***
Итак, вражда. Стоило мне в свои четырнадцать попасть на борт святой Мэри, со всех сторон ко мне стали стекаться слухи. От команды — учитывая частые замены в экипаже, не редко события успевали пройти через две-три пары рук или, если угодно, языков — нарочито громким шёпотом за ужином, от других капитанов, изредка навещавших Симона — эти и не думали говорить тихо, в конце концов — от случайных торговцев в портах. Я вместе со всеми катала бочонки и таскала мешки, а взрослые серьёзные люди, всегда готовые рискнуть ради выгоды, опирались о прилавки и смеялись. Все они, кто специально, кто нет, просвещали меня о давнем споре между Симоном и Германом. Мэри три десятилетия не имела себе равных, заполучить этот корабль мечтали многие. Когда в результате наглой авантюры приз достался неизвестному и преступно молодому — тогда я не задумывалась, но ведь Симон родился всего на семь лет раньше меня — цитрийцу, к нему в друзья стали набиваться многие любители наживы. Бедняги просто не представляли всех особенностей Симона. Наглость его шла от просчётов в планировании и невезении, излишний пафос — от неудачных попыток держать людей в порядке. Авантюризма да, хватало всегда. Но за каждым удачным громким делом прятались десятки, если не сотни, проваленных — часто по собственной глупости — затей. Свежезавербованная толпа ожидала совсем не этого. И если кто-то, плюнув, признал свою ошибку и сошёл в ближайшем порту, то Герман Глёйнхе решил иначе. Имперский беглец, отстраивающий на одном из островов собственное царство, был нежданным гостем на Мэри. Уж никак не подходило без пяти минут королю, пусть и мелкому, работать на кого-то. Особенно младшего и не имеющего за душой ничего, кроме происхождения и, собственно, корабля. Но Герман нашёл нужные слова. Симон решил, что заполучил союзника и друга, способного забрать вчерашнего ребёнка из-под местами чрезмерно назойливой опеки Цитры. Герман стал вторым человеком на Мэри. Обнаружив настоящее положение дел, доверчивость, беспокойность и даже беспомощность Симона, он решил от наивного дурака избавиться. Не учёл только удачу и странные, а значит оригинальные, идеи оного Симона. Так начались догонялки по всем морям. Я смеялась вместе со всеми, слушая подробности о переменном успехе двух пиратов и переходящем туда-сюда корабле. Мне казалось, истории эти остались в прошлом и никак не могут повлиять на текущую жизнь. Когда ты юн, всегда так кажется. В первый на моей памяти проигрыш своего капитана, я нашла чем себя занять, да и обиду — разочарование — затаила скорее на Симона. Второй почти проигрыш так и остался теоретическим — Мэри осталась нашей. Хотя мне эта личная встреча и стоила огромного шрама на груди — я уже говорила об этом. С того раза имя Германа я запомнила хорошо. Предотвращать встречи с этим неприятным человеком — а так же пакостить по мелочам — стало одной из первостепенных моих задач. Полностью оградить смущённого Симона от контактов не выходило, но всё же, пока я не застряла в чужих морях, Мэри хозяев стала менять заметно реже. Вторая часть моей предыстории — собственно прошлое дяди. В своё время он был крупной проблемой для пиратского архипелага. Крупные королевства ещё как-то могли что-то противопоставить его флотилии, а вот мелкие острова живущие за счёт побережья Империи и её же торговых судов, находились на грани исчезновения. Однажды он пропал, и плакать на вольных островах о нём не стали. Спустя — сколько же точно, восемнадцать, двадцать, двадцать пять… наверное около двадцати лет, по морям разошлись свежие слухи. Какой-то псих на потрёпанном фрегате, судя по описанию увлекающегося прикладной некромантией, всплыл из Мёртвого моря и не даёт спокойно жить только-только расцветшим разбойным колониям. Убить кого-то с безымянного фрегата было можно. Но — исключительно разрубив на мелкие кусочки, обычные раны им были нипочём. На Цитре к этим россказням серьёзно не относились. Во-первых, один корабль много вреда при всей неубиваемости пока не наносил, несмотря на все старания, а во-вторых разрывные пули, заговоренные на алтарях Ди, останавливали любую нечисть. Я разделяла мнение цитрийцев. Впрочем, специально искать встречи с фрегатом, полным живых мертвецов, не искала. Моё мнение, правда, значило не так много. Учитывая удачу Симона, не встретиться с озлобленным кораблём мы не могли. Мне было слегка за тридцать, Симону почти сорок, и я на пару месяцев оставила Туманницу своему первому помощнику ради очередной прекрасной и запоминающейся авантюры бывшего капитана. Наличие собственного корабля и своей жизни — достаточно удачной в плане материальном, но очень уж предсказуемой — аннулировало проблемы с бесплодностью затей Симона. Приключение вышло захватывающим, а ремонтировать Мэри из своей доли цитрийской добычи мне было не впервой. На обратном пути Мария очередной раз встретилась с Германом. Мы, как обычно в те годы, справились с чужой абордажной командой, и не желающий серьёзно повредить ни один из кораблей Глёйнхе отступил. Утомлённый Симон решил встать на якорь прямо там, где мы были. Идея, конечно, звучала странновато, но никто не спорил. Фееричная интуиция Симона часто проявлялась именно в таких мелочах, а затевалось всё путешествие, по сути, именно ради неё. О том, что притягивает удача Шу иногда нечто сомнительное, все как обычно не думали. Впрочем, не будь задержки авторства Германа, этой прекрасной истории скорее всего не случилось бы. Тогда. Вообще-то мы с Симоном сидели в каюте. Изначально предполагалось даже, что это каюта Симона. Но он слишком часто напивался до состояния, в котором место для сна большой разницы не играет — лестница, пол, ладно, так и быть, соседний сундук, но кровать моя — а я привыкла не отказываться от удобств, и при этом не отходить далеко от, скажем так, карт и навигационных приборов. Так вот, мы сидели там же, где и всегда в свободные минуты. Капитан обнимался с бутылкой — пока что осознанно и с удовольствием, а я всерьёз размышляла, стоит ли поддаваться его пагубному влиянию. С одной стороны, все мной уважаемые знакомые советовали этого не делать, с другой — не очень-то собственным советам следовали. Размышления на подобные почти философские темы меня в то время развлекали, а Симон мало помалу перетягивал на свою сторону. Вечное зло от стаканов — не уследишь, сколько раз хитрый собеседник под видом экспрессивных махов руками их заново наполнить успел. Собственно, к чему я. Привычки Симона плавно побеждали родительское воспитание, и к тому моменту, когда в каюту настойчиво застучали, действовать я могла легко, а вот соображала уже не очень ясно. — Герман, что ли, вернуться вздумал? Какой ему смысл? — вскинутые брови капитана отражали и моё мнение о ситуации. Подумать, что внезапно возникшее на горизонте судно может принадлежать кому-то ещё, ни мне ни Симона в голову не пришло. Что и не удивительно. Не подумали мы о том, что у возвращающегося за какой-то, очевидно, срочной надобностью. Недруга могут оказаться в запасе планы более агрессивные, чем обычно, планы. В конце концов, дважды за сутки пытаться захватить корабль, не повредив его непоправимо, было практически нереально. И ещё менее реально — найти в открытом море новый экипаж. Ожидая приближения корабля Германа на подходящее для переговоров расстояние, мы продолжали почти прерванный разговор. — Ну правда, Клари, — Симон устраивал руки на борту, а голову, в свою очередь, на руках. Смотрел снизу вверх, — Что за мутная история? — Почему сразу мутная? На мой взгляд конкретнее некуда. Шкатулка, палец, кольцо. Так уж вышло, что буквально накануне капитан решил навести на моём столе некое подобие порядка. Ладно, может стол и принадлежал изначально ему, но это было очень давно, а приличные люди, обнаружив в уже не своей мебели запертые ящики, взламывать их не пытаются. Симон от приличий далёк, конечно, но обнаружив среди моих сокровищ недавно обретённый подарочек Джина, мог бы и не орать. Так или иначе, Симон, со свойственным ему упрямством, добивался от меня подробностей. Несколько часов подряд, серьёзно, прерывался только на время абордажа. — Значит, было ещё кольцо? Покажешь? Я видел только палец, — засушенный палец на бархатной подушечке в лакированной шкатулке, среди прочих личных вещей. Очень в твоём духе, кто бы спорил. — Кольцо вот, — я подняла руку на уровень его лица, уже привычно блеснул ярко-зелёным огонёк в глубине изумруда, — Семейная реликвия. — О, вечно забываю, что ты из хорошей семьи! — ледяные пальцы пытаются стянуть перстень, приходится чужие руки стряхивать. — Мог бы и не рыться в личных вещах, между прочим. — Ну нет! Я же капитан, знать всё о моей любимой команде моя прямая обязанность. А я их соблюдаю по возможности, — укоряющий взгляд, яркий звонкий смех, — Ну хорошо, изредка. — Шёл бы тогда, для разнообразия, копаться в мешках и гамаках своих цитрийцев. Они, может быть, даже не сильно обидятся. — Вот ещё, — Симон поднимает голову, зато свешивает за борт руку, — У них точно нет ничего интересного. Обычные скучные драгоценности и деньги, никаких отрезанных ушей и прочего. С тобой веселее. — Спасибо, вся имперская аристократия в моём лице польщена твоей оценкой, — Симон всегда такой, но смеяться я не устаю. — Так что там с колечком? Если реликвия семейная, то мне очень интересно, чей к ней прилагается палец, — капитан не даёт увести разговор в сторону, он на самом деле часто такой цепкий, если уж решил что-то вызнать. — Барона Валентайна. Он, по традиции, должен был передать кольцо мне, но затянул — и одни милые люди решили его поторопить. — Тоже проблемы с семьёй? Понимаю, — Симон тянет слоги и не поворачивается, изучает маячащие вдали паруса, — Что-то корабль не похож на Германов. — И правда, — флаги кажутся незнакомыми, а паруса — странно обвисшими, — Скоро узнаем, кого там ещё принесло. Принесло, надо сказать, быстро, против ветра, и точно до того момента, как сознание моё прояснилось. Я не узнала стройный галеон, только слухи вспомнила. А когда команда зачарованных моряков, бесстрашных почти трупов, ринулась на палубу Мэри, и вовсе не до рефлексии стало. Люди после стычки с Германом, с одной стороны, были потрёпаны, зато азарт и злость не растеряли. Непорядок, понимаете, команда своё честно отвоевала, а ничего путного с противника опять не взяли. Чуждый корабль тоже не выглядел как богатый источник добычи — хотя кто знает, что скрывают его трюмы, может этих мертвецов смерть не заставила расстаться с жадностью — а если нет, то и собственная жизнь повод действовать неплохой. При ближайшем рассмотрении команда корабля-агрессора оказалась не такой странной, как о ней рассказывали. Ни какой-то неестественной сверх-человеческой силы, ни магических воздействий, ни даже «зомби» — оживших послушных трупов с вываливающимися внутренностями. При этом смотреть смотреть на них было неприятно, как-то брезгливо, мерзко. Обнаружь я среди противников настоящих, поднятых злой волей чудовищ — обрадовалась бы больше. Но нет. Обычные люди. Не неуязвимые даже — просто игнорирующие раны, пока они позволяют двигаться — многие, на самом деле, не подозревают, на что способно человеческое тело, а эти знали. Яростные, до посеревшей кожи пропитанные глухой тяжёлой ненавистью, с бессмысленными глазами, какие бывают только в трансе или таком глубоком погружении в себя, что и от смерти не отличишь. Может это глупо, но на Цитре не терпели такую не-жизнь, отказ даже от сознания ради каких-то дурацких «высших целей» — или что там нужно, чтобы так влипнуть. На Цитре не терпели, а я не просто так ходила под её флагом и носила на руке алую с золотом ленту. Потерянные души могут найти свободу в другой жизни. В этой же таких убивали. И раз уж до этого дошло — нет никакого резона изматывать себя, пробуя на прочность фанатиков. Я не лезла в гущу быстро разрастающейся драки — там и без меня хватало воспитанников Цитры, в том числе более развитых физически. С мостика открывался приличный обзор. Вдох — дотянуться пальцами для тайного кармашка, выдох — вытащить на свет разрывную пулю. Произнести два слова над тёплым металлом, зарядить, найти цель, задержать дыхание, выстрелить. Повторить. Благословение Ди — вещь сильная, умирали непобедимые противники как миленькие. И пороха у меня было вдоволь. Кое-кто из нападающих оказался относительно разумен. Не так уж удивительно, качественно портить жизнь пиратам, не видя ничего, кроме сужающейся воронки ярости с целью-приказом вдалеке довольно затруднительно. Ко мне усиленно начал пробираться парнишка. Мне он издалека показался через чур молодым, слишком лёгкие и безбашенные движения. Судя по выправке — военный, в прошлом белобрысый, с парадной саблей и потрёпанными нашивками лейтенанта Империи. Поймав глазами знакомые знаки отличия я задумалась было — но голова оказалась недостаточно свежа, чтобы одновременно думать и драться. Выдали напавшего на меня лейтенанта Энтони именно движения. Иногда дядюшка, кроме прогулок по кораблю, водил меня посмотреть на тренировки своих людей. На фоне офицеров, воспитанных в традициях классической школы, Энтони с его скоростью и хитрыми финтами выделялся уже тогда. Дядюшка Салли был доволен. Признаюсь, открытие моё мне не слишком помогло. Убивать старого знакомого не разобравшись в чём дело, расхотелось. Но и как-то остановить Энтони, чтобы объясниться, не выходило. Стоило мне просто подумать о том, чтобы начать разговор — как наружу вырывался неконтролируемый смех. Серьёзно, что я должна была сказать? «Привет, Энтони, давно не виделись. Ты не постарел ни на год — а для меня прошло двадцать лет. Не узнаёшь? Кстати, вы с дядей не зря столько раз рассказывали мне, где и как били пиратов. Благодаря вам я эти дыры в обороне закрыла, когда перешла к ним. Это пришлось к месту. Спасибо, дорогие мои.» Абсурд. Мне не хватало какой-нибудь оригинальной идеи авторства Симона. Срочно. На нашем противостоянии мои мысли, тем не менее, сказались. Нынешняя я могла справиться с дядюшкиным помощником, пусть и не сразу, но — не хотела. И бессознательно перешла к защите. Энтони заметил сам, поднял голову, сосредоточился на лице — я видела, как он напряг глаза — да так и замер. Узнал. Удивление на его лице было такое, что перебивало эффект любых проклятий. — Кларисса? Громкий, полный непонимания, окрик, и тишина, начавшая ползти во все стороны, как круги на воде. Энтони действительно не не изменился внешне с нашей последней встречи. Поэтому-то и показался мне таким молодым — я сама стала старше. Интересно, однако, ощущается парадокс. — Нет, это ты, правда? — он неловко опустил оружие. — О, так вы знакомы? Симон появился как чёрт из табакерки, когда только за спину перебраться успел… Я запомнила, что нужно его за это обязательно поблагодарить. Потому что абсурд достиг той точки, за которой всё остальное перестаёт иметь смысл. Потеряло его и сражение. Люди останавливались, замирали, косились на нас. Толпу уже рассекала высокая фигура спешащего к нам капитана, Симон лез вперёд, а я наконец смогла опереться о борт и расхохотаться. Сложившаяся ситуация не устраивала никого. Дядюшка, естественно, был в ярости, но головы, что удивительно, не потерял. Я, глядя на выступающую на лицах его команды ворожбу, предполагала худшее развитие событий — ещё большую потерю контроля после встречи с неприятным событием и сопутствующий раздрай в окружающем пространстве. Пронесло. Салливан согласился обсудить всё происходящее, и даже перебраться для этого в каюту. Зубы сжимая при этом так, что губы побелели, но это ерунда. Вменяемость сохранил — и то хорошо. Впрочем, это доказывало только то, что автор проклятья, упавшего на корабль — не он. Забегая вперёд скажу, что он так и не успел рассказать мне подробностей о том, что с ним произошло. Слишком верил в следующую встречу. Я размышляла о тех самых тёмных заклятьях и их признаках — можно сказать, профессиональный интерес — и спокойно следовала за несмолкающим капитаном и притихшим дядей в глубину Мэри. Замыкала шествие, перекрывала Салли обратную дорогу, пользовалась лишней возможностью не смотреть ему в лицо. И поздно догадалась, что мысль о передислокации высказал Симон, а значит имел в виду мою — ладно, общую, каюту. С другой стороны, ничего более предосудительного, чем факт пиратства, там обнаружить было бы сложно. Приборы стандартные, карты привычные, стаканы разве что — ну так Салли и сам не прочь был выпить в свободное от дежурств время. — …так что присаживайтесь, присаживайтесь, — Симон оставил своё кресло гостю, устраиваясь на сундуке. С ногами, обманчиво расслабленно. Только вот я знала, случись что, руки у него дрожать не станут, а саблю он выхватывал почти мгновенно. Ну и я пистолеты далеко не убирала. В профилактических целях, можно сказать, на родственниках моё везение давно уже отказывало. — Так значит, — дядюшка говорил медленно, ощутимо сосредотачиваясь на подборе слов, — Ты теперь с ними, Кларисса? С нашими врагами? Не вздумай отнекиваться, я видел флаг. — И не думала, дядя, — я не удержалась и фыркнула. Салли всё ещё пытался разговаривать со мной, как с десятилетней. Или, может, он говорил так со всеми, оттого барон Валентайн и не мог его терпеть? — Ответ да, сам видишь. — Но почему?! — Так сложилось. Снова тормошить всё ещё свежие рубцы подробным рассказом я не собиралась. Чуяла, что проку от этого всё равно будет мало. Дядюшка был слишком идеальным, чтобы принять мои решения. Салли бездумно принял подставленный предприимчивым Симоном стакан. — А вы, стало быть, самый нормальный из родственников Клари? — капитан вмешивался не всегда, но прекрасно чувствовал, когда кто-то другой не хотел участвовать в беседе, только дядю с мысли сбить было сложно. — Куда в таком случае смотрит Каталина? — серые глаза впились в Симона, — И что, мистер, значит ваше «самый нормальный»? — Мертва. Отравлена. Вот теперь выпить хотелось очевидно. Стакан мой Симон оставил довольно далеко, пришлось тянуться через половину стола и дядюшку. С надеждой, что он не решит внезапно пырнуть меня в незащищённый бок. Он не стал. В нос ударил запах пороха. Салливан продолжал сидеть неподвижно, только костяшки пальцев на стекле стакана побелели. Интересно, сломает или нет? Я глянула на капитана, скосила глаза на руку родича и обратно, вскинула брови, предлагая пари. Он выразительно пожал плечами. — Кто виноват? — взгляд Салли наконец зацепился за фамильный изумруд, — Кольцо? Грегор знает, чем ты занята? — Информирование барона Валентайна в мои обязанности не входит. К его счастью. — Что это, по твоему, должно значить? И почему, в конце концов, ты называешь так собственного отца? — в голосе Салливана проступают какие-то слишком высокие болезненные нотки, и я постаралась ответить тише. Спокойнее. — Всего лишь констатирую самый безобидный факт из его биографии. — И вот здесь, — Симон прищурился, — Будет уместно ответить на ваш прошлый вопрос. Я — кстати, Симон Рокото — назвал вас нормальным, поскольку Клари за все двадцать лет нашего знакомства называла по имени только вас. И да, вопрос был адресован не мне, но я всё равно отвечу. Отец Клари, разумеется, знает о её профессии. Не представляю как давно, но после отрубленного пальца точно сообразить должен был. И достал, сволочь, мою коробочку с тем самым пальцем без кольца. Одним лёгким движением. Открыл сам, послал через стол прямо под нос дядюшке. Тот, кажется, окончательно пожалел, что выбрался из пучин, в которых пропадал последние полтора десятилетия. Уставился на внезапный сюрприз, выпил залпом остатки рома, не глядя сунул пустой стакан Симону. Замолчал. — Ну и зачем? — Салливан выглядел несчастным. Мне было искренне жаль его, несмотря на отсутствие сил для сглаживания углов. Вот к бывшему капитану вопросы были, — Серьёзно, Симон, ему и без того на сегодня откровений хватило, не мог промолчать? — Как же? — теперь удивляться начал и этот, — Смягчить ситуацию захотел. Ты рассказывала, что в семье тебя полезному учил только дядя. Значит, и бальзамирование с прочей медициной от него. Пусть гордиться, что ты уроки не забыла, я бы на его месте точно гордился. Можно, конечно, ещё стрельбу вспомнить, да как-то нехорошо… — Медицине? Ни за что! В моей семье такому приличных девушек не учат! — Салли честно оскорбился. Так качественно, что даже от ступора слегка отошёл. — А кто тогда? Клари? — Джин Рокотомала, разумеется. — Клари! Встречаться с ним опасно, я же говорил! — Да что вы все заладили-то! Ты флаг мой видел? И вообще, не представляю, какие от твоего отца могут быть проблемы. Ты, если уж на то пошло, мог меня ему просто не представлять, если это так опасно. — Нет, дорогая. Я тебя не представлял. Я тебе его показал — издалека — чтобы ты запомнила и обходила десятой дорогой. — Может и так, — воспоминания в голове всплывают неуместные, как на зло самые лучшие, — Выходит, я представилась сама. — Хватит! — дядя вскакивает, с размаху ударяет ладонями по столу. Безмятежность, всколыхнувшаяся было в мыслях, тут же рассеивается, — Мне нужно знать правду. Всю! Раз Грегор жив, с него и начните. — Раз он жив — найди и спроси его сам! Злиться у меня всегда получалось ярко. Дядюшка Салли подобного очевидно не ожидал. Вместо ответной ярости и продолжения драки его моя реакция отчего-то успокоила. Он выдохнул. Отодвинулся от стола, поправил потрёпанный камзол, окинул взглядом каюту. — Ладно, — сказал наконец, — Будь по твоему, Кларисса. Я узнаю сам — и после этого мы вернёмся к разговору. — Хорошо. Я смотрела, как он выходит, как собирает людей и возвращается на свой борт, как разворачиваются под молчащим ветром паруса, как скрывается кораблик за линией горизонта. Смотрела, и не могла поверить в его слова. — Могло быть и хуже, — Симон видимо решил, что оставить меня одну будет неправильно, — Он у тебя удивительно покладистый, знаешь. — Поверь, тебе только кажется. Теперь помимо детских прогулок с дядей мне вспомнилось, что именно он настоял на браке родителей, хоть и не испытывал к будущему родственнику сколь бы то ни было тёплых чувств. А ещё — не согласился без веской причины отправить сестру к тётке в столицу, под крыло родичей королевской крови, чтобы слухи не пошли, смеялся и уходил от темы, когда я делилась с ним мечтами о ярком будущем и путешествиях. Нет, он, конечно, не был плохим человеком. Просто — примерно как все. Не хотел углубляться в детали, разбираться со сложностями, которые можно не замечать. Молчаливый этикет с натянутой улыбкой. Для меня, совсем маленькой, он делал некоторые исключения, но, я уверена, в душе желал спокойной нормальной жизни, как у остальных. Люблю море — не проблема, пусть будет домик на берегу, супруг — офицер флота… В четырнадцать мне такой расклад проблемой не казался, но сейчас, испробовав свободной жизни на Островах, сформировавшись под их влиянием, ломать себя, подстраивая под мечты дядюшки я не собиралась. Хотя кое в чём он оказался прав. Любить людей, влюблённых в море, оказалось просто. — У тебя весьма задумчивое лицо, Клари. Что-то вспомнила? — Всего лишь развила свою мысль. Это перемирие ненадолго, Симон. Дядюшка постарается узнать о том, что произошло в его отсутствие и справится рано или поздно. Попробует вернуться к нам — и лучше бы этой встрече не случиться. — Да ладно, — Симон улыбается широко, прячет серьёзные глаза в прищуре, — Придумаем что-нибудь. Как всегда. И ему я поверила.***
— Наверное, мы бы действительно справились. Корабль, как я говорила, был всего один, и цитрийские пули его экипаж не щадили. В любом случае, вернись дядюшка из Империи, мы бы стали врагами, — я пересаживаюсь удобнее, разминаю затёкшие плечи, — Что скажешь, Герман? — Скажу, что слышать о себе в третьем лице довольно непривычно, — пират привычно усмехается, молчит недолго, — А ты не думала, что он может оказаться прав? Жизнь, которую он тебе желал, вполне могла стать счастливой, — Герман опять пытается разобраться в чём-то, не ясно только, в своём или моём. — Не отрицаю. Но она со мной уже не случилась, а перекраивать себя ради его спокойствия я не готова. Не хочу. Думаю, нам обоим повезло, что он не вернулся. — И тебе совсем не жалко? — в глазах старого знакомого плещется что-то, подозрительно напоминающее сочувствие. Не ко мне. — Естественно мне жаль, Герман. А ещё — тоскливо и печально. Я любила дядю. И хотела бы пожелать счастливой жизни где-нибудь там, где он не помешает другим. К сожалению, такой исход не был возможен никогда. Мы расстались ещё не на худшей ноте. — Ты говоришь разумные вещи, дорогая, пускай и странным языком, — он улыбается печально, — Признаюсь, я почти почувствовал себя виноватым, а потому предлагаю тост. За Салливана Валентайн и его вечный покой. — За Салли, — за что бы Герман не пытался извиниться, выпить с ним было можно. Говорят, память нужно отпускать вовремя. А мне взаправду грустно было вспоминать дядю. Свечи горели мирно, пустые стаканы красиво бликовали. Я ждала услышать следующий вопрос, размышляя между тем, все ли указанные приготовления успела завершить моя команда. Забавно — все они ругались и сыпали проклятиями, влипнув в четырёхлетнее плавание, однако и не вздумали отказываться от моей новой идеи. Ни один. — Кларисс, — Герман привлекает внимание, играя голосом, — В прошлый раз я воспользовался возможностью не отвечать, и это было не совсем честно, так что скажу сейчас. Салливан добрался до Империи, начал изучать всё, что могло его заинтересовать, и, как ты можешь догадаться, впал в ярость. Хотел идти идти к тогда ещё живому королю, встрял в интриги с престолонаследием… Его убил Гектор. Застрелил. — Жаль. Спасибо, что сказал, Герман. Хорошо или нет, всё уже случилось, и думать о не исполнившихся вероятностях — только зря трепать нервы. Может, в следующий раз ему повезёт родиться в менее сложной семье. Или, хотя бы, пусть будет счастлив на небе.