Соединение установлено

      Поссориться с Евгенией Медведевой? Конечно! Именно это входило в его планы на эти выходные!       Нет ничего хуже предавшейся грусти в обиде девушки, которая, сжавшись клубочком, укутанная в одеяло, лежит в кровати за соседней стенкой и думает, почему ей так с тобой не повезло.       А действительно: почему не повезло?       — Можно? — вкрадчиво вошёл он, нарушая её придуманный покой.       — Да, конечно. — стирая с лица злобную грусть, она поняла, кого ей не хватает.       Много ли есть в вашей жизни людей, с которыми можно беспробудно кайфовать? В её жизни появился такой человек.       Они — из разных миров. Он — некий раздолбай, дитя улицы. Она — культурная, образованная, наученная печальным жизненным опытом, который ещё долго отражался в её глазах диким стрессом и злобой на себя и на весь мир и, благо, стал улетучиваться понемногу в связи с тем, как они познакомились.       Для Дани это было немало приятно и важно: видеть её счастливой, видеть её улыбку, видеть её боевой и во всеоружии. Сначала он не понимал, как это у него получалось. Обычная миссия делать людей позитивными рядом с собой, которая исполнялась по умолчанию, перетекла в реальную зависимость от её счастливого и лучезарного внешнего вида, от её хорошей безбашенности, которую он имел в себе и также передал ей, от её задора, идущего изнутри, который подкреплял её боевой огонёк и вселял ему этот боевой настрой. Так и складывалось: он дарил ей лишний раз уверенность в себе и в том, что есть оно, вот оно, прямо здесь, право на счастье, а она — не давала ему расслабиться. Инь и Ян, которые идеально дополняли друг друга. Но было ли это нечто большее?       «Всё, чего я попрошу, — никогда не отпускать меня» — прошмыгнуло в мыслях у обоих. Прежде — у Жени.       Но для того, чтобы рождать такие фразы в запылённом пространстве номера, погрязнувшего в уличной пыли, им нужно было пройти как минимум долгих несколько дней, что пронесутся, как вечность, и останутся навек, как пять минут. Для того, чтобы они стали ещё на ступеньку выше для своего счастья, коего уже было достаточно, чтобы превратить этот душный воздух в нежнейший полумрак, в котором из окна сочится прохладный вечерний шёпот ветра.       Для того, чтобы они сознались и помогали друг другу никогда не терять. Прошедший день затих и опустел, Готовясь к плену молчаливой ночи... Он гаснет эхом недопетых строчек Вечерних песен между тёмных стен.       Она слишком обожглась в своих прошлых отношениях, чтобы безоговорочно верить в предположительное, далёкое для всех нас «навсегда». Чтобы совсем ровно скользить по его телу, по его глазам, внимая через них то, что было наяву, а не, как ей чудилось, лишь в её возбуждении и помутнении им, вновь вспыхнувшей непреодолимой тягой к простому человеческому счастью.       Ей казалось, что всё, что запело в них так звонко, обязательно так же стремительно погаснет.       И она не смела пожелать, запросить больше. Пусть лучше она сейчас, сегодня, дай Бог — завтра, прикоснётся ладонью к томительному биению сердца, отважится прикоснуться к тому, что сулил ей прожитый день и весь прожитый год, пусть она растечётся в закате, как растекается по блестящей глади морских глубин палящее на заходе солнце, его опутывающие лучи. Пусть она услышит его «Женечка», такое, какое не слышала совсем никогда, и очнётся. Ущипнёт себя, улыбнётся так старательно скрывающейся улыбкой, станет немного ближе к нему...       Он ещё слишком маленький, как он говорил про себя. То ли перекладывал ответственность, то ли таким образом стимулировал себя на многочисленное развитие во всех доступных сферах. Нет, с ней он понимал: он ещё действительно маленький. Но, наравне с этим, и взрослел, крепчая через эту близость, которая уже не казалась безумной. В его жизни мало что можно было назвать из его же уст безумным. Всё, что он делал, чего достигал, к чему тянулся, — всё было его, имело неотвратимый смысл.       И эта любовь, да, именно любовь, не была злосчастным исключением. Скорее, подарком небес.       Было слишком страшно, чтобы давать себе право на ошибку. Но, с другой стороны, вся жизнь соткана из ошибок. Пусть это будет их первая (как они ошибочно посчитали).       Сегодня они нашли друг друга, чтобы заглянуть не в глаза, в которых слишком боялись найти хладные отказы или, того хуже — прямые послания истерзанных ответов через это столкновение взглядами. Чтобы заглянуть глубже: под кожу.       Солнце направляло узлы манёвренных лучей на одеяния пустующей комнаты, которая вот-вот наполнится любовью, близостью, родством.       На пальцах потрескивал ломающийся хрустящий лёд. Ветер вгонял в комнату веяния приходящего вечера, алого, во всей своей красе представшего перед гостями этих летний дней. Всё в воздухе с ощутимой ответственностью содрогалось, и, несмотря на этот, несущий свежее дыхание сквозь открытые окна, ветер перемен, ничего не могло стать поистине лёгким и вовлечь в игру пламени.       Которое сжигало и без палящего напротив огненного солнца.       Касаясь пальцами этой малой и видя, как она оборачивается, смешивая недоумение с непокрытой увлечённостью им и его глазами, можно было прожить целую жизнь.       — Что случилось? — спрашивает она, хотя по её глазам уже с лёгкостью читается, что она довольна и взбудоражена донельзя одним его прикосновением.       — Ничего. — мотает головой, не отводя ни на секунду взгляда от неё. — А ты прикольная, когда не злишься. — смеётся, получая в ответ её предостерегающий взгляд. — Ты вообще прикольная.       Пока дождь, очнувшийся где-то там, в мире неизведанных нам сил, не рванул до того редким явлением на прогретую землю своим спасающим каскадом из звенящих капель. Пока не содрогнулась маленькая тучка, и их подкожные нервы не охладились этим чувством накрывшего усмирения и погружения, пока всё, что они испытывали, не стало премного значимым и великолепным.       Дождь. Обычно это символизировало обновление, наполнение новой силой, очищение планеты. Человек, кого застала эта стихия, будто воспрял новыми крыльями.       Дождь на закате. Это было несомненное чудо. Большая тайна, спущенная к ним с небес. И большая зрелость, которая настигла их, разряжая эмоциональный накал, забавляя капельками, что стекали по окну, забавляя тонким шумом, что становился слегка более слышным.       Розовое небо очутилось застеленным за оградой стоячего потопа. Это не продлилось долго. Но подарило нечто более важное, чем всё, что случилось здесь под надзором горящей звезды по имени Солнце.       — Я хочу тебя. — без раздумий произнесла Женя.       Не описать было словами, чем сейчас для него была атмосфера этой комнаты. Окутанная невесомым туманом, она заслоняла собой всё, что царило перед глазами, и погружала в удушье.       Даня буквально ловил ртом необходимый воздух после глубоких и крышесносных поцелуев с Женей. Обхватив её шейку обеими ладошками, он зажал её в тиски своих объятий, прижав к стене и не давая ни единого шанса на раздумье.       Сам он хотел. Безумно хотел.       Если все прежние дни он высматривал себя в зеркале прошлого, натягивал на лицо глупые и несуществующие эмоции, то сейчас он предельно чист и верен одному себе, потому что знал: это его неистовое желание. Такое возносящее, такое дикое, такое... осязаемое, когда он касался в третий раз её аппетитных губ, дарил им всего себя.       — Ты хочешь? — оттянула момент она, заглядывая по́лно в его глаза, ища в них самое точное и главное подтверждение.       Хотя для него было очевидным, что его вольности сами сказали всё за себя.       — Очень хочу.       Он потянул вверх её маечку, она только протянула руки, чтоб он смог это сделать. Она осталась в одном кружевном белье чисто-белого цвета, которое так точно, так идеально описывало её грудь. Очерчивая тонкие линии по её шейке, он приспустил бретель, шумно выдыхая и прислоняясь к её губам за новой порцией желаемой разрядки.       Он знал: она — его антиутопия.       Нежнейшая, очаровывающая, обвивающая музыка потянулась к их душам.       И они оба хотели ей проникнуться, ей звучать.