Соединение установлено

      Горячий воздух просачивался сквозь пластиковые окна, ведущие на террасу, где вчера Женя восседала на кованом стульчике за маленьким круглым столиком, созерцая стакан апельсинового сока, держа его в руке, подобострастно вперившись в экран телефона, где светилось её жизнерадостное чудо.       Долгожданный, без сомнения, ленивый на первое время (ибо всё равно долго не могла девушка так называемо тюленить без всякого увлечения, только выбираясь на пляж и на ужин в отеле) отпуск протекал самым что ни на есть кайфовым, как выразился бы здесь Даня, образом. И, несмотря на частые и увлечённые звонки по видеосвязи, которые они поддерживали с парнем, она была искренне рада, что его тут нет.       Ничего, вроде бы, не противодействовало тому, чтобы эти жаркие, ленивые и какие-то особенно добрые и искрящиеся истинным наслаждением деньки протекали для них обоих в этом скромненьком номере, с видом на море и солнце, которое вставало и стояло напротив стояка весь белый день, до самого позднего часа, и в который не предоставлялось желаемым с ним прощаться. Ничего не мешало тому, чтоб этот хулиганистый блондин, уже не скрывавший своего участия в её жизни от самого себя и от неё самой, появился здесь изначально вместе с ней и занял хотя бы соседнюю от неё комнату, которая входила в занимаемый ею люкс, «кантуясь» на строгом и воспитывающем диванчике. Дай Бог, чтобы её целомудренности хватило на первую ночь: далее бы (тут и рассуждать в целом не надо) она без размышлений, многочисленных и утомляющих, пустила его на удобную, хоть и не двуспальную, а скорее полуторную, что было даже странно, кровать в уютной спальне.       Она уже даже имела смелость представить себе, как он прижался бы к ней в ночи, и как его тёплые, живые губы докоснулись бы до её щеки, потом шеи, потом нашли бы её губы, и вся Анапа бы для них бессовестно пропала... И даже солнце бы уже так не интересовало с его неотразимым свечением, и море уже бы не манило так в свой ясный плен, которого дожидалась она кропотливых полтора года без его плеска и гремучих волн — какое там. Они с Милохиным, она уверена, банально бы до полудня не вылезли бы из постели, любуясь доступностью друг друга и воцарившимся покоем и одиночеством в царстве гармонии двухкомнатного номерка.       Но, именно поэтому, я думаю, вы догадались, его здесь и не было. ***       Медведева предпочитала не питаться тем, что предоставляли в основном меню столовой на первом этаже в их типичном курортном отельчике на побережье, и дело было даже не в том, что кухня сильно уступала остальным параметрам, по которым она выбрала здесь остановиться. Дело было в режиме питания и его индивидуальном наполнении, которое она уже давно присмотрела для себя и почти не отказывалась от того, чтобы с заботой о себе его успешно соблюдать. Будучи кем-то вроде фанатки морепродуктов, она выискала поблизости, когда поняла, что на кулинарные изыски этой гостинички можно вполне не полагаться, неподалёку магазинчик, где продукты морского происхождения продавали в хорошем качестве, и с удовольствием готовила их для себя на предусмотрительно выбранной вместе с остальными удобствами номера маленькой кухне, смакуя каждую минутку наслаждения от данного процесса.              Готовить девушка любила не всем сердцем, но здесь, отчего-то, всё шло иначе.       Сердце с бодростью выстукивало ритмы счастья, когда глаза, чуть щурясь, открывались навстречу новым суткам, каких здесь, в месте её истинной свободы, будет не так уж много. Собственно, логично сделать вывод, что она ими дорожила. И этой новизной, которая вошла в её размеренный расписанный график сладостным до мурашек безделием. И значительным в своей миссии созерцанием всего, что служило полноценным поводом для простой человеческой улыбки и гармонии: начиная от того, что она сама решала, чему посвятить уже по-любому прекрасный и заранее удавшийся день, и заканчивая ещё многими весомыми и нет (вернее, да) незамысловатыми причинами.       Поднимаясь с постели ближе к тому моменту, когда завтрак для постояльцев уже начинался и в самом разгаре состоял в толпе завладевавших всеми свободными столиками голодных отдыхающих, девушка, блаженно потягиваясь и стягивая чуть опрятнее небрежно помятую белую хлопковую маечку, после изучения ещё заспанными, но главное, выспавшимися глазками великолепного пейзажа за окном, неторопливо проверяла соцсети и шла, надевая по ходу движения шортики, колдовать над завтраком.       Волосы, мило растрёпанные и струящиеся тёмной копной, она собирала, немного погодя, в «на скорую руку» низкий хвост, о котором имела обыкновение особо не заботиться (зная, что Даня любит её такой ещё больше, чем когда на ней сверкает наведённый предварительно лоск); на маленький обеденный тире журнальный столик ставила на подставку телефон, подключая к компактной портативной колонке, которую привыкла брать с собой в путешествия, и, весело и деловито, вместе с тем — так ненаигранно корчась под льющиеся из собственного плейлиста треки, ворковала с кастрюлями: в одной из них томились, на этот раз, ароматные спагетти, в другой — варились приготовленные для сегодняшнего барского блюда и царского завтрака гребешки.       В её арсенале была пара любимых специй, которым она также не могла отказать в поездках, будучи далеко от дома и своей Райской, манящей её кухни. Ими она, следовательно, приправила готовое блюдо.       Женя старалась сделать всё в своём импровизированном владении как дома. Чтобы в спальне пахло её туалетной водой, которую она пафосно разбрызгала, добиваясь от пространства действительного уюта, который был невозможен, по её мнению, с запахом чужих, сменившихся до этого в номере людей. Чтобы на кухне раздавался тонкий и притягательный аромат от её горячо любимой ей же самой стряпни, а на диване был постелен любимый, хоть и не характерный для такого тёплого времени года, махровый плед. Спортсменка всегда предвидела: в любой момент, ночью, ей может стать холодно. И эта её странная или крутая предусмотрительность или обыкновенное собственничество было, пожалуй, в ней очень завораживающим.       Приземляясь (в прямом смысле, ибо потешить своё игривое и в хорошем смысле бесшабашное настроение хотелось ярким прыжком на сидение) на диван, с которого можно было преспокойно дотянуться до стола, вкушая аппетитное блюдо, она отодвинула левее махровый плед, укрывая им центральную часть углового предмета мебели, и, выключая портативную колонку рядом, на столе, и включая на телефоне Skype, приступила жадно жевать приготовленное «блаженство вкуса», как она называла то, что ей нравилось в еде, с большим удовлетворением и ребяческим восторгом натягивая на вилку бесконечные спагетти.       Как настоящий фанат японской культуры, она не могла не признавать спагетти иконой гастрономического блаженства. Если вы сейчас удивились этой аналогии, то вспомните про знаменитый рамэн (блюдо японской культуры). Спагетти, конечно, — не он, но тоже культура. Смакуя каждый опущенный в рот гребешок, она потягивала следом уже мелькавший в тексте апельсиновый сок, и выжидающе, вскоре не без тени волнения, поглядывала в экран, где её ждали, раздаваясь из динамиков, всё те же непристойные гудки.       Наконец, вместо них и светящейся по центру аватарки Милохина и его фамилии и имени — никнейма в Скайп — появилась сама фигура Милохина собственной персоной. Женя уже успела подумать, что так здорово налаженные традиции нарушаются. А нарушать их, как и прощаться с ними, по истечению срока её пребывания здесь, мучительно не хотелось, хоть спортсменка настойчиво и бойко сторонилась подступавшей слабости это признать.       — Пупс, привет! — раздалось в динамиках, одномоментно с этим по одну сторону камеры появилась часть Милохина, а вернее, его рука, привычно демонстрирующая двумя пальцами знак Victory, и полупрофиль лица. По-видимому, парень откуда-то выглядывал. А зачем? Попросту маскировал, быть может, что-то, что хотел бы маскировать.       Вместо того, чтобы спокойно доедать своё вкуснейшее блюдо и спокойно слушать Милохина, с какими бы то ни было его оправданиями по поводу странного появления в кадре и долгого игнорирования её звонка, она начала допускать в свою голову неодобрительные такой сказочно расслабляющей атмосферой отпуска мысли. По подобию: "может, к нему девушка приходила, и он, вовлечённый в процесс, не хочет мне показывать что-то, что можно было бы назвать "следы страсти"?.. хотя нет, бред: он мог бы одеться", — заключила она, давая себе этим успокоение.       Думать о том, что у Милохина кто-то есть, ей периодически приходилось, но эти мысли развеивались её внутренним убеждением, которое по неизведанной причине твёрдо открылось в ней с тех пор, как они стали созваниваться по два раза на день, и хорошим настроением, на которое она была всецело настроена на летнем курорте, где все поводы для паники заметно скрашивались поводом для того, чтобы напялить шлёпанцы на босу ногу, само собой — купальник под тоненькое платьице, панамку, солнцезащитные очки, и в неспешном темпе, буквально за пять минут, дощеголять до моря. В городе такой возможности не было (не исключено, что поэтому люди ходили злые).       И потом: располагающая к себе и абсолютно беззаботная, как и раньше, улыбка Милохина, как и его приветствие "пупс!", не могло действовать на девушку никак иначе, кроме как положительно.       Она снова уверенно держала в руке вилку, и, чуть причмокивая, доедала "свою лапшу", как выразился бы Даня. Которому по большому барабану была эта разница между макаронными изделиями.       А вот слюна у него сейчас опредёленно выделилась, глядя на сопровождающую их беседу роскошь, которая оказывалась, на зависть ему, во рту у Евгении.       — Какого хрена ты там так аппетитно ешь? — полу-возмущённо высказался блогер, облизывая верхнюю губу и соблазнительно глядя на соблазнительную тарелку в кадре.       Медведева, еле сдерживаясь, чтобы не разулыбаться во весь рот с этой его простой, но такой уютной, как, впрочем, всегда в его исполнении, фразы, поспешила прожевать и проглотить, а потом ответить.       — Потому что я, в отличие от тебя, балую свой желудок. — она провела рукой по подбородку около нижней губы, чуть промакивая её от стекающего масла со спагетти. Каким-то чудодейственным макаром их поведение друг перед другом стало чересчур свойским, что, конечно, не могло не умилять.       Такое чувство, что они уже продолжительное время жили под одной крышей, просто сейчас находятся в разных городах и говорят через приложение, всё равно не желая прекращать контакт друг с другом.       — Да ладно, ты когда успела с бобов-то слезть? — оголил в привычной для него широкой улыбке свои зубки Даня, развязно и с надрывом посмеиваясь, что даже местами снизошло на ещё более смешащее Женю случайное хрюканье.       Что самое интересное, так это то, что он, по всей видимости, сам не ожидал, что его вопрос-подколка вызовет в нём такую несдержанность.       — Дань, ты меня доведёшь когда-нибудь. — сказала она смиренно не про его вопрос, а про его смех, который вводил в неистовый кураж тех, кто его слышал и наблюдал, особенно — вживую.       Тот, однако, знал, что находить смешным. И решил объяснить. Хотя, на объяснение это не особо походило, ибо он даже не закончил начатое, а та, не внимая его комментариев, беззаботно продолжила дальше.       — Да не, не, я просто... — сквозь хохот проронил он.       — Абсолютно ничего смешного, между прочим. Правильное питание — это залог организованной жизни. И потом, как можно было сказать, что я ем бобы, когда я ненавижу бобы! — демонстрировала негодование она. — Я люблю орехи, к твоему сведению.       — И лапшу. — не удержался он, всё ещё наглядно показывая, что, будь возможность поделиться перекусом через Интернет, он бы заставил Медведеву отослать ему свою половину.       — И спагетти!! — взвигнула она, специально выводя Милохина на поражение в этом споре. — Да, я могу себе иногда позволить, потому что... — далее она вновь принялась быть серьезной, зачем-то покорно объясняясь перед парнем, как именно она владеет своим рационом. Но у неё не получилось.       Она подняла на него глаза в попытке сосредоточить зрительный контакт и прочесть парню лекцию (в пользе которой уже сомневалась, но не могла по привычке упустить шанса на обучение этого недотёпы, как она его иногда в шутку называла).       Её деланной статусности и статности хватило ненадолго: Даня в экране как ни в чём не бывало корчил рожицы, по которым она не сразу поняла, что это он пародирует её — то с нарочито серьёзным видом стеснительно опуская глаза, то устремляя их на неё, прислонясь близко-близко к камере. Сегодня он был без очков, и ему ничто не мешало стрелять глазками, выбешивая её или, напротив, только раззадоривая, что, скорее всего, было вторым.       — Милохин, блин! — прислоняя ладонь к губам и прикрывая глаза, та отвернулась, испуская свой смех куда-то в сторону, пока тот делал то же самое, всё ещё почти тщетно пытаясь держаться в образе нравоучительной Медведевой. В очках ему бы это даже ещё больше удалось.       Откровенно говоря, его бесило, когда она его так называла. Не так, как её бесило "Жека" (в том числе, из его уст), но тоже по-доброму. И он не упустил своего, чтобы беззлобно возмутиться.       — Не называй меня Милохин! — непроизвольно заржал он, стукая для хоть малёхонькой убедительности кулаком где-то, где, очевидно, у него был стол. — Евгения Армановна Медведева! — видя, что его аргументы не работают, подействовал он более везкими.       Та вместо ответа изобразила ему в камеру фигу и продолжила, хотя ещё и не заканчивала, неуёмно смеяться.       Ему, конечно, безу-у-умно нравился её смех. Но, такими темпами, они не поговорят, не считая бреда про спагетти и поочерёдное название полных имён друг друга.       Хотя, когда их разговоры были скопищем различных мудростей?..       Мудрость как раз и заключалась в том, чтобы вести себя так, как чувствуешь, и как тебе безгранично, подчёркиваю, комфортно с этим человеком.       — Кончай, давай. Ты мне позвонила, чтобы ржать? Это не ги... гиги... гини... не гигиенично! — выговорил он, полушёпотом матерясь. Такие запинки тоже были привычны, когда его мысль бежала быстрее артикуляции. — Ты плюешь мне смехом своим в экран! — он выставил ладонь вперёд, показывая, мол: "не слюнявь!".       Немного успокоившись, она, возвращаясь к экрану, увидела, наконец, фигуру парня, вернее, её часть: до уровня, где заканчивалась грудная клетка; и её ярый смех постепенно сменился на удивление. А когда Даня смело стал отходить от камеры по её просьбе через считанные секунды, её глаза делались всё более округлившимися и непонимающими.       — Погоди, а какого... ты свёл все татуировки? — не скрывая своего живого вопроса в глазах, она внимательно начала изучать будто бы даже похудевшее зрительно за отсутствием всех татуировок тело парня. Вернее, обнажённый торс.       И, кажется, сейчас это был хитрый, но легальный способ это сделать. Хотя девушкам свойственно пялиться на мужские формы, ровно как и наоборот, делать это было всё равно стеснительно. Даже когда парень сам давал это нечаянно сделать, ведя беседу в домашней обстановке без верха.       — Класс, да? — тот состроил из себя Гладиатора, задирая руки вверх и сгибая их в локте таким образом, чтобы показать бицепсы, которых, по большому счёту, не было. Но это было лишь для забавы.       — Я... чего-то не понимаю? — ухмыльнулась Женя, пытаясь между наблюдением за телосложением обаятельного блондинчика зацепиться хоть за какую-то логическую мысль, которая бы избавила её от недоумения. — Не уверена, что ты бы реально их свёл за... — "блин!..." — Пару дней. — она хорошо помнила, когда последний раз тот разговаривал с ней без футболки, но, чтобы не выдать свою хорошую память в такой непригодный момент, она сослалась на образное выражение. Почти спалилась.       — Не, ну, конечно, ты что, я их не свёл! — закончив вертеть бицепсами, которые вроде были, а вроде и нет, Даня снова приблизился к экрану, в результате чего девушка стала догадываться о том, как это он провернул эту нехитрую, но, судя по всему, долгую и мучительную манипуляцию.       При близком рассмотрении, хоть и с помехами интернет-соединения, можно было заметить поблёскивание тоналки (тонального крема) и... пудры, кажется?       — А-а-ааа... — закивала и улыбнулась Женя, всё ещё оставаясь с округлившимися от непривычного зрелища глазами.       — Поняла, да? — сверкнул хитрой улыбкой Даня. — Я их замазал! Я всё утро тут сижу!       — Теперь понятно, чё ты трубку-то не брал. — не позабыла та выставить укор в его адрес. Нечего не отвечать девушке, которая скучает далеко, одна, в номере, на жарком курорте, где, ежели захочет, какой-нибудь симпатичный паренёк составит ей свою компанию!..       Хотя, будем честными, Женя на такое пойти не могла. Ещё год назад ей никто не мог сказать, что её "симпатичным пареньком" станет Милохин, однако, он стал. А вот к отношениям она и без того всегда подходила серьёзно. Так что Дане нечего волноваться... Ну почти. Если только он не разозлит или не проигнорирует её до такой степени, что она снова найдёт себе здесь какую-нибудь бюджетную версию корейца и весело зажжёт с ним в подобии ночного клуба на побережье.       — Прости, пупс.       Он выдал это настолько неожиданно для себя и для неё. Так тепло и по-домашнему звучали эти два повинных слова, что Женя с какой-то особенностью чувствительностью к моменту стала вглядываться в экран и в его родные черты, соприкасаясь, будучи на расстоянии в километры, тем же взглядом с Данькой, который означал её дом, её пристанище, её жизнь, которая обязательно накроет её по возвращению в Москву. Любимую Москву. Нигде ей не было так хорошо. Хотя и здесь, в Анапе, было классно. Даже очень...       — Ничего, я привыкла. — край губ растянулся в странной улыбке.       С одной стороны, она означала, что ситуация больше не стоит обсуждения, что неловкое молчание можно прекратить, прервав его взбаламученными и нервными, судя по раскалённой атмосфере между двоими, разговорами. С другой, она придерживала это молчание для неторопливого осмысления, для того, чтобы понять, в чём сила столкновений двух пар смущённых глаз, в чём привилегия такого расслабленного общения, и в чём, однако, кроется его весомая скрытность...       — Ты же опаздываешь всегда. Ничего не изменилось.       Ничего не-из-ме-ни-лось. Даже грустно стало. И эта грусть осела в пространстве освещённой комнаты в доме на севере столицы, в тёплом по летним меркам Московском воздухе.       — Я фотки делал. И наделал. Йоу. — оправдавшись, почему он не принял сперва звонок, он выставил вперёд ладонь, изображая жест, известный как "Коза", и натянул лыбу, сверкая собеседнице по ту сторону камеры своими брекетами на зубах. Хоть что-то осталось на нём — татуировки, если честно, её знатно шокировали. Вернее, их внезапное отсутствие.       — А я всё доела. Теперь надо сжигать калории. — она пожаловалась, вращая перед парнем пустую тарелку. — Идти, хотя бы, по пляжу гулять. А лучше велик где-нибудь взять — и...       — Зачем тебе? Ты не жирная. — честно признался тот, не дослушивая её грандиозные планы.       — Спасибо, Дань. — сквозь неувядающую, похоже, почти не на секунду в их разговоре, улыбку поблагодарила она. — А тебе, кстати, без татуировок не идёт.       — Ты, блин... — начал было Даня, намекая на то, что это — увы, неуместное замечание в пользу того, кто полдня уже успел убить на то, чтобы убрать всю свою подноготную. Но, стоит отметить, ему это также льстило: не каждая девушка отмечала, что ему идёт его забитое тело, которым он сам вдохновлялся. Иначе бы не делал столько разнообразных наколок.       — Или я уже к тебе с ними привыкла. — на полтона тише, еле заметно выдыхая тяжёлый воздух через рот, проговорила Женя.       "Так-так... Привыкла... К тебе привыкла... К тебе с ними привыкла", — сразу же полилось в сознание Дани.       И он моментально закусил губу, глядя на свою Женю, пока та, поняв свою ошибку, придумывала, куда уйти (точнее, какую тему придумать) в провалившейся по всем фронтам "дружеской" беседе, а он, между тем, представляя её взгляды на своём теле, уже знал, что сегодня же начнёт смывать ненужный, отныне, тональник и прочую маскирующую косметику...       (которую, к слову выпросил стырил у девчонок из "Дрим Тим'а")