Песнь волчицы

"Как много прелести утратило бы наше счастье, если бы никто не радовался ему вместе с нами! Как трудно было бы перенести наши несчастия без друга, который испытывает их еще сильнее нас". ~Цицерон~ *** За те двадцать минут, что они потратили на дорогу до того загадочного дворца, о котором упомянула не менее загадочная новая хозяйка, неожиданно для себя Долунай быстро расслабилась, легко и непринужденно болтала со своими спасителями, словно они были просто приятными в общении сверстниками, а не теми, кто её купил. В основном она отвечала на их вопросы о её прошлом, в кои-то веки не испытывая ни боли, ни неловкости от воспоминаний, и вместе с тем от чего-то впервые желая оными поделиться, раскрыть перед кем-то душу, выговориться. Конечно, она не была до конца откровенна, не расказывала о многих особенно неприглядных своих поступках, но всё же не скупилась на подробности перед удивительно заинтересованными слушателями. Долунай не искала ничьей жалости, считая это чувство несколько унизительным, но сочувствие в глазах и словах Лале и Аслана почему-то совсем не вызывало отторжения. Когда при подходе ко дворцу Долунай осознала, куда именно занёс её внезапный поворот судьбы, охватило такое удивление, какого очень давно не испытывала. Всё это казалось ей столь странным, почти невозможным, и одновременно столь естественным, что ранее уживающиеся в сознании жестокий циник и прячущийся где-то глубоко, по-детски верящий в лучшее сказочник-романтик вступили в нешуточную борьбу. С новой силой накатила тревога, волнами прокатываясь с головы до пяток. - Даже спрашивать боюсь, что племянница султана делала без охраны в огромной толпе на базаре. - выяснив, кем же всё-таки являются её спутники, выдавила Долунай, пытаясь справиться с неуемным волнением. - Как вас только отпустили? - А нас и не отпускали, - озорно улыбнулся Аслан, - Лале просто захотелось самой выбрать себе новые краски. Иногда у нас получается так сбегать, правда, попадает потом обоим. По заговорщицкому выражению лиц этих двоих Долунай поняла, что для них такие вылазки были настоящем приключением. Сама она не видела никакой прелести в побеге от стражи, поскольку для неё, уличной певички и воровки, это было вынужденной необходимостью с реальной угрозой жизни, но теперь, глядя на новых знакомых, она поверила, что при определенных обстоятельствах и в хорошей компании это действительно может быть весело. - Ладно, но я всё же осмелюсь заметить, госпожа, что вам не стоило сбегать в таком дорогом наряде, и в целом следует быть осторожнее, иначе это может очень плохо кончиться. - из самых благих побуждений заметила Долунай. - Так вы, получается, рисуете? А я думала, что у вас живопись - харам. Запрещено. - Я же говорила, что пока никого из старших нет рядом, можешь звать меня просто Лале, - слегка укорила та и грустно добавила: - Да, живопись у нас не в чести, считается проявлением гордыни. Но я не могу отказаться от того, к чему стремится душа - думаю, это достаточно ценно, чтобы стерпеть осуждение. Ты ведь не отказалась бы от музыки и песен, если бы тебе запрещали, верно? Кстати, я очень хочу сегодня послушать какую-нибудь из этих баллад, - она вновь с интересом взглянула на тетрадь, которую Долунай дала ей в дороге. - Жаль только, что большинство не на турецком. - Не сказала бы, что за эти два года идеально выучила ваш язык, но могу попробовать для вас заняться переводом. - вежливо ответила Долунай. Безусловно, тут не обошлось без корыстных побуждений: она сразу поняла, что нужно всячески налаживать отношения с новой госпожой, чтобы обеспечить себе хорошую жизнь. Но вместе с тем к этому расчету примешивалось вполне искреннее желание получше узнать своих новых знакомых, излучающих доброжелательность и энтузиазм. - Договорились, - оживленно кивнула Лале. - Ладно, пойдемте скорее, нас, наверное, уже обыскались. - Не бойся. Жизнь в этом дворце, конечно, не рай на земле, но здесь ты никогда больше не узнаешь ни голода, ни лишений, ни людей, подобных тем, что окружали тебя всю жизнь. - успокоил замершую Долунай Аслан, заметив её тревогу. - Да. Я позабочусь о том, чтобы тебе здесь было хорошо, обещаю. - улыбнулась Лале, неожиданно сжав её руку в знак поддержки. - Ну, пойдемте же. И тревога, точно под действием какого-то заклинания, тут же улетучилась. Более того, окружающие красоты, могучие стражи и исполненные достоинства калфы каким-то образом вселили чувство уверенности - насколько оно вообще возможно в такой ситуации. Вернулось и свойственное Долунай любопытство, почти детское в своей непосредственности. Ей стало интересно, сколько времени потребуется, чтобы изучить весь этот просторный гарем, и насколько его уклад отличается от того, который был ей знаком. Неизвестно, как именно Лале объяснила появление Долунай и желание видеть её своей личной служанкой, но Шахи-хатун исполнила это повеление любимой племянницы султана. Лично провела её по гарему, представила другим девушкам и рассказала об обязанностях, которые полагаются личной служанке юной госпожи. Всё девушки султанского гарема оказались настолько красивыми, что ей стало как-то слегка неуютно, особенно учитывая собственный потрёпанный вид. В основном новоприбывшую приняли совершенно равнодушно, удивившись лишь её слишком юному возрасту, но некоторые девушки почему-то смотрели на неё откровенно враждебно. "Наверное, это оттого, что меня сразу назначили служанкой госпожи. - догадалась Долунай. - Многие из тех, кто не желает становиться наложницами султана, хотели бы занять это место, ведь у служанок, должно быть, заметно больше жалованье, чем то, что получают остальные девушки. Кроме того, если верить сплетням, которые я слышала в гареме бея, у служанок больше шансов на то, что когда-нибудь за хорошую работу им подберут жениха и выдадут замуж. Видимо, эти стены насквозь заражены соперничеством. Если уж в гареме старого бея каждая готова была другой голову откусить, то даже представить страшно, что же творится здесь". Впрочем, перспектива каких-либо конфликтов ничуть не пугала Долунай, хотя она точно была самой юной в этом гареме. Быть одинокой волчицей в стае шакалов, равно уметь кусаться и притаиться - то, что она умела, кажется, с первого вздоха. Тем более, что здесь сам случай в лице Лале благоволил к ней. Новоприбывшую быстро, но тщательно осмотрели лекари, после чего ей выдали стопку невзрачной, но чистой и более-менее подходящей по размеру одежды, и вместе с другими девушками со проводили в общую баню. ...Белёсый пар обволакивал расслабленное тело, как дым, клубился по всему помещению; тёплая вода, зачерпываемая кофшиком, вместе с грязью смывала и все тревоги. В списке вещей, которые однозначно нравились Долунай в Османской империи, баня занимала отнюдь не последнее место: бездольное детство, вечные переезды с места на место и сама жизнь в Европе не располагали к здоровому соблюдению гигиены, хотя у итальянцев, преемников древних римлян, любовь к водным процедурам была в крови, как бы ни пытались глупые люди заглушить это вредными предрассудками. Оторопь брала при виде тех, кто предпочитал мыться не более чем пару раз в год. А самой Долунай как-то раз удалось искупаться в настоящей ванне, и это было восхитительное ощущение! Жмурясь от пены и удовольствия, она тихонько мурлыкала себе под нос какой-то простенький мотивчик, игнорируя быстрые и острые изучающие взгляды некоторых девушек. - И почему только госпожа Лале взяла её во дворец? - фыркнула одна из них, лет восемнадцати, искоса взглянув на нее. - Да ещё и сразу взяла себе в услужение! Ребенок, тощий и черный от загара, аж ребра видны. Подобрали, как собаку с улицы. Из жалости, что ли? Разве она справится с обязанностями, если дух в теле едва держится и взгляд как у побитого щенка? Долунай с превеликой радостью проигнорировала бы эти обидные замечания, не считая баню подходящим местом для грызни, но у неё давно вошло в привычку не оставлять нападки без ответа. В перепалку вступать не хотелось, поэтому, смерив красноречивым взглядом круглое лицо с красивыми, но мелкими чертами, несколько полноватую фигуру и оценив излишне бледную изнеженную кожу говорившей, равнодушно и немного коряво ответила на древнегреческом цитатой из любимой книги басен: - Больше всего наша забота о том, в чем сами понесли ущерб*. - Что?.. - непонимающе нахмурилась та. - Наверное, она ещё и ни слова по-турецки не знает, - хмыкнула другая, намыливая длинные мокрые волосы. - Язык какой-то странный. Долунай удивилась: с основами древнегреческого языка она познакомилась уже в гареме бея, благодаря одной калфе, что обучала наложниц турецкому языку. Заметив у девочки всепоглощающее стремление к изучению словесности в любых проявлениях, она немного занималась с нею дополнительно. Классические древние языки - латынь и древнегреческий - входили в стандартную программу всех существующих в Европе школ*, и Долунай почему-то думала, что в обучении наложниц султана они тоже есть, ведь эти девушки должны быть достаточно эрудированными, чтобы уметь увлечь разговорами на любые темы, а не только красотой. Но, видимо, здесь она ошиблась, и ощутила от этого более сильную обиду, чем от злых слов наложницы. Долунай с детства искренне стремилась к знаниям, вот только они не стремились к ней - вся её жизнь после казни отца располагала только к полнейшей безграмотности и ограниченности мышления, зацикленного на выживании. Из-за образа жизни и людей, что её окружали, невежество въелось глубоко под кожу, словно навешивая на нее табличку "отброс и грязь общества", но жажда избавиться от него была так сильна, что порой переламливала собой самые тяжелые обстоятельства. Немногие доступные в прошлом гареме книги были изучены вдоль и поперёк, и, размышляя об этом, Долунай ощутила что-то вроде... алчности? предвкушения?.. "Другая девушка умирала бы от страха перед неизвестностью или грезила бы о том, чтобы стать когда-нибудь наложницей шехзаде, а о чём думаю я?.. О том, как бы хоть разок пробраться в библиотеку. Н-да. Хуже воровки, влюбленной в учебу - только глупая воровка, влюбленная в учебу. Интересно, а какое наказание здесь предусмотрено за кражу книг?.." После бани калфа неторопливо проводила их до общей спальни, дав полюбоваться красивыми коридорами, начищенными полами и причудливыми фресками. Долунай вполне уютно устроилась в уголке у одного из дастарханов, дружелюбно улыбнулась соседкам, с которыми довольно легко завела непринуждённый разговор. Они тихо ужинали, равнодушно интересуясь прошлым новенькой, объясняя быт и уклад султанского гарема. Между тем Долунай внимательно изучала каждую собеседницу, стараясь выяснить, кто из них пользуется авторитетом, кто какой статус занимает, и так далее. В этом гареме существовала очень жесткая иерархия, от простой рабыни до султанши, и Долунай со свойственной ей осторожностью сразу выяснила, к кому лучше сразу попытаться найти подход. За этим времяпровождением прошло несколько часов, и ближе к вечеру к ней подошла калфе, уведомив, что госпожа Лале зовет её к себе. Как и ожидалось, у Лале были прекрасные, просторные и очень уютные покои, пронизанные солнцем. Не привыкшая к роскоши Долунай сначала огляделась, задерживая взгляд на особо привлекательных деталях интерьера, и только потом заметила, что самой госпожи нет в комнате. Из приоткрытой двери напротив повеяло легким ветерком - очевидно, эта дверь ведет на террасу, и именно там Лале ждет свою служанку. Она собралась было пройти туда, но взгляд зацепился за красивую книгу, оставленную на тахте, и подсознание признало это неплохим предлогом, чтобы немного задержаться в красивой комнате. Не совсем осознавая своих действий, Долунай восхищённо провела пальцами по инкрустированому переплету, открыла книгу и радостно улыбнулась, увидев название. Божественная комедия. Она давно мечтала прочитать эту книгу, оставлявшую противоречивые, но всегда яркие впечатления у самых разных людей, с которыми ей доводилось общаться при тех или иных обстоятельствах. Они говорили, что эта книга, всколыхнувшая умы, - о духовном пути и метаморфозах души от ада до рая, о порочности и святости человеческого начала, а еще о любви, позволяющей преодолеть все препятствия... Не удержавшись, она с любопытством открыла книгу на первой попавшийся странице. Немного удивилась, что текст в оригинале - то есть на родном для Долунай итальянском языке. Вырвав глазами понравившуюся строфу, вслух тихо прочитала: - Обман, который всем сердцам знаком, Приносит вред и тем, кто доверяет, И тем, кто не доверился ни в чём... Внезапно прямо за спиной раздался другой девичий голос: - "Поверь - когда в нас подлых мыслей нет, Нам ничего не следует бояться. Зло ближнему - вот где источник бед, Оно и сбросит в пропасть, может статься". - процитировала Лале, вернувшаяся в комнату совершенно бесшумно. - Извини за мой жуткий акцент и если ошиблась где-то, я не так давно начала учить итальянский. Люблю эту книгу, она полна красоты и мудрости. Долунай ужасно смутилась, поняв, что поймана с поличным, и впервые ощущая такую неловкость оттого, что без спроса взяла чужую вещь. Потому что умение быть благодарной у неё, несмотря на жизненные тяготы, в силу юности ещё не атрофировалось. - Простите, госпожа! - пролепетала она, краснея, - Просто эта книга такая красивая, и я давно хотела почитать её, и... простите, этого больше не повторится. - Ничего страшного, я тебя понимаю. - Лале расположилась на тахте и изящным жестом предложила ей сделать то же самое. - Я бы подарила её тебе, но она из библиотеки. Однако ты можешь взять её почитать, и в целом, если хочешь, я могу брать для тебя иногда какие-нибудь книги. Мне жаль, что большинство девушек из гарема не пускают в библиотеку, они многого лишаются, особенно когда есть стремление, как у тебя. Взгляд Долунай был полон такого безразмерного удивления, что Лале не удержалась и весело хихикнула. Для неё, госпожи из османской династии, почему-то не казалось диким или странным без сожалений отдать дорогое ожерелье за жизнь какой-то рабыни, каких сотни, а потом с лёгкой душой разрешить этой же рабыне читать ценнейшие книги, каждая из которых тоже была на вес золота. И это абсолютно не желало укладываться в мрачную, жестокую картину мира, существовавшую в сознании Долунай. - Я даже не знаю, как благодарить вас, госпожа. - только и смогла она выдавить в ответ. - Видимо, мне не удастся убедить тебя наедине называть меня просто Лале, да? - вздохнула она и протянула ей тетрадь, которую Долунай отдала ей по пути во дворец. - Тогда поблагодари меня лучше какой-нибудь песней. Я соскучилась по музыке - если честно, сама я играю и пою не очень хорошо. - Тогда я сейчас принесу из музыкальной комнаты лютню, - оживилась Долунай. - Тогда приходи с нею в сад, к беседке. Душновато сегодня, ещё погулять хочу. Беседка большая и вся плющом увита, не потеряешься. - велела та ей вслед. Выбрав инструмент и проверив звучание, Долунай привычно спрятала тетрадь под подушку на своём новом спальном месте, и направилась в сад, где в беседке уже весело о чём-то болтали Аслан и Лале. - Хотите испорчу вам настроение? - перебирая струны, усмехнулась Долунай, повинуясь порыву. - Спою что-нибудь такое грустное, что плакать захочется? - Ты всегда такая "весёлая", или только по вечерам? - с иронией поинтересовался Аслан. - Ну, плакать, так плакать, давай. Лале, поделись платочком. Ткнув смеющегося друга локтем в бок, Лале одобрительно кивнула Долунай, и та запела. Необыкновенно чистый, ещё немного детский, но уже по-настоящему красивый голос звонко вознёсся к куполу беседки, переливаясь всеми тонами, как огранённый алмаз на свету, вместе с мягкой мелодией лютни: - Из вереска напиток Забыт давным-давно. А был он слаще меда, Пьянее, чем вино. В котлах его варили И пили всей семьей Малютки-медовары В пещерах под землей. Пришел король шотландский, Безжалостный к врагам, Погнал он бедных пиктов К скалистым берегам. На вересковом поле, На поле боевом Лежал живой на мертвом И мертвый - на живом...

***

С тех пор так и потекли дни. Утром Долунай приносила Лале одежду и таз для умывания, помогала одеться и училась плести сложные причёски для своей госпожи. Потом та уходила на занятия в школу, а Долунай - на уроки для наложниц, которые в основном касались более приземлённых занятий, чем изучение наук - шитьё, танцы, этикет дворца и прочее. После этого она с другими девушками занималась хозяйственными делами по дворцу, вроде уборки, а в свободное время читала или конспектировала книги, которые давала ей Лале. Однажды госпоже удалось уговорить главного конюха позволить Долунай посещать занятия по верховой езде вместе с нею, и хотя ей выделили самую безобразную клячу, Долунай была счастлива. По вечерам они с Лале подолгу болтали о каких-то девчачьих мелочах у неё в покоях (например, однажды Лале разоткровенничалась и, смущаясь, призналась, что испытывает к своему кузену, шехзаде Хасану необычные, новые для неё чувства), либо же шли гулять по окрестностям дворца - в этом случае к ним почти всегда присоединялся Аслан. И это были по-настоящему прекрасные моменты, Долунай отдыхала душой, как никогда. И всё же, глядя на своих новых друзей, она никогда, ни на единый миг не могла забыть о том, какая пропасть их разделяет. Дело было даже не столько в статусе - Аслан ведь тоже был пленником, по сути рабом, - но в чём-то ином, более тонком. Они оба - королевской крови, это чувствовалось в каждом жесте, в каждом слове, особенно на контрасте с нею, Долунай, которая никак не могла избавиться от просторечных и грубоватых словечек в своей речи, ужасных манер и относительно упрощённого, узкого взгляда на мир. Кроме того, на контрасте с ними ей ни на миг не удавалось забыть о том, сколько грязи было в её жизни, и что из этого ей доводилось сотворить своими руками. Однако дружба между ними медленно, но верно укреплялась, хоть и не была совсем безоблачной. Так прошёл год.