Жизнь взаймы

6 месяцев назад Пробуждение Джорджа стало событием сродни чуду. Несмотря на то, что все жили с надеждой получить весть с минуты на минуту, письмо из больницы Святого Мунго застало семейство врасплох и порознь. Кроме Артура, Молли и семейства Билла в городе никого более не было, поскольку восстановление Хогвартса шло полным ходом. Задействованы были все, поскольку необходимо было успеть достроить здание до первого сентября, а времени оставалось не так много. Гермиона вместе с Джиневрой и Перси Уизли восстанавливали астрономическую башню, когда к ним подбежал запыхавшийся, мокрый и бледный Гарри Поттер, трясущими губами оповестивший их о том, что всех их вызывают в больницу. Весь остальной день пролетел подобно смутному сну, в котором никто не помнил, как и с какой скоростью они сбежали вниз по лестнице, перепрыгивая по две ступеньки сразу, как трансгрессировали в больницу и добежали до нужной палаты, игнорируя косые взгляды пациентов и их посетителей. Все они были ещё в рабочей одежде, но внешний вид был последней из их забот. Палата близнецов была на удивление пуста. Миссис Уизли не находила себе места, то принимаясь суетливо бегать по палате, то присаживаясь рядом с Джорджем. Изрядно исхудавший за время пребывания в бессознательном состоянии юноша не говорил ни слова, безвольно сидя на кровати и позволяя родителям судорожно обнимать его плечи и гладить по отросшим волосам. Эта отрешённость показалась бы Гермионе странной, не проследи она за взглядом расширенных от ужаса глаз. Он смотрел на своего близнеца, лежащего на соседней кровати без тени сознания. Сглотнув вставший в горле надоедливый ком, она остановилась на пороге, пропуская остальных вперёд и лишь затем тихо входя в гудящую от восклицаний и всхлипов комнату. Ближе к вечеру Джордж начал реагировать на людей, поворачивая голову и даже изредка отвечая, правда речь его была медленной и чаще состояла из одного-двух слов. Он практически не двигался, словно даже дыхание отдавалось болью по всему телу. Гермиона была убеждена, что так и было. За те два месяца, что близнецы были в коме, она успела изучить вопрос вдоль и поперёк. Они с Гарри посетили с десяток маггловских врачей в попытках найти способ пробудить друзей. Гермионе хотелось спросить, слышал ли он их рассказы и разговоры? Ощущал ли, когда его касались? Чувствовал ли боль? Однако озвучить терзавшие её вопросы она не решалась. По крайней мере, не в присутствии такого количества людей. Когда большинство представителей семьи отлучились, дабы побеседовать с врачом о дальнейшем лечении Фреда и реабилитации младшего близнеца, Гермиона решила воспользоваться моментом. Подсев к юноше, она попыталась заглянуть ему в глаза, однако получила лишь дежурную улыбку, которая сегодня появлялась не раз. - Привет, - едва слышно произнесла она, дабы не тревожить задремавшего на диванчике Чарли. Джордж едва заметно кивнул, будто призывая её говорить. Сглотнув и чуть переместившись на кровати, чтобы сидеть аккурат напротив близнеца, гриффиндорка продолжила. - Ты узнаёшь меня? Внимательный взгляд был устремлён на неё, но ни единой перемены в его лице она не замечала. Джордж должен был бы окинуть её ехидным взглядом и затем усмехнуться в ответ на столь глупый вопрос. Фред бы поморщился и заявил, что остатки её мозга не выдержали высокого напряжения и испарились. Однако, усмешки не было, как не было и узнавания в его взгляде. Он смотрел скорее ошарашенно и немного даже смущённо. На минуту Гермиона задумалась, прокручивая в голове весь прошедший день и осознавая, что его улыбка показалась ей дежурной не потому, что он устал всех приветствовать. Он улыбался одинаково всем, кто был вокруг. Абсолютно одинаково. - А остальных ты узнаёшь? - слабо покачав головой, он посмотрел на неё, будто пытаясь вспомнить. Найти нить, что выведет его из окутавшего голову тумана, не позволяющего разглядеть что-то важное. Лица вокруг были выгравированы в его сознании. Он знал это. Но что-то было не так. Какая-то деталь, которую он упустил из виду, не давала ему покоя. Протянув руку в её направлении, он попытался прикоснуться, но контролировать пальцы не получалось. Проглотив застрявшие в горле слёзы, она осторожно взяла его руку в свою, слегка сжимая пальцы. Он немного улыбнулся, когда Гермиона выпустила его ладонь, немного приподнявшись, чтобы провести кончиками пальцев по выбившимся из хвоста кудрявым прядям у лица, а затем кивнул, словно уяснив что-то для себя. Гермиона поправила его подушку, помогая уложить голову поудобнее, и поглаживая разметавшиеся по подушке волосы. Джордж уже уснул, когда она позволила пальцам скользнуть по его новому уху, которое удалось восстановить прошлым Рождеством благодаря стараниям одной целеустремлённой рыжеволосой гриффиндорки и не без помощи профессора Слизнорта. Джинни догадывалась, что для него это было сродни очередной бабочке в коллекции, но её не заботили его мотивы, поскольку они привели её к цели. К тому же, работа над этим проектом помогала ей отвлечься от того, что творилось в школе. Гермиона не могла не признать, что за исключением потерянного слуха, работа была проделана идеально. Никаких следов какого-либо вмешательства. Настолько, что опознать близнецов после битвы удалось исключительно по обрывкам зелёной куртки, что была на Фреде. Спустя несколько дней после своего пробуждения Джордж так и не вернулся. Он был в относительном сознании, но его личность будто отсутствовала, оставив за собой пустую оболочку рыжеволосого юноши с горсткой веснушек на носу. Он совершенно не понимал, кто он, где находится и что произошло. Да и двигательные функции восстанавливались медленно и мучительно, но вместе с тем интуиция подсказывала ему, что маме и Джинни нужно улыбаться, даже если безумно больно, когда медики помогают сесть или поставить на ноги. Память приходила урывками и в самые неожиданные моменты. Первым, что Джордж вспомнил, был Фред. Просто в какой-то момент Рон зашёл в палату, обнаружив его сидящим на кровати близнеца. Ему нельзя было вставать в одиночку, но медики не стали запрещать ему перебираться поближе к брату, посчитав это хорошим стимулом для его выздоровления. К тому же, тактильный контакт мог положительно сказаться и на самом Фреде и побудить его выход из коматозного состояния. Своеобразное общение со старшим близнецом стало толчком для замутнённого рассудка Джорджа, который постепенно начал узнавать родителей, братьев, а однажды поприветствовал вошедших к нему в палату Гарри и Гермиону, обратившись к ним с привычной интонацией и усмешкой, заставивший гриффиндорцев изумлённо замереть на месте, после чего оба бросились обнимать друга. Гермиона даже признала, что до жути скучала по наглой физиономии близнеца, за что была одарена посмеивающимся взглядом и обещанием заставить её пожалеть о столь необдуманном заявлении. У Фреда хоть и наблюдались изменения в мозговой активности, внешних перемен не было. Полученные им травмы были значительно глубже и заживали довольно медленно. По прогнозам медиков, никаких изменений до тех пор, пока не срастутся черепные кости, ожидать не приходилось. На это должно было уйти порядка ещё двух месяцев, на которые и настроились все Уизли. Гермиона не стала говорить о том, что чем дольше продлится это состояние, тем меньше у Фреда шансов. Что изменения, которые могут произойти с его телом и сознанием за это время, могут быть неисправимы. Что если Джордж стискивает зубы при каждом шаге, Фред будет умирать от боли от малейшего жеста. Что человека, которого они все ждут, может уже вовсе не быть в этом теле. Но она молчала, не желая вновь ввергать семейство в то состояние, в коем они находились непосредственно после битвы. Она теперь понимала, что имел ввиду Фред, когда утверждал, что не всегда от большого количества знаний есть толк. Толк, безусловно, был, однако вреда сейчас было гораздо больше. Больше, потому что она замечала вещи, которых предпочла бы не видеть никогда. Не видеть, как атрофированные мышцы Джорджа отказываются повиноваться, сжимаясь в приступе судороги. Не замечать, как он отворачивается к окну, сжимая руки в кулаки и стискивая челюсти до синяков на нижней губе, дожидаясь, пока все уйдут, чтобы дать себе волю. Не слышать сбитого дыхания, потому что он пытается подавить рвущийся наружу болезненный стон. Не чувствовать, что его подушка вся мокрая от слёз, когда она поправляет её утром. И не знать, какой путь ему предстоит пройти, чтобы хотя бы приблизиться к тому, каким он был несколько месяцев назад. Однажды вечером она задержалась дольше обычного, дабы помочь медикам с тёмномагическим заклинанием, которому подверглась Кэти Белл. Покинув палату однокурсницы, она прошла чуть вниз по коридору, дабы заглянуть к Джорджу перед тем, как вернуться в квартиру на площади Гриммо. Спешить ей было некуда, поскольку Гарри и Сириус наверняка были в Норе. Её саму совсем не привлекала перспектива многолюдного ужина, полного разнообразных блюд и не менее разнообразных разговоров. После работы в больнице, куда она устроилась на время, помогая и так перегруженным медикам справляться с последствиями войны, не хотелось ничего, кроме тишины. В палате было темно. Плотные шторы не пропускали света уличных фонарей, погружая помещение в абсолютный мрак. На этом часто настаивал сам близнец, поскольку даже малая толика света мешала ему спать. Гермиона едва отворила дверь, когда до её слуха долетели звуки тихих ударов. Стараясь не привлекать внимания, она осторожно проскользнула внутрь, освещая комнату слабым светом палочки. Близнец сидел на полу, с остервенением осыпая глухими ударами голову, грудь, ноги, иногда промахиваясь и обрушивая кулаки на пол. Одеяло лежало рядом, очевидно, упав с кровати вместе с юношей. Палочка выскользнула из её пальцев, стукнувшись об пол, но Джордж не слышал, продолжая избивать свою несчастную голову новыми ударами. Ей казалось, что стены двигаются. Комната словно дрожала перед её взором, заставляя ноги подкашиваться. На секунду мелькнула мысль, что это землетрясение, но ощущение пустоты в голове дало ей понять, что трясёт здесь только её. Не осознавая до конца, что делает, она оказалась рядом, с силой схватив его запястья и останавливая поток ударов. Несмотря на полное отсутствие содействия со стороны самого парня, она умудрилась поднять его на кровать, игнорируя стреляющую боль в пояснице. Он был слишком тяжёлым для неё, а палочка осталась где-то у двери, но сейчас было не до того. Усевшись напротив, она приобняла его за плечи одной рукой, расположив другую в области бешено стучащего сердца. Её собственное бесновалось где-то в горле, обжигая веки солью. - Давай, Джордж, дыши со мной, - он открыл было рот, попутно пытаясь оттолкнуть её от себя, но девушка лишь сильнее вдавила ладонь в его грудь. Так и не сумев ничего из себя выдавить, Джордж прикусил язык, встречаясь с её взглядом. - Не смей. Сделав глубокий вдох, она постаралась выровнять сперва дыхание, а затем и пульс, позволяя замедленному ритму успокоить близнеца. Когда его вдохи стали менее беспорядочными, а сердцебиение начало отдавать в её ладонь спокойными толчками, она чуть отстранилась, приглаживая волосы и стараясь игнорировать дрожь в руках. Состояние аффекта прошло, накрывая её отголосками всплеска адреналина. Губы похолодели, хотя в больнице всегда было слишком тепло. Джордж виновато смотрел на неё, но, так и не найдя слов, повернул голову к лежащему на соседней кровати близнецу. Гермиона не всегда это признавала, но с Фредом у них лучше получалось понимать друг друга. Терпеть его было однозначно сложнее, но его амбициозность и дерзость были ей сродни. В поступках Джорджа было на каплю больше смысла и уверенности. Старший близнец загорался идеей и бросался в омут с головой, не всегда предвидя последствия, младший же воплощал её в жизнь с абсолютной убеждённостью, что всё пройдёт идеально. Джордж был подобен шахматисту, что продумал все ходы наперёд, в то время как Фред таранил лбом любую стену, иногда достигая результата быстрее, но бессменно оставаясь с разбитым лбом. Он не умел играть в шахматы, точно как и Гермиона. Наверное, именно по этой причине их общение походило на открытую конфронтацию. Помотав головой, чтобы выкинуть неуместные сейчас мысли, она взяла его руку в свою, коротко сжимая. - Всё будет хорошо, Джордж, - она не знала, кого пытается заверить больше, его или же себя. Юноша покачал головой, не отнимая, однако, своей ладони. Он подался вперёд, опуская лоб на её плечо, будто надеясь избавить тем самым от тяжести в затылке. Гермиона погладила его по волосам, позволяя холодным пальцам задержать на затылке, перебирая рыжие пряди, что уже накрывали шею. - Ты ведь и сама в это не веришь. - Это не был вопрос. Утверждение. Непробиваемое в своей убеждённости утверждение. Не то чтобы это не было правдой, но с каких это пор Джордж Уизли умел распознавать ложь в её голосе? Очевидно, раньше она была убедительнее. По спине пробежали мурашки, неприятно и грубо выдёргивая её из размышлений. Должно быть, спал изначальный шок. Отстранившись, она поднялась, чтобы принести ему зелье быстрого засыпания и ещё одно одеяло. Джордж не стал сопротивляться, послушно выпив зелье и позволяя укутать себя слишком большим для одного пуховым одеялом. Меньше чем через минуту комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь тихим сопением младшего близнеца. Вечер был тёплым и многолюдным, но бредущая вдоль узких улочек невысокая шатенка не замечала никого вокруг. Мысли в её нещадно гудящей голове роились подобно побеспокоенным пчёлам, метавшимся в поисках выхода, оставляя хозяйку блуждать по кругу вдоль одних и тех же улиц. Ей не хотелось возвращаться в пустой дом, как не хотелось идти в Нору. Гостеприимный когда-то дом теперь больше походил на свою карикатуру, в которой все силились воссоздать былую атмосферу, но стоило заглянуть кому-нибудь в глаза, как становилась очевидной правда. Ничего уже не будет как раньше, как бы ни силились они это отрицать. Она не заметила, как очутилась на Косой Аллее, но ноги словно сами несли её к магазину волшебных вредилок на углу. Она простояла на крыльце добрых двадцать минут, но так и не осмелилась войти. Некогда процветавшее здание теперь больше походило на лоскуты цветастого шатра, что зацепились за ветви деревьев или были сорваны ветром и оставались в парке, когда цирк уезжал. Они были своего рода сокровищем для неё, поскольку хранили в себе воспоминания о том волшебстве, что творилось под их покровом. Ей безумно нравилось играть с ними, но почему-то становилось грустно, что за ними никто не возвращался. Гермиона всё спрашивала папу, почему их не забирали, но никогда не получала ответа. Тогда она полагала, что ему нечего было сказать. Теперь Гермиона знала, что ему был известен ответ на её вопрос, он лишь не хотел расстраивать её раньше времени. Иногда вещи становятся ненужными, и всё, что с ними связано, приходит в забытье. А иногда воспоминания, связанные с вещами, становятся слишком болезненными, и тогда забвения начинаешь жаждать. Некоторые тайны лучше оставлять нераскрытыми.