Соединение установлено

      Утренняя жизнь ближайшей округи начинала своё присутствие на набережной, на пляже, в местном баре, вроде как принадлежащем отелю, в котором и остановилась Женька.       Проснулась она сегодня рано: так, что даже не успела ничего понять. Погружённая в омут не самых сладких мыслей, она собралась, накрасившись и одевшись, на завтрак в отеле, не находя в себе моральных сил готовить — что для неё было сродни искусству, а оно не должно проходить без вдохновения.       После завтрака её занесло как раз-таки в этот бар, но, так как пить там она не собиралась, «оттягиваться» — тем более, а утром там можно было застать ту публику, которая не «оттягивалась», а проводила время более или менее вдумчиво, она решила, что почему бы и не зацепиться с кем-нибудь языком. В хорошем и очень даже образном смысле.       Приятное общество, как некстати, неприятно душило. Женя ещё не успела пожалеть, что сошлась в утреннем разговоре обо всякой ерунде с человеком, который её в этом разговоре не привлекал, однако компания незнакомого мулата, хоть и весьма любезного и обстоятельного, не прельщала и заметно докучала.       С тем же Даней она могла сколько угодно болтать о странном и обыденном, и оно сводилось к непринуждённому хохоту и обретению настроения на грядущий день вперёд. И чего она его только с собой не взяла?       Не сказать, что все прошедшие дни ей здесь было скучно. Здешняя природа, воссоединение с собой, приводящие в порядок хмельную голову прогулки по пляжу, безалкогольные напитки с симпатичными зонтиками на бокалах, рыжее солнце и пара ничего не значащих знакомств, которые оборачивались забытыми и вскользь упомянутыми в черте собственной биографии лишь пару раз без всякого удовлетворения, а просто — для факта. Развивающиеся по ветру волосы, свободная душа и ожившее за годом упорной работы, восстановившееся как-никак тело и стабильная нервная система (хотя, этот фактор начал приходить в норму ещё с появлением в её жизни одного одухотворяющего её человечка)... Плавание, различные экскурсии в изучении местного колорита и вкусная еда, на которой она не сказать, что отрывалась, но была по-доброму уступчива к себе, и, если возникала потребность посетить какой-нибудь уютный ресторанчик, — она шла и угощала себя добротным ужином.       Женя уже готовилась покинуть заведение, отвесив мулатику (которого, к слову, звали... а, впрочем, это неважно) гордый поклон, как вдруг... ***       Уж никак он не ожидал её здесь встретить. Первая утренняя прогулка после с трудом продуктивной по сну ночи, первое знакомство с окружающей средой, где ему хотелось бы отдохнуть ближайшие несколько дней — и такая встреча. Найденная пропажа сразу же бросилась Дане в глаза в перспективе почти пустого клуба.       Её волосы, завитые в лёгкую волну, покрывали сзади девичью шейку. Чёрный топ неплохо облегал фигурку и подчёркивал нужное: идеально струился чуть выше талии, а на бёдрах уже начинались низко посаженные джинсы. На ногах — каблуки. Выглядело весьма модно и топово. Вкус у неё, в который раз убедился Даня, и впрямь безупречен. Всё, что ей идёт, было на ней. С другой стороны, ей ведь просто всё шло...       Она стояла неподвижно, и нервный накал напряжения внутри неё вибрировал на расстоянии.       Он тотчас подлетел к девушке, да так, чтобы она не обратила внимание заранее, заслышав его разгон и приземление на массивных своей подошвой кроссовках.       Смея прервать не очень-то увлекательный диалог между ней и каким-то незнакомцем, что ему сходу не понравился — а увидел он, что она с ним дискуссирует, не сразу, — Даня бросил в его сторону не грубое, но резкое и смиряющее:       — Чувачок, свали.       Голос Дани оказался чересчур пугающим и громким, потому что прозвучал скорее даже не для этого «чувачка», который стоял напротив Жени, а для неё: он практически прошептал ей это на ушко, подкрадываясь со спины.       Эти вибрации тут же откликнулись пульсирующими венами, но первее своё, однако, взял испуг.       — Ах! — отшатнулась Женя, сразу изучая того, кто так подкрался сзади, не поберёгши её нервы. Хотя, чего тут изучать: она слишком хорошо знала того, кому принадлежит эта манера. — Милохин! — ахнула она, будто наяву увидела привидение.       Он всё так же симпатичен, обаятелен, всё так же смеётся с собственных шуток и всё так же заботит её думы.       Сказать, что она была рада тому, что она увидела, а вернее — кого увидела, однозначно нельзя было. Всё-таки, её дни здесь протекали слишком степенно, чтобы менять эту стабильность на нечто иное. Спокойствие — превыше всего. Так говорила одна героиня небезызвестного романа «Отцы и дети» И.С. Тургенева, Анна Николаевна Одинцова. И в Жене сейчас отзывался этот персонаж.       — Ты с ума сошёл? — изумлённо и выжидающе глядя на него, спросила она, когда посторонний из их разговора удалился — тот случайно обретённый, до определённого момента развлекавший её знакомый, — и можно было уже напрямую всё разузнать и устроить допрос с пристрастием.       Правда, чем больше она смотрела на этого умилительного парнишу, тем меньше ей хотелось предаваться допросам и всё больше — ухватить его под мышку и утащить куда-нибудь, где день пройдёт весело.       Учитывая, что вчерашний добротно скрасился не самым приятным событием. Опять же, спасибо Дане, что тот день вообще был.       Уж не думала она, что он окажется здесь, но много думать в последнее время и не хотелось. Хотелось «отрываться».       — В чём? — переспросил он, первым дотягиваясь до неё, забирая в свои объятия.       Она совсем с перепугу забыла про это традиционное приветствие.       — Во всём! Что приехал, ничего не сказав, что нашёл меня здесь как-то. — выбираясь из его охапки, продолжала она.       — Я не искал! — правдиво заверил он. — Я приехал, но не знал, где ты будешь, поэтому... — он потёр затылок, смущаясь рассказывать дальше, если она станет допытываться до него, как его вообще угораздило сесть в самолёт за считанные дни до её возвращения.       — Пошёл искать меня по побережью? Ну ты быстро меня нашёл, видимо, ты пошёл по лёгкому пути. — догадалась она.       Долгие объятия, уже вторые по счёту, не заставили себя долго ждать. Даня поглаживал Женину спинку, смотрел сквозь пелену ослепления её неизменной красотой на её мордашку, к которой прильнул щекой, и восполнял запасы своей жизненного стимула этой энергией, которая перекочёвывала из её рук, закольцованных чуть ниже его талии, прямо к его бьющемуся в три раза чаще сердцу.       Женя не хотела признаваться, что она рада тому, что он приехал. Это влекло за собой непознанные последствия.       — Чем тебе этот парень не угодил? — шутя спросила Женя, когда они прервали необходимые, как выяснилось для обоих, подчас как кислород, чтобы дышать, возносящие к жизни объятия. — Приревновал уже к нему? — она знала, что этот вопрос не был таким уж запретным в их взаимных подначках.       Запретным не было уже почти ничего, кроме, пожалуй, фразы «Я тебя люблю» и «Я скучал/Я скучала». И первую фразу они уже произносили: только в дружеском смысле. И она утратила однажды свою приспосабливаемость. Когда оба негласно поняли, что что-то изменилось, и молчание теперь — верный способ бежать от самих себя. Что не приукрашивало их дуэт, само собой.       — Смазливый, ничего больше не могу сказать. — усмехнулся Даня в ответ, переминаясь с ноги на ногу. Интересно, до чего видно, что он ведь правда на секунду приревновал?       Но мулатик оказался не глупый: ушёл в тень сразу же, видимо, не больно увлечённый Евгенией.       — Ну да, ну да. — кивнула Женя, как-то подозрительно щурясь. Ревнует. Только этого ей в отпуске не хватало.       — Как живёшь? — выставив на неё свои большие глаза и наклоняясь туда же, где встретил её, — к ушку, снова практически шепча в него, вызывая её личное наслаждение и возбуждение, он ждал ответа.       Он ради него сюда прилетел.       Женя тёрла руки в карманах набедренных джинс.       — Ты ради этого сюда приехал? Спросить это? Ха-хах, — усмехнулась она, уже безнадёжно ощущая, как его язычок дотронулся до мочки её уха, и сглатывая ком нового напряжения и одновременно облегчения, когда его тактильные желания снова заработали в полную силу. — Хорошо, ты знаешь. — кивала она, искоса поглядывая на него, как он позволял себе всякого рода шалости. Дотронувшись пальчиками до изящно обрамляющей лицо каштановой пряди, он медленно загнал её за ушко, при этом как-то обрывисто выдыхая в него ртом.       Да, воздух заметно наполнялся горьким по́том.       Женя, сомкнув губы и закусив нижнюю зубами старательно незаметно, отвернулась в сторону, поправляя прядь с другой стороны лица и загадывая, чтобы сегодняшний день она вынесла с достоинством.       — Дань, что ты делаешь? — не выдержала она, отвлекая его этим вопросом в лоб от своей эрогенной зоны.       — У тебя запах новый. — выкрутился он, стараясь сообщить от этом как можно более нейтрально и не заинтересованно: как всегда, как будто они обсуждают новости шоу-бизнеса или новые развлечения, что открылись в Москве. По крайней мере, так было перед её отъездом: они классно созвонились и «перетёрли», куда можно пойти теоретически вместе на выходные, но так и не пошли. Потом она взяла билет на самолёт. Потому что все лучшие решения принимаются спонтанно.       — Нет.       Она произнесла это так, словно интонация на этом коротком и всепоглощающем слове была подобрана прямо для него. Грудь была приподнята, кулаки сильнее вжались в карманы, а это «нет» прозвучало слишком бережно и печально. Её глаза в эту минуту буквально не находили себе места: она то поднимала их на него, то изучала ими пространство бара, шаря по уголкам, замечая ранее не изученное и интересное, изучая людей, их одежду и манеру общения.       — М-м, было похоже.       Даня подкрался, смахивая существующую или нет пылинку с её агрессивно-чёрной обтягивающей кофты. Потрепал ладонью плечо, обращая тем самым на себя внимание и испытывая на прочность свои шальные гормоны, но и утихомиривая скрипящую по ощущению близости душу. Ощущению сопряжения, единения с человеком.       — Это старые, Дань. Старые духи. — напомнила она, когда он повторно прислушивался носом к аромату, который веял вокруг неё, запутываясь в волосах и оставаясь въедливым на одежде.       — Ты... никогда так не пахла. — он стоял на своём, небрежно отстраняясь и синхронно погружая руки в карманы шортиков, понимая, что своим напором истосковавшегося бродяги, идущего по тягучим, назойливым дням, уже знатно напугал её.       — Это скорее плюс, чем минус? — свернула в шутку Женя.       — Не знаю, ты всегда приятно пахнешь. Просто какой-то другой запах, я же знаю. — если он правда ошибается, то неловко. Он почесал себе за ухом.       — Вряд ли. — выпуская руки из карманов, она выпустила пряди, чтобы они легли так же свободно, как и были.       — Ладно, пофиг. — сдался он.       По-видимому, у него просто едет крыша по итогу его грустной весны и обещавшего быть таким же лета, что он даже забыл, как пахнет его неумолимо прекрасная Евгения, и как она не любит, когда к ней так подкрадываются, нарушая все личные границы. Поплыл парень конкретно. Не удивительным окажется, если дистанция между двумя так и останется ровной. Чего бы он уж точно не хотел.       Чудесам тоже место. Город-его-вторая-родина, сонные пляжи и текила. Которую ни он, ни она не пьют. Что-то должно подействовать.       — Но ты отрицаешь очевидное: ты выглядишь зашибенно! — заверяющим тоном, не подразумевающим возражения и пререкания, внёс финальное слово Даня.       — Про тебя не могу того же сказать, Дань. — Женька прочесала сквозь тонкие пальцы белые волосики парня, хаотично разбрасывая их по голове, и, потрепав его за голову, заглянула глубоко в глаза. Вернее, под глаза. На опущенные под ними мешки. — Ночью прилетел?       Она читала его, как открытую книгу.       Ночь была неописуемо завораживающей, чтобы не любоваться на закатное зрелище через пыльный иллюминатор на взлёте. Не спать ближе к прилёту, оставляя следы своего дыхания на стенке самолёта. Не слушать музыку перед этим, спокойно кайфуя от играющих треков, хотя обычно сил на то, чтобы подрыгаться у него в это время ещё хоть отбавляй. Но тут и сосед на месте рядышком почувствовал бы себя неловко, если бы Даню штырило под Пошлую Молли. Не снимать сторисы с ногами, упирающимися в переднее кресло, и не радоваться такому романтическому вечеру тире ночи. Не слушать объявления пилота о посадке. Не толпиться сквозь ораву людей, ожидая выхода из самолёта, кому тоже приспичило в жаркие края. Не проверять, ничего ли он не забыл, перебирая список багажа в голове и шаря по карманам, тут же переходя на мысли о том, как его встретит Женя. Он не мог без этого всего.       Не добираться за полночь до апарт-отеля на подорожавшем с тех пор, как он был здесь последний раз, местном заезжем такси. Не высматривать в тёмное время суток хоть немного да знакомые пейзажи своего не такого далёкого детства и строить надежды на встречу, подавляя в себе тягу на сон.       Если её подавить, она проходила быстро. И уже до двух часов ночи, а то и дольше, Дане спать не хотелось.       Так и получилось: приехав на место и гудя своим чемоданом об пол, добираясь до забронированного номера, он с замиранием сердца проходил мимо каждого, понятия не имея, в каком остановилась его звезда. Разобрав сходу часть вещей — в основном, это были вещи, нужные в ближайшей доступности, да ещё какая-то одежда на первое время, — он снял ночной тик-ток, отписался тем, кто знает о его отъезде, в частности — Ярику, который его практически спонсировал, поел на ночь одноразовую пищу (божественный «Дошик», запитый водой) и лёг спать, стащив с себя футболку и включив в номере кондиционер: поскольку было, хоть и терпимо, но ощутимо жарко.       Или это его мыслишки загнали его в жар.       И вот, он стоит здесь, общаясь с Медведевой, и прогоняет из себя все свидетельствующие детали, по которым она уследила его ночные приключения.       — Да, ночью, как ты догадываешься всё время? — засмеялся он, даже немного расстроенный, что из всего его подвига декабриста, который полетел вслед за декабристской (не спрашивайте, как он придумал эту аналогию), она заметила только его круги под глазами, которые, кстати, были не очень выражены.       Но устал он, есть немного. Заснул только под утро, ибо ещё долго ворочался.       — Сегодня, я так понимаю, у нас есть программа. — сыронизировала фигуристка.       — Какая? Я весь во внимании. — сначала не понял Даня.       — Ты будешь спать. — она показала ему кулак, расплываясь, наконец, в свободной улыбке, понемногу чувствуя себя в своей тарелке рядом с парнем.       — Да ну тебя! — прыснул от негодования он. — Нее-ее-т! — он подхватил её руку, сжимая запястье девушки и снова цепляясь взглядом за взгляд. — Мы сегодня идём тусить! — он поволок её прямо к выходу из клуба.       — О чём ты говоришь? У меня вообще-то могли быть свои планы! — вырывалась она, не давая мужчине взять над собой власть ещё до начала серьёзных отношений. Она была ведущей всегда! Она спортсменка! Она не может этого так оставить! Хотя по-прежнему хотелось, чтобы он уже куда-нибудь её утащил.       — Женщина. — повернувшись к ней и заглянув исподлобья, прижимая подбородок к ключице и призывая поднятием указательного пальца ко вниманию к своей персоне, отрезал Даня. — Евгения Медведева.       — Ой, ну блииин! — моментально запротивилась она, отводя голову и всё шире улыбаясь.       — Короче, всё! — серьёзности Дани более не хватило, и он, рассмешив сам себя и смешась с её выражения лица, закончил на решающей ноте. — Ты идёшь со мной? — последний раз спросил он, выразительно поднимая одну бровь выше.       — Да пошли! Куда от тебя денешься. — немедля сговорилась она, лостясь к нему, под руку, а он читал её мысли — вернее, имел их первее, — принимая к себе, «под крыло». — Куда?       Обняв девушку за плечо, так по-свойски, так мило и по-родному, как уже отвык это делать, Даня был поражён тому, какой прилив эндорфинов вызывает в нём с давних пор это незатейливое действо.       Она положила руку ему на талию, разрешив себе заглянуть снизу вверх в его бездонные глаза, которые просто таяли в бездне ничтожного порабощения ею. И ей было волнительно это читать. Она так любила его открытые эмоции. Так любила эту живость, возможность забываться и уходить от реального мира в их, далеко не придуманный.       — Ты знаешь, я мог бы сказать, что я пять дней придумывал программу, искал интересные места, зубрил адреса... Но я этого не скажу, хах. — он посмотрел на неё сверху вниз. Треклятая разница в росте, но и такая чумовая. Он имел шансы любоваться ею, когда она этого не видела. О, ма-а-гия! — Пошли просто погуляем. Показывай, где ты остановилась. Вернее, мы. Ха-ха-ха. — он свёл брови к носу, изображая эпатажную насмешку, как у злодея из какого-нибудь пафосного американского блокбастера или мультика про принцесс, принцев и лютое зло, которое срочно требуется победить. Она увидела и слегка толкнула его в бок, пользуясь тем, что находилась так близко.       — Стоп, стоп, стоп... Ты здесь живёшь? — сообразила она, оглядывая взором побережье и морскую гладь, переключая опять внимание на него.       — Ты же мне не запретила, вот, живу. Ты знаешь, мне понравился сервис. Тебе привозили с утра хавчик в номер? — искусно перевёл тему на более завлекающую Данька, выдавая свой шпионаж за невинное желание быть ближе.       — А я ж не пользуюсь этими услугами, сама готовлю! — напомнила она. — А ты не ответил: ты какого впёрся в мой отель? — вот и первое отстаивание личного пространства, горячее и неоспоримое. Правда, при этом не особо было понятно, что она так уж злится.       — Я вчера увидел, какая ты грустная, и прилетел.       — Ой, ну, ради Бога, что было вчера — то вчера. — моментально запросила Женя, не желая больше (пока, по крайней мере) погружаться во вчерашние проблемы. Они всё равно, так или иначе, ещё с ней не мимоходом соприкоснутся.       — Ну хорошо. — подхватил он. Его долго убеждать не надо было: он хотел, чтобы Женечка в его компании излучала свет и радость жизни, а не негатив. И дело не в том, что он не хотел видеть её негатива. Он хотел лучшего для неё, ибо в остальное время у него сжималось крепко сердце. И молотило часто-часто, а ноги делались ватными. — А вообще, если б я дальше поселился, то... я ж... ну... — запнулся он по-Милохински.       Но Женя быстро его выручила.       — Ну, ты б моря не увидел. — отшутилась она. Край губ пополз вверх, образуя улыбку раскованности и погружения в момент.       — Тебя б не увидел! — поправил её Милохин, сформулировав, наконец, мысль.       Та лишь покачала головой и, изобразив ещё какую-то, подвластную только ей в понимании эмоцию, которая была чем-то между выражением устаканившейся веры и удивлением от такого ответа, продолжила неспешный шаг по вымощенной плиткой набережной.       — Мороженого хочешь? — не мешкая, предложил Данька, когда им встретилась почти сразу маленькая палаточка под навесом.       Торговец, которая, конечно, ждала новых клиентов и зарабатывала себе на пропитание вот такой продажей в прибыльные сроки летних отпусков, тут же зазывающе улыбнулась и начала предлагать разнообразие вкусов. На их глазах только что в два вафельных рожка положили два красивых шарика — мороженое малиновое и фисташковое — молодой паре: чуть старше или чуть младше них.       — Буду. — утвердительно кивнула Женя, говоря это как-то с долей детства, беззаботно прошедшего, но не отмершего в каждом из нас.       Больших детей тоже надо радовать.       — Два. — подмигивая продавщице, Даня притянул к себе медвежонка, неосознанно обнимая девушку ещё крепче и соблазняясь вкусами, представшими в контейнерах с мороженым на любой вкус. — Нам два. — повторил он. — Фисташку и... — он забегал глазами.       «— Ты какое будешь? — Черничное» — почти одновременно выдали они, сталкиваясь лбами и взглядами.       — Черничное. — улыбнулся парень во все тридцать два зуба, обращаясь к продавщице.       Женя вжалась ему в грудь, и тот потрепал её по спине. На её лице прочиталась редкая детская радость, которая уходила из нашей бытности так незаметно и вспоминалась так ярко.       — Хулиганка. — бросил Даня куда-то в сторону, рассматривая пейзажи вокруг них и сильнее прижимая Женьку к себе.       Долго они так не пробудут, вжимаясь друг в друга — неудобно, — но сейчас это было, нет сомнений, желаемо.       — Спасибо. — оба приняли свои рожки, и Даня, пошарив в кармане, расплатился. Не зря с утра захватил деньги. Обычно он гоняет с утра за газированным напитком, без которых не может. А расплатиться за девушку — святое.       Женя услышала его «Хулиганка». Всё ещё неизбежно боясь себя, она хранила некоторую серьёзность на лице, но пободревшие ямочки, яблочки-щёчки, уже были налицо румяными. Да и глаза выдавали нечто, что просто так бы не загоралось лампочкой в тысячу ватт.       Он приехал. И, как всегда, он пахнет жизнью, полной жизнью, свободой открытий и ассоциируется у неё с солнцем. Было бы странно, если бы его здесь не было.