Соединение установлено

      — Ярик, поехали в Анапу.       Парень уже два часа гостил у своего "приятеля" — продюсера, по совместительству блогера и предпринимателя, ну и, конечно, в его послужном списке нельзя было обойтись без пункта: "основатель Тик Ток Дома". Собственно, второй папа Дани Милохина и своих ребят, которых вывел, можно сказать, в большой свет, и которые жили сейчас под одной крышей, Ярослав Андреев. Просто прикольный чел и действительно успешный человек.       В его квартирке, которую он имел в столице, всегда находилось место для гостей. Желанных, надо отметить, гостей. Его апартаменты, хоть и не так часто, как можно было бы подумать, радушно встречали ребят, которые наведывались к нему по тем или иным поводам. Иногда повода даже и не было. Например, его день рождения. Как ни странно, когда в двадцать первом веке живое общение и тем более живые поздравления, да ещё и в такой не пафосной обстановке, почти изжили себя, Дрим Тим (пусть и не в полном составе) завалился к Ярику, что называется, на хату, громко и дружно поздравляя своего продюсера, героя их времени и просто безусловно талантливого человека, даруя свои символические презенты.       Но, в целом, конечно, такие встречи были скорее редкостью, чем заядлым постоянством. Обычно они, всё же, имели самый что ни на есть деловой контекст.       Вот и сейчас Даня заявился по просьбе Ярослава, дабы обсудить дальнейшие коммерческие (и не только) проекты, ввести идеи новых возможных коллабораций, да и просто "потрещать": что там, в шоу-бизнесе.       Типичные мажорские разговорчики, знаете. Нам с вами такие тайны неведомы, и приоткрывать таинственный занавес мы не будем (а вы как думали?). Хотя, "мажорские" — сказано слишком громко. Скорее, в том ключе, в котором они сейчас протекали, они больше напоминали и вправду беседу по душам, этакие "тёрки" людей двух поколений, которые с уважением относятся друг к другу, то есть, диалог отца и сына.       По крайней мере, Даня, которому труда не составляло "конектиться" с людьми, да и Ярослав, который всегда за радость оказаться среди прозорливой молодёжи, рулящей за пультом управления всем нашим миром и всеми в нём инновациями, что обожал создавать и сам, подкреплённый вдохновением от такого круга общения; не находили свой уровень коммуникации каким-то высокопоставленным, не устраивали церемоний там, где их быть и не должно, и просто увлекательно проводили время за чашкой какао, которое уже, к слову, выпили, и перекидыванием словечек.       — Поезжай. — спокойно ответил Ярослав, словно его этот вопрос и не касался ничуть. Хотя, по-честному, он и не успел понять, что пришло в голову за такое короткое (на самом деле, нет) время его подопечному, и как он мог в этом помочь.       Ему же было очевидно, что и не может.       — Я хотел сказать, что давай чё-нибудь организуем там. Ты же можешь придумать, типа... — задумался он, собирая поток сумятицы и бессвязности в своей голове в более или менее конструктивные аргументы.       — Дань, мы о чём с тобой только что говорили? — спросил его мужчина, пока тот так и не смог ничего вычленить из сознания.       — О том, чтобы записать фит. — ответил Даня, не понимая, зачем ему кидают вопрос на вопрос, который остался без внимания.       — Тогда при чём тут Анапа? — улыбнулся Ярослав. — Честно говоря, не люблю, когда дела так несерьёзно делаются. Мы с тобой что договорились порешать?       — Ярик, ну... — состроил гримасу обиженного ребёнка, которым иногда и был, когда приходилось получить своё, Даня, делая совместно с этим свой голос приторно-слащавым и таким же детским, как эту эмоцию на выразительном лице. Не зря ему говорили, что актерский ВУЗ — это его. — Давай, я не знаю, там какой-то движ замутим. Вечеринку какую-нибудь организуем для местных. Или ты договоришься, чтоб меня на какую-нибудь вечеринку позвали петь. — без церемоний продолжал озвучивать свои идеи Даня.       Однако, понять их ход продюсеру так и не было суждено.       — Я тебя не понимаю, пацан. — по-свойски обратился он. — Тебе зачем в Анапу-то "пригорело"? У тебя здесь работа есть. Там я даже не знаю, с кем договариваться. Ты же понимаешь.       — Ладно, не надо ни с кем договариваться! — вдруг затараторил Даня, подчёркивая своё состояние выразительностью эмоций, которые с жаром проступали на его щеках, и отражались, согласно известной пословице, как в зеркале, в его глазах. — Я, в принципе, и сам могу поехать... — он криво усмехнулся собственному потоку неразберихи и алогичности, и, оголяя белозубый ротик, оголяя и свои никуда не исчезнувшие железные брекеты, потянулся к телефону в карман чёрных шорт.       Чёрных, как его бездна перед глазами. Он не знал, что происходит, и что с этим нужно делать.       — Если тебе нужно в Анапу, то, напоминаю, что у тебя там родители.       "Точня-яя-к! Не, не то чтобы я не помнил про родителей... Просто вообще не сопоставил, что они там... Блииин...", — молниеносно вспыхнуло у Дани в мыслях.       — А-аа-а... — немного растянуто, посылая свои привычные взгляды полу (будто ему кто-то подмигивал в полу), выдал парень, затормаживая пальцы, которые только что били по экрану в поисках чего-то нагрянувшего в лице нового плана. Или же он просто лез туда (как и все мы, давайте начистоту) всякий раз, когда его охватывал нервяк.       — Ты странный сегодня, парень. — не мог не заметить Ярик. — Хочешь, чтобы я организовал тебе программу в Анапе? Окей, давай попробуем. Совместишь приятное с полезным. Деньги подзаработаешь, может, чем чёрт не шутит... Нужно только понять...       Остальное из того, что говорил мужчина вслед его уплывавшим по собственному неустанному течению ярым просьбам, прошло практически полностью мимо ушей. Едва смартфон в руке отчаянно завибрировал, а соответствующий гудок и фото самой неподражаемой девушки на экране оповестило о своём побуждении к сиюминутной связи, для Даньки весь его мир опять сузился до одного аспекта, который начал категорично волновать.       — Слу-уу-шай, Ярик, стоп, стоп, давай позже... — с какой-то охватившей его обречённостью от своего же необъяснимого все последние дни (и вообще время) поведения, блондин изучил экран, который настойчиво светился любимейшей фотографией. Вибрация уже была отключена, чтобы не вызвать дальше подозрения у собеседника и раздражение этим не самым приятным на Земле звуком. — Давай ты мне скинешь всё, что узнаешь, там, я не знаю...       Он уже приподнялся с дивана, намекая на то, что сейчас ринется домой или ещё куда-либо, но как объяснить всё, что тут сказал и выдал своим несдержанным видом, ещё не придумал. Его спесь, сродни амбициозной и прущей вперёд энергии; его гремучая составляющая из разбушевавшихся на второй десяток гормонов, трепыханий и разочарований повсеместно с огромными нарастающими открытиями, бежала быстрее него в любом диалоге между ним и вторым, третьим и т.д. лицом.       Ярослав примирительно попрощался с ним и закончил их деловое свиданьице лаконичной фразой (вернее, двумя):       — Иди, Дань. Я ничего не понял, но иди. — и выпустил смешок.       Женя бросила трубку. Звонить больше не было смысла. Увидев это, парень жалостливо окинул поникшим взором экран и воцарился посреди комнаты, как вкопанный, словно под гипнозом пялясь в заветный экран.       Не прошло и десяти секунд его прослывшей по собственной вине скорби, как гудок уведомления и само сообщение, высвеченное на верхней панельке, вернули его к относительной жизни, но и оставили в нём тысячу зажжённых лампочек и вращающихся во внушительном темпе шестерёнок:       "Дань, прости, набрала потому, что было скучно. Сейчас позвали. Давай созвонимся вечером, как договаривались. Хорошего дня)"       Рухнувший камень освободил его ноющую душу от вины за то, что он позабыл про этот звонок, про их договор. Оказывается, его не было. Но ведь она звонила для чего-то, с какой-то целью? Что-то узнать, спросить? Просто отвести тоску, если такая её посетила? От этого делалось по-прежнему неустойчиво, неуверенно и терпко на душе. Хотелось сейчас же перезвонить. Но куда позвали? Кто? Придётся теперь ждать вечера, их ритуала, чтобы поговорить на официальных основаниях, а не тревожить без причины тогда, когда проигнорировал долгий звонок.       И эта скобочка в конце пугала. Очевидно, что женщина обиделась.       Флэшбэк.       — Женщина, не содрогайте лёд, пожалуйста. — в своей привычной шуточной манере, но при этом при полной серьёзности тона, на какую только был способен, попросил Даня.       Женя в этот момент была напряжена, и в напряжении передавала свою энергию льду, наматывая вдоль бортиков свои профессиональные пируэты, в которых тот порядком ничерта не смыслил (и предпочитал называть "фигурные рисунки"). "Фигурные рисунки", — смеялся он, когда от Жениного вращения оставался красивый след на стеклянной поверхности льда.       — Я тебе сейчас покажу "женщина"!.. — забойно замахнулась на него сразу с двумя кулаками великая спортсменка, какой он, несомненно, неспроста её считал, и как также иногда за глаза и в глаза называл; подъезжая к нему ближе и ближе.       А он уже и не отдалялся, прячась от этого смерча. Только брал её за предплечья, когда она с поднятыми наверх кулаками и напускной злостью "шла на него", и очень искренне, очень доверчиво, как только мог, очень тепло и даже игриво улыбался ей в смеющиеся тут же карие глаза.       Она, уже не сдерживая (это было без надобности) смех, брала его за плечи, находя в нём своё равновесие, а потом и вовсе, переставая держать (хоть и минимальную) дистанцию, падала ему на грудь, восстанавливаясь после этих сеансов "смеховой терапии" в его объятиях.       Они стояли так, словно весь мир был не нужен. Она льнула к нему, как к коту, а он, как настоящий кот с взъерошенными прядями, стоял, обхватив её за талию, и грел свою хозяйку.       Хозяйку своей новой жизни.       Вот теперь всё стало очевидно.       И он ещё удивляется!..       И он, как последняя скотина, не ответил на звонок. Этой девочке, которая искала поддержки насчёт чего бы то ни было в нём.       — Дань, всё будет хорошо. Нос не вешай. И почаще говори, что мне тогда сказал. — вырвал его из спутанных суждений и немеркнущих никогда воспоминаний Ярик.       А что он ему говорил?..       "Всё будет хорошо"? Он же это говорил, когда в его жизни приближался очередной кризис, и такой простой фразой он успокоил себе нервишки?       Ярослав, сидя так же, напротив, поддерживающе кивал на рассуждения паренька о разном, и соглашался, преумножая его оптимистичную, несмотря ни на что, позицию.       Лицо Дани вдруг озарилось не менее значимым и красочным воспоминанием из их насыщенной "ледовой" жизни с Евгенией.       Она. Стоит в прекрасном, обтягивающем платье, посреди льда, и приковывает внимание центральной позицией полноправной хозяйки этого номера.       Он, просто задумывающийся на пару мгновений о том, какая же она "офигенная", восседая на другом конце площадки.       И ничего, ничего не может просочиться сейчас в его голову. Когда свет падает на её удручающие и одновременно окрыляющие эту жизнь, его жизнь, ровные движения. Ничего не может быть бо́льшим, чем эта сила помутнения.       А через полгода их ждали звонки по Skype. Немного большее раскрепощение, наслаждение друг другом, насыщение друг другом, хоть и их сердца и души теперь были так далеко. До этого ребята не виделись уже приличное время, также поддерживая иллюзию существования каждого в судьбе другого редкими, но меткими звонками. За ними они по-другому раскрывали свою сущность, принимали будто правила другой игры. Осознавая абсолютно чётко, что потеряли за тот период, на который посмели оторваться друг от друга в затянувшем ритме неиссякаемых дел и накапливающегося страха личной встречи.       Июль. Прошлым летом они познакомились, прошлой осенью начался долгий, как поначалу виделось, но такой быстро пролетевший жаркий-прохладный сезон фигурного катания в рамках проекта "Ледниковый период". Что-то в них тогда было совсем иное. А сейчас страх. Страх посмотреть в глаза не через объектив. Страх что-то преодолеть внутри, сломать, может быть, какую-нибудь баррикаду, за которой небезопасно всё равно. Но, кроме этого, было и своего рода освобождение. То, что они так хорошо узнали друг друга за это время и так поразительно сошлись, не только цепляло душащие оковы, но и позволяло их разорвать на время ежедневных, с момента её отъезда в Анапу, звонков.       Проще говоря, всё было совсем не просто. И оба это понимали. Слишком хорошо.       Но её вьющиеся по ветру волосы, когда они совместно гуляли ещё в едва минувшую весну, перед назойливым своей жарой и этими чувствами летом; её улыбка и полное ощущение того, что она доверяла себя и её (эту улыбку) — вот, что возвращало Даню в мир лютых стараний во имя неё, во имя их, и дарило волшебный пинок сами знаете, куда.       — Баскова будем брать? — смиряясь со своей тяжёлой долей, Ярик вздохнул и спросил, окликая, Данилу, когда тот уже, готовый рвануть на всех парусах собирать чемоданы и прыгать до потолка, а лучше — до самого неба, был в шаге от двери. В его руках вертелся, словно это был спиннер, внушительных размеров мобильник (видимо, с мощным аккумулятором), а на лице прослеживалась некая печаль вперемешку с азартом.       Призвать парня к тем идеям, которые "загорелись" в его гениальной голове, и с целью бурного обсуждения которых он пригласил тик-токера к себе, не получилось. Но и приключения, которые любитель единорогов (и пососать иногда не нарочито чью-то кровь) к себе воззывал, тоже интриговали чем-то еле ощутимым и увлекательным. Даньке хотелось верить. Он был располагающим к себе, миролюбивым и идейным подростком. И у Ярослава только на вид было много вопросов к нему, на деле — мало.       — Что? — развернулся, стоя к Ярику в полоборота, и выронил Даня, сдвигая бровки домиком в спонтанном недоумении, накрывшем его. — А, нет! — "догнал" он. — Зачем нам Басков?       Ярослав покачал головой.       "Может, Басков тебе там действительно не нужен, а, судя по тому, как неожиданно и как странно ты выпросил у меня эту "деловую" поездку, тебе там нужен кое-кто определённый...", — подумал и не произнёс вслух Андреев.       Он знал, где сейчас Женя, и где сейчас мозги Дани. Повторюсь, донимать юнца своими усмешками над тем, как парень заламывает руки и ищет пристанища нервному и старательно прячущемуся от чьим-либо зорких глаз взгляду, он не собирался. Ибо прекрасно понимал того, и был, как всегда считал, "на одной волне". Не братан, но и не отец в привычном понимании. Нечто среднее и очень даже вольготное.