженные повозки, прогрохотав по булыжникам, и опять стало тихо. Все выглядело так, как будто Далю предстоял очередной мирный и спокойный день. Мальчику не хотелось даже думать о том, что горожане, шумные, суетливые и беспокойные, но добродушные и работящие, тайком держат нож за пазухой. Кое-где на звук копыт открывались ставни, самые любопытные желали знать, кто это торопится выехать из Даля ни свет ни заря. Хеллед был подростком, приученным трезво и критично оценивать себя, поэтому он даже не сомневался, что все пойманные им любопытные и восхищенные взгляды дальских обывателей относились к красавцу Вейнильву и только к нему.       "Хорошо будет, – думал он, – если в конце концов мрачные опасения отца не подтвердятся и никакого восстания не случится. Все останется по-прежнему".       Он, конечно, был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что не каждый дариец в восторге от тарнийского владычества, к тому же тарнийские укрепления не обязательно неприступны, и сами тарни не для каждого дарийца неприкосновенны, но до сих пор ему еще ни разу не приходилось видеть открытое проявление неповиновения. Восстания случались в других местах, где-то далеко отсюда. Не хотелось даже думать, что придет конец мирной и спокойной жизни, к которой Хеллед привык и которая его вполне устраивала.       Миновав массивную сторожевую башню, он выехал на дорогу, ведущую через поля и заливные луга и, провожаемый пожеланиями счастливой дороги от тамошних стражников, пустил коня в крупную рысь.