Звездные

      Вероника сбежала из школы сразу после того, как учитель истории соизволил отпустить их, задержав на целых десять минут. Пулей выскочив за дверь, девушка отошла чуть в сторонку и замерла, осматриваясь. Шальным взглядом она окинула ряды машин, вцепившись в лямки рюкзака и покачиваясь с пятки на носок. Та единственная, что была ей нужна, нашлась быстро.       Отцовский Форд Фокус серебряного цвета притулился недалеко от главных дверей школы, в тени пальмы. Завидев знакомую машину, Вероника просияла, притопнула ногой и рванула на встречу с отцом. Теплый ветерок взметнул подол юбки и растрепал каштановые волосы, пробрался под жилетку и рубашку, принеся легкость после душности школьных кабинетов. Вероника заулыбалась лишь шире, подставив лицо ветру. Ничто больше не волновало ее. Ни пропавшая книга, ни летящий в лицо песок, ни далекий шум школьников, разбегающихся по домам. Все, что она видела, — знакомая машина и голубое небо, едва скрытое стоящими по периметру старшей школы Саншайн Хиллз пальмами.       Отец уже ждал Веронику. Стоило ей распахнуть переднюю дверь, как он отложил газету на приборную панель и повернулся к дочке. Темно-голубые, как и её, глаза за стеклами очков тепло блеснули, а улыбка тронула пухлые губы, сделав грубое и строгое лицо мягче.       — Привет, пап! — Вероника забросила рюкзак на заднее сидение, а сама забралась на переднее.       Усаживаяь поудобнее, она стукнулась коленом о бардачок, но едва ли обратила на это внимание, так была рада встрече.       — Прости, что задержалась. Мистер Гордон опять решил, что заунывность — лучшая черта его лекций.       Хохотнув, девушка откинулась на спинку сидения и во все глаза уставилась на отца. И сразу поняла, что домой прямо сейчас не поедет. На отце красовался черный костюм тройка, а его каштановые волосы были зализаны назад, открывая глубокие морщины на лбу. Это могло означать только одно: его опять вызвали на работу.       Эта мысль заставила Веронику чуть нахмурить тонкие брови и прищуриться. Она не любила, когда отца отрывали от его законных выходных. Он и так уставал, работая до поздней ночи с пациентами в психиатрической клинике. Ну неужели нельзя было дать ему время передохнуть, отоспаться, провести денек-другой с семьей… Это было законное право любого человека! Но, очевидно, не доктора Райнольда Стивенсона.       — Ничего, Звездочка, все в порядке, — заметив слишком резкую смену настроения дочери, мужчина чуть дернул губой. Легкая грусть коснулась его лица. — Я так понимаю, ты уже догадалась?       — Еще бы! — фыркнула Вероника, чуть вздернув небольшой приплюснутый нос. Она старалась казаться увереннее и непреклоннее, но волнение слишком ярко отражалось на ее всегда подвижном лице. — Что на этот раз? Опять какой-нибудь пациент разбушевался?       — Ничего серьезного. Просто доктору Лайонелю нужно мое согласие для введения новой методики работы с одним очень неспокойным пациентом.       Мужчина отвел руку от руля и ласково коснулся макушки дочери. А та и не была против. Прижавшись к теплой руке отца, она чуть расслабилась, позволив себе растечься по сидению.       — Я ненадолго. Всего на часок.       — Знаю я это «на часок». Опять до вечера ведь…       Вероника вздохнула и неосознанно потянулась к тыльной стороне левого запястья. Пальцы ее легко задрали манжет и коснулись тонкой полоски старого шрамика — напоминания о глупой детской оплошности и неудачном обращении с ножом.       — Прости, дорогая, но уж такова моя работа, — усмехнулся Райнольд, чуть потрепав дочь по голове и вновь вернув руку на руль. — Она позволяет нам оставаться здесь и жить хорошо.       — Знаю… — печально выдохнула девушка, все еще водя пальцем по линии шрама.       И так бы она и делала всю поездку до дома, но внезапна мысль стремительно родилась в ее голове. В следующую секунду лицо Вероники вновь посветлело. Улыбка легла на пухлые губы, а лукавый блеск притаился в глубине голубых глаз, придав округлым чертам лица Стивенсон легкой грубости. Райнольду этот взгляд дочери не понравился сразу. Но, как любящий отец и человек-инициатива, он позволил ей высказаться.       — Слушай, пап, — начала Вероника. Ладони ее сомкнулись и легли на колени. — А можно я поеду с тобой?       — Однозначно нет, — строго произнес мужчина.       — Ну пожалуйста, па-а-а-ап! — Вероника состроила умилительную мордашку, жалобно сдвинув брови и чуть выпятив вперед нижнюю губу, как малый ребенок. При этом она еще и скрестила руки на груди, чтобы уж наверняка. — Ты никогда меня не брал с собой на работу! Пожалуйста!       — Нет. И я тебе тысячу раз уже объяснял почему.       Девушка едва сдержала удивленный вздох. Надо же! А раньше на папу всегда работало ее умоляющее лицо.       — Ну пап, ну пожалуйста-пожалуйста!       Отступать от намеченной случайной цели Вероника не собиралась. Отчего-то ее буквально тянуло с отцом на работу. Она не могла объяснить, почему ей так хотелось попасть в клинику «Рука помощи», но от этого желания почти сводило зубы, а шрам на коленке настойчиво зудел, умоляя найти приключений вот прямо сейчас.       — Позволь съездить с тобой. Мне же тоже психологом быть! Да и ты сам сказал, что ненадолго и не с пациентами общаться. Обещаю ничего не портить, никуда не лезть и вообще находиться исключительно рядом с тобой и ловить каждое слово!       — Вероника…       В голосе Райнольда появились нежные нотки. И Стивенсон отлично знала, что это означает. Потому состроила еще более умилительную мордашку, а для пущей убедительности всхлипнула. Конечно, отец сдался.       — Ладно, маленький манипулятор мой. Но только что бы ни на шаг от меня!       — Конечно! — Вероника победно улыбнулась.       Полностью удовлетворенная и гордая своей победой, она скрестила руки на груди и поудобнее устроилась в кресле, со стороны выглядя довольной, как кошка, стащившая любимое лакомство. И тут же ещё одна идея заставила её завозиться и с робкой улыбкой взглянуть на отца вновь:       — А можно я попрошу тебя еще лист практики подписать? Страх как не хочу потом с миссис Вивьен сидеть и разбирать ее бумаги. Да и кто мне лучше объяснит теорию психологии и азы работы с психически нестабильными — школьный психолог, который в глаза не видела настоящих пациентов, или самый лучший папа-психиатр?       — Ох, и кого на свою голову вырастил… — полунасмешливо, полусерьезно протянул мужчина, заводя машину. — Так уж и быть, мисс «психология — мой конек», и это мы тебе обеспечим. Попрошу Лайонеля подписать тебе лист практики. Только тогда ты пообещаешь мне пройти еще парочку курсов у него.       — С радостью! У доктора Лайонеля отличные курсы, а уж в комплекте с подписанным листком практики… Это лучшее предложение, пап!       Вероника хотела было обнять отца, но коробка передач встала между ними. Девушка так и не решилась наваливаться на нее. Все, что ей осталось, — про себя пообещать обнять папу сразу по возвращению домой. А по возможности еще и помочь ему с чем-нибудь в благодарность за все, что он для нее делает. А пока она ограничилась малым:       — Спасибо, пап. Правда.       — Не за что, Звездочка, — глянув на дочь, мужчина положил руку на коробку передач. — Для меня самая большая радость уже то, что ты интересуешься психологией так же, как и я.       — Ну, а как же мне ей не интересоваться? У меня же есть папочка — лучший психолог штата Калифорния, а то и всей Америки!       Конечно, Вероника немного преувеличила. Но для нее отец всегда был самым лучшим и самым любимым. В ее глазах он более чем заслуживал статуса лучшего в профессии, которой посвятил всю жизнь.       — Ну-ну, не льсти мне, солнышко, — мужчина добродушно хохотнул, медленно выводя машину со стояночного места. — А то я ведь могу и зазнаться совсем.       — Ты, папочка? Ну нет! — притворно ахнула Вероника, шутливо мотнув головой так сильно, что растрепанные темные пряди упали на лицо и плечи, забиваясь даже под высокий ворот рубашки. — Ты у нас самый великодушный и скромный. И вот это уже точно-точно правда.       Дружно посмеявшись, отец и дочь продолжили болтать о всяком — обо всем и ни о чем одновременно. Вероника рассказывала папе о школьных событиях, благоразумно умолчав о странной книге и побеге от Марисы. Райнольд же рассказывал дочке о доме — о том, что Элизабет Стивенсон приготовила для мужа и дочери их любимую лазанью, а сестры Одри и Таша уже заготовили что-то на выходные старшей. И девушка внимательно слушала отца, наслаждаясь мягким тембром его голоса и полным спокойствием, пронизывающим каждую фразу. Ей не о чем было волноваться. Все было нормально. Рядом сидел папа, впереди у нее была долгожданная экскурсия по месту отцовской работы, а дома ждала любимая семья, книги и новые мечты о несбыточном. Все необычное уже осталось в прошлом и больше не подавало сигналов, что совсем не расстраивало Веронику. Настоящая жизнь затянула ее в свой водоворот, и смысла цепляться за сказку у нее пока не было. Возможно, вечером, в одиночестве своей комнаты, она еще припомнит чудесную книгу и связанные с ней волнения… Но сейчас мечтам места не было.       Машина выехала со стоянки и понеслась по полотну дорог за город — в сторону одиноко стоящей посреди поля психиатрической клиники «Рука помощи». Вероника не чувствовала разлившегося в жарком весеннем воздухе чувства близкой опасности. Все, что ее волновало, — разговор с отцом. И ничего не могло быть для нее важнее в этот момент.

***

      Десять минут — и серебряный Форд Фокус въехал на небольшую стоянку перед психиатрической клиникой. Вероника к этому времени уже смотрела в окно, а не болтала с отцом ни о чем. Взгляд ее скользнул по реденькому ряду машин и густым кустам ухоженных роз, окружающим площадку. Однако, когда машина повернулась, чтобы встать на свободное место, девушке волей-неволей пришлось осмотреть и высокий бетонный забор, украшенный пиками и проволокой на верху. Стивенсон сразу провела параллель с тюрьмой. Алькатрасом, например. Конечно, «Рука помощи» ни в коем разе не была тюрьмой и за пациентами там ухаживали, как за королевскими особами, но ассоциация есть ассоциация. Раньше девушка видела клинику только издалека, а знала о ней исключительно по отзывам и рассказам отца. Собственных хороших воспоминаний для того, чтобы отогнать мрачные мысли, у нее не было. И Вероника не смогла сбросить с себя мрачную тяжесть высоких стен так же стремительно, как глупые мечты и мысли о книге.       Однако долго эта ассоциация не продержалась. Машина остановилась, Стивенсон-старший заглушил мотор и засобирался. Не задерживаясь, мужчина выскользнул на улицу и заторопился к белеющей у стены будке пункта КПП. Вжав голову в плечи он, очевидно, постарался побыстрее оставить дочь позади… Но Вероника не позволила отцу сделать этого.       — Пап, подожди пару секунд! — ее звонкий крик нагнал мужчину как раз тогда, когда он уже хотел закрыть машину.       Стараясь не отстать, Вероника откинула все дурные мысли о клинике, вывалилась из машины вместе с рюкзаком, захлопнула дверь и рванула к отцу. Попутно она успела криво подтянуть сползшую юбку и смявшуюся жилетку, а еще — неловко подправить челку, подколов ее невидимкой. Мужчине только и осталось, что терпеливо дождаться, пока дочь подойдет к нему. И, судя по тому, как он притоптывал ногой, ему это не очень нравилось.       — Что, хотел оставить меня в машине? — лукаво посверкивая глазами произнесла девушка, гордо встав рядом с отцом и глядя на него снизу вверх.       Вот что-что, а рост Веронике от отца точно не достался. Мамины гены хоть где-то сыграли!       — Как хорошо ты меня знаешь, — хмыкнул мужчина, наконец закрывая машину и убирая ключи в карман.       При этом он старался не смотреть на дочку. Вместо этого взгляд его виновато блуждал по расчерченному асфальту.       — Пару раз этот фокус сработал, — весело протянула Вероника, поправив упавшую на лицо прядку и задравшиеся манжеты, — но больше — не-а!       — Да уж, мне следовало это учесть, — Райнольд произнес фразу шутливо, но на дочь взглянул серьезно. Вся его жилистая фигура выражала эту серьезность, особенно ярко отразившуюся в сжатых кулаках. — Вероника… Я хочу еще раз повторить — не уходи от меня. Будь поближе. А если уйдешь…       — Не уйду! Клянусь, — оборвала его девушка, демонстративно отсалютовав отцу.       Она пыталась пошутить, но мужчина этого не оценил, нахмурившись лишь сильнее. А раньше легкие шуточки дочери всегда вызывали у него улыбку… Значит, дело действительно серьезное.       — Солнышко, я тебя очень хорошо знаю. Поэтому и повторяю, — уголки губ мужчины все же дернулись в улыбке, но он быстро отогнал от себя эту веселость. — Если все же уйдешь — ни при каких обстоятельствах не приближайся к пятнадцатой палате. Это единственное, что я прошу тебя не делать настолько серьезно.       — Если я спрошу «почему», ты ответишь? — Глядя в потемневшие голубые глаза отца, Вероника и сама напряглась. В тени забора вмиг стало холодно, а теплый ветер как назло оборвался, оставив людей в душной тяжести.       — Только частично, — Райнольд чуть замедлился, бросив короткий взгляд в сторону КПП.       Там молодой охранник бродил у небольшой будки, разминая ноги уверенным шагом, а руки — надменными покачиваниями дубинкой. Веронике он даже отсюда не нравился.       — Повторяю — не подходи к пятнадцатой палате. Я никогда не рассказывал вам об это пациенте, но он с нами уже восемь лет, из которых спокойно провел от силы пару месяцев. Пятнадцатый — буйный, агрессивный и очень опасный. Скажу для большей убедительности — мы стараемся не выпускать его из палаты вообще, даже для прогулок, общего обеда и групповой терапии. Он единственный, к которому я категорически запрещаю тебе приближаться, чтобы ни произошло.       — Хорошо, пап. Поняла. Но, обещаю, я останусь на месте.       Вероника постаралась выпрямиться. Хотя бы для того, чтобы казаться увереннее. Но тяжелая тень забора и нагловатый взгляд охранника уже отбили у нее всякое желание развлекаться, заменив его чувством нетерпения.       — Я буду очень благодарен, если ты действительно это сделаешь, — вздохнул Райнольд, отводя взгляд от дочери и залезая в карман.       Наконец, они подошли к будке КПП. Та встретила их запахом бургеров и кофе и охранником, старающимся одновременно и усесться на свое место, и выглядеть солидно. На секунду Веронике снова стало смешно. Легкое дуновение ветерка принесло с собой запах роз, в изобилии растущих вокруг стоянки, а тень стала чуть легче после окончания неприятного разговора. Девушка позволила себе успокоиться, мысленно еще раз пообещав никуда не уходить и не рисковать. И это обещание позволило ей снова стать смелее и беззаботнее.       — Пропуск, — буркнул охранник, окинув отца и дочь строгим взглядом.       — Конечно, Освальд, конечно, — кивнул Райнольд, резво вытащив из внутреннего кармана пиджака небольшую пластмассовую карточку.       — Я это не вам, доктор Стивенсон. Вас-то я в лицо знаю, пропуск могу даже не просить, — затараторил мужчина, поправляя синюю рубашку и проверяя, нормально ли сидит кепка. — А вот ваша спутница…       — Она со мной, не переживай, — отец ощутимо занервничал. Вероника поняла это по тому, как чуть дрогнули его губы и дернулось левое плечо, а правая рука потянулась к галстуку для того, чтобы неаккуратно поправить его.       — Она гражданская. Без пропуска я не имею права пускать ее, — буркнул парень, пристально глядя на Веронику.       — Освальд… Да ладно тебе. Один раз, — Райнольд продолжил держать улыбку, хотя, очевидно, давалась она ему не так уж просто. — Она моя дочка. Хочет тоже психологом быть. Вот, уговорила показать ей место работы. Мы ненадолго и только до администрации. Готов поручиться, что ничего сверхъестественного не случится.       На долгие мгновения воцарилась тишина. Вероника пристально наблюдала за тем, как на лице охранника сменилось с десяток эмоций, от глубокой задумчивости до какого-то необъяснимого презрения. И вот, когда она уже подумала, что затея провалилась и сейчас ей придется с позором вернуться в машину и ждать отца там, парень рыкнул и хлопнул рукой по какой-то кнопке.       — Доктор Стивенсон, только из уважения к вам, — фыркнул Освальд, отводя взгляд от отца и дочери.       Ворота медленно открылись. Райнольд кивнул юноше и, поблагодарив его, заторопился на территорию клиники. Вероника последовала за ним, даже не оглянувшись на КПП, решив забыть и его, и охранника как страшный сон.       Все ее внимания заняло открывшееся перед ней невероятное зрелище. Широкая площадь, украшенная ровными линиями дорожек, красовалась зелеными лужайками и богатыми клумбами, на которых росли ухоженные кусты и прекрасные цветы. Тут и там стояли дубы, бросающие длинные тени на траву и призывающие отдохнуть под их кроной, а где-то пела заблудшая птичка. И все это буйство природы раболепно склонялось перед высоким светлым зданием самой клиники — шестиэтажным гигантом, разделенным на несколько крыльев и построенном с какой-никакой претензией на вкус. Начищенные окна поглядывали на посетителей с интересом, кирпичные кремовые стены утопали в солнечном свете, а на фасаде гостей встречала большая надпись, составленная из массивных красных букв: «Рука помощи».       В реальности клиника оказалась действительно неплоха. Вероника не ожидала, что такое сооружение, как убежище для душевнобольных может выглядеть тепло и приятно, а не отталкивать своей грубостью и холодностью. Не зря «Руку помощи» так любили упоминать во всяких газетах и статьях в интернете. Она этого точно заслуживала.       — А здесь красиво, — не сдержала слов Вероника, восторженно крутя головой и осматривая лужайку. — Тут даже питьевые фонтанчики есть! Вау!       — У «Руки помощи» много хороших спонсоров и прекрасный директор, — ответил ей отец, несясь по ровной широкой дорожке. — Так что питьевые фонтанчики — не единственное, что тебя удивит здесь. Когда ты устроишься сюда на работу, само собой.       Вероника заметила, как при этих словах спина отца чуть дрогнула, шаг сорвался, а рука опять потянулась к галстуку. И вздохнула. Конечно, папа волновался о ней. Этого следовало ожидать. В конце концов, работа с психбольными — это тяжкий труд, накладывающий особый отпечаток на всю дальнейшую жизнь. Доктор-психиатр никогда не будет спокоен. Познав мрак человеческой души, он больше не сможет спокойно спать по ночам, беззаботно прогуливаться по улицам и легко заводить новые знакомства. Везде ему будет мерещиться страшная тень безумия. В каждом лице он будет видеть признаки сумасшествия, а каждое движение незнакомцев будет вызывать панический страх. Не за себя — за близких. Со временем этот страх превратится в вечную апатию, в твердый панцирь, мешающий наслаждаться жизнью в полном ее великолепии. Но Вероника сама выбрала эту стезю и не боялась трудностей, которые ждали ее там! Она достаточно сильная, чтобы выдержать эту ношу. Папе не следовало волноваться. Но он волновался. Как и любой родитель, любящий своего ребенка.       Девушке осталось разве что вздохнуть и засеменить за отцом. Родительский инстинкт — дело такое, его фразой «да все нормально будет, что ты паришься?» не выгонишь. Нужно просто смириться и принимать любовь не просто как данность, но как дар. Что Стивенсон и делала, стараясь быть примерной дочерью.       До административного блока здания Вероника и Райнольд дошли быстро. Мужчина повел дочь обходными путями, через сеть тропинок и непримечательную дверку, запрятанную в тени могучего дуба, а потому истинного великолепия холла знаменитой клиники девушка не увидела. Конечно, ее это разочаровало. Однако куда большее разочарование принесли однообразные белые коридоры и маленькие лифты скучного крыла в три этажа. Все было до ужаса строго и выверенно. Никаких ярких красок, никаких броских деталек, кроме разве что цветов в горшках на лестничных клетках и подоконниках. Этого следовало ожидать. Административное крыло явно не было предназначено для каких-либо терапий и не требовало позитивных тонов, так необходимых ментально не здоровым людям. Однако мрачная, давящая атмосфера тихих повторяющих друг друга этажей все равно была едва ли выносима. Может, Вероника просто была слишком разбалована яркими тонами, преследующими ее везде и всюду, но в этой части здания ей не понравилось.       Она с облегчением шагнула в приемную доктора Лайонеля. А поняв, что на месте секретаря никого нет, мысленно довольно хихикнула, тут же бросив любопытный взгляд на журнальный столик, где громоздились красочные горы журналов и книг. Большая часть из них была по психологии, девушка поняла это по корешкам. И этот факт привлек ее еще больше.       — Звездочка, наш с доктором Лайонелем разговор будет абсолютно конфиденциален, потому к нему я пойду без тебя, хорошо? — Райнольд глянул на дочь с неприкрытой радостью, очевидно приметив, как та заинтересовалась журналами. — Посиди тут пока, почитай журналы. Если что — постучись или позвони. И… Помнишь про наш уговор?       — Конечно, пап! Буду сидеть тут, тихо-тихо, как мышка, — улыбнулась Вероника отцу, демонстративно пройдя к дивану, плюхнувшись на него и подхватив первый попавшийся журнал. — Не переживай за меня. Я же уже не маленькая.       — Знаю, — вздохнул Райнольд, проведя ладонью по чуть растрепавшимся иголочкам волос. — Но я ведь твой отец. Не могу же я не волноваться за свою маленькую дочку?       — Па-а-ап! — хохоча протянула девушка, прищурив поблескивающие от радости глаза. — Я все понимаю. И дурить не буду. А теперь — иди. Не заставляй дядюшку Лайонеля ждать!       Стивенсон-старший только шутливо закатил глаза. Ожидаемо, этим словам дочери он не поверил. Но, еще раз окинув Веронику взглядом, он решительно отвернулся. Пара быстрых стуков — и он исчез за дверью, оставив дочь в тишине и компании журналов. А та была и рада. Стоило только двери закрыться за Райнольдом, как Вероника погрузилась в увлекательный мир психологии… Открыв журнал и принявшись с увлечением читать его.       Уж что-что, а книга всегда могла развлечь ее! Даже если она была странной, непонятной, пустой, говорящей и исчезающей в воздухе. Вспомнив о странной находке, Вероника нахмурилась. Только сейчас, сидя в приемной спустя много часов после своего первого серьезного приключения, она поняла, насколько это было глупо. Ну какая исчезающая книга, в самом деле? Фантазия-фантазией, но, как бы прекрасна она ни была, а реальность диктует свои законы. Это надо же быть такой дурилкой — поверить в магическую книгу? Еще и Хилари в это втянуть! Стыд-то какой!       Совсем застеснявшись, Вероника передернула плечами и уткнулась в книгу. Но и это не помогло отогнать назойливой мысли, заставившей раскраснеться щеки. Тишина ей лишь потворствовала, разжигая огонек в пламя. Когда было с кем говорить, когда можно было переключиться, Стивенсон забывала о своих оплошностях. Но стоило только ей остаться в одиночестве, как самые потаенные мысли вылезали наружу, не желая больше оставаться во тьме.       Была ли та книга правдой? Едва ли. Была ли она счастливым сном мечтательной девочки? Скорее всего. Вроде все просто и понятно, а отпустить все равно не может. И даже интересный журнал не помогает.       Вздохнув, Стивенсон глянула на рюкзак, устроившийся у нее под боком. Может, початиться с кем-нибудь? Но с кем? В школе у Вероники кроме Хилари не было особо близких подруг, которым она могла написать, не чувствуя себя так, будто навязывается человеку. Интернет-друг, Альберт, жил по английскому часовому поясу и имел очень плотный график, а потому писать ему сейчас смысла не было. Игр на телефоне Вероника тоже не имела — не любила их. Нет, телефон не поможет избавиться от мыслей. Пришлось девушке хлопнуть себя по сначала по бедру, потом по пухлой щеке, а затем и по боку, решительно отгоняя глупые воспоминания о сегодняшнем провале, и вернуться к лежащему на коленях журналу.       Впрочем, ненадолго. Не успела Вероника и абзаца прочитать, как ей в макушку что-то больно ударило.       — Ай! — пискнула девушка, зажмурившись и инстинктивно потянувшись рукой к месту удара. Из волос она тут же достала засохшую вишневую косточку. — Кто здесь?       Хулигана Вероника увидела сразу. Да он даже и не скрывался. Мелкий мальчишка, обряженный в больничный белый халат, стоял в дверях приемной и глупо улыбался, глядя на Стивенсон своими большущими кристально-голубыми глазами. Его длинные черные волосы топорщились в разные стороны, а лицо, еще сохранившее детскую пухлость и трогательность, лучилось радостью и гордостью, отраженной и во вздернутых бровях, и в позе наглеца.       Мальчик явно был пациентом. И, похоже, не самым вменяемым. Потому что стоило только Веронике глянуть на него, как он обнажил зубы в еще более широкой улыбке и захохотал, глупо указывая на девушку пальцем.       Ссориться с больным было глупо и бесполезно, Стивенсон знала это. Вместо ругани и криков на явно нездорового мальчика она закатила глаза, положила косточку на стол и постаралась вновь погрузиться в журнал, надеясь, что мальчишке надоест ее игнорирование и он уйдет. С ним было бы лучше поговорить, успокоив его лаской и заботой, но папа ясно дал понять — никаких контактов с пациентами. И Вероника собиралась точно следовать его наставлению.       Вот только мальчик явно не желал отставать так просто. Не прошло и пары минут, как в Веронику снова прилетела косточка. А потом еще одна. И еще. Девушка стоически терпела, вспоминая лицо Марисы и думая о сплетнях, успокаивая себя тем, что все скоро закончится и мальчишке надоест так же, как надоедало Марисе. И только внутри нее бурлили обида и злость, с каждой секундой становящиеся все сильнее. Она была достаточно терпеливой. Но это не значило, что ее нервы были стальными.       Последним рубежом стала полупережеванная вишня, попавшая Веронике в макушку. Ощутив, как мерзкая липкая жижа расплывается по ее волосам, девушка рассвирепела окончательно.       — Ну все, — замогильным шепотом сказала она, зло глядя на улыбающегося мальчишку. — Мне надоело. Живо — шагом марш отсюда, пока я не вызвала санитаров.       — А ты попробуй! — захохотал мальчишка, показав Стивенсон язык. В следующий момент он вытащил изо рта еще одну вишню и, ни сколько не стесняясь отвратительности такого действия, кинул ее в девушку.       Та чудесным образом увернулась. Вишня плюхнулась на пол прямо у ноги Стивенсон, размазавшись розоватой кляксой. От этого вида девушку едва не стошнило, но она выдержала испытание и перевела взгляд на мальчишку. Теперь на лице ее отразился не просто гнев — жгучая ярость вперемешку с отвращением. Конечно, дурачку было все равно. Он лишь залился новым приступом смеха, сгибаясь пополам и только что слюни не пуская.       — Агх! Вот теперь я точно в бешенстве! — прорычала Вероника, стараясь держать себя в руках и дышать так, как учили на курсах контроля эмоций — спокойно, размеренно и глубоко. О хорошем думать, впрочем, не получалось все равно. — Иди сюда, мелкий пакостник! Пора тебя под белы рученьки врачам передать!       — А ты догони! — рассмеялся паренек. В голубых глазах его плясали огоньки задора и искреннего счастья.       С места он не сошел. Не сошла и Вероника. Она глянула на дверь позади себя. Отец ясно говорил — быть рядом… Но не могла же она оставить этого мальчишку здесь! Мало ли что он может натворить. Передать его отцу тоже не выход. Если он узнает, что больной каким-то образом добрался до административного здания, он точно не поедет домой так просто. Ему придется остаться, снова заняться работой, потратить весь свой выходной на одного сбежавшего мальчика…       А Веронике делов-то — поймать за руку ребенка лет двенадцати и сопроводить в первый попавшийся кабинет, предоставив профессионалам разбираться с подопечным. Ничего трудного для Вероники, достаточно сильной и быстрой, чтобы задержать маленького мальчика. Она не уйдет далеко и вернется быстро. Папа даже не узнает!       — Ну, иди сюда! — на том девушка и порешила. Темно-голубые глаза ее загорелись азартом, усмешка искривила губы.       Мальчишка только этого и ждал. Стоило Веронике шагнуть в его сторону, как он сорвался с места, убегая в сети коридоров. Не собираясь сдаваться так просто, Стивенсон понеслась за ним, оставив позади и рюкзак, и журналы, и папу. Коридоры и двери замелькали в бешеном танце, звенящая тишина наполнилась звуком шагов и тяжелым дыханием. Мальчишка несся быстро. Его тонкая фигурка и черноволосая макушка то исчезали за очередным поворотом, то появлялись из-за угла, направляя Стивенсон и уводя ее все дальше и дальше вглубь клиники. Только упорство и волнение о том, как бы дурачок чего не натворил, не давали ей остановиться, подстегивая бежать быстрее и быстрее. Но беглец был не промах. Каждый раз, когда Веронике казалось, что она вот-вот поймает его, паренек словно растворялся в воздухе для того, чтобы появиться чуть дальше.       Вскоре однообразные светлые стены административного блока сменились красочными расписанными стенами больничного крыла. Мальчишка завернул куда-то и исчез окончательно. Вероника же осталась одна. Посреди того самого места, куда отец строго запрещал ей выходить. Оглядевшись, девушка попыталась понять, откуда она пришла, но это оказалось совсем непросто. Коридор был длинным, тихим и совершенно безлюдным. Даже за белыми крепкими дверями с небольшими окошками совсем никого не было.       Вероника была одна. И впервые за всю ее жизнь ей это совсем не нравилось.       — Черт! — буркнула девушка себе под нос, вжав голову в плечи и потянувшись к родинке за ухом. — Папе это не понравится…       Растерянная, она побрела, куда глаза глядели в надежде выбраться. Шаги отдавались гулким эхом, яркий свет ламп бил в глаза, а легкие и ненавязчивые цвета стен и пола что-то больше не радовали. Вероника тысячу раз успела проклясть свою опрометчивость и несдержанность, смешанные с глупостью. Вот всегда она так — сначала терпит до последнего, а потом взрывается, да так, что никакая сила уже не удержит от глупостей и дуростей. Совершенно неподобающее поведение для будущего психиатра, даже если он пока еще подросток.       Плутая по тихим коридорам, Стивенсон умудрилась куда-то да выйти. А именно — к двери, из-за которой шел долгожданный шум живого человека. Обрадованная, она метнулась было к своему спасению, но перед этим успела глянуть на табличку, висящую под окошком. И тут же отшатнулась, вжавшись в стену и прижав руки к груди. Цифры на табличке складывались в число «15».       И как она только смогла это сделать?! Единственная палата, к которой отец строго-настрого запретил ей подходить, — и вот, на тебе, именно она и попадается на пути. Нет, такой помощи Веронике точно было не надо. Она не хотела встревать в общение с человеком, которого даже ее отец, любящий людей и верящий в доброту даже самых безнадежных психов, описал как агрессивного и неконтактного. Поняв, что надо убираться и побыстрее, Вероника по стеночке поползла дальше. Ей было уже наплевать, куда. Главное — подальше отсюда, а там уж она разберется. Но побег не удался.       Девушка не успела даже пройти дверь до конца, как какая-то неведомая сила с грохотом распахнула ее. Вероника было пискнула и рванула вперед, но та же неведомая сила схватила ее за ворот рубашки и мощным рывком вбросила в палату, закрывая за ней дверь. Секунда — и спасительные стены коридора остались за стальной громадой двери. А Вероника… Вероника оказалась в клетке с диким зверем.       Растерянно хлопая глазами, Стивенсон торопливо подняла голову, и тут же наткнулась на пристальный взгляд знакомых льдисто-голубых глаз. Черная вуаль длинных спутанных волос спадала на них, делая черты тонкого, худого лица острее, а тьму глубоко запавших глаз — ярче. От взгляда этого мужчины, удобно расположившегося на кровати, закинув ногу на ногу и упершись в стену под окном, Веронике стало дурно. Мурашки пробежали по ее спине холодной волной, от шеи до самых ног, но сдвинуться она так и не смогла. Все, на что она была способна, — смотреть на худую, бледную фигуру, определенно являющуюся человеком, но похожую на нее меньше, чем самые гротескные куклы.       — А, ну вот и ты, Звездочка, — тонкие бледные губы разомкнулись, и на удивление высокий голос зашелестел в стенах обитой войлоком комнаты. — Я уже заждаться успел. Чего так долго-то?       — А… — изумленно выдохнула Вероника, едва в силах моргать.       Парень, глядя на ее лицо, сначала ухмылялся, а потом начал все больше и больше хмуриться. Улыбка сползла с его искусанных губ через пару секунд. Относительно добродушное выражение покинуло острые черты через минуту. Тонкие черные брови сдвинулись к переносице, а глаза полыхнули раздражением спустя полторы. Но Вероника так и не выудила из себя ни одного вразумительного звука, не то что слово. Шокированная произошедшим, она могла думать только об одном — какая сила втянула ее сюда и как?       — Твою мамашу, ну ты бы хоть ради приличия сказала что-нибудь! Привет там. Или «нифига себе, какой мужчина!» — рыкнул парень, поняв, что ничего не добьется от Вероники. — Ладно, хрен на приветствия. По-старинке так по-старинке!       На глазах Вероники парень совершенно спокойно открыл ящик тумбочки… Одним движением пальца.       «Телекинез? Что?», — промелькнула в голове девушки шальная мысль. Но она тут же погасла, когда парень вытащил из тумбочки ярко-зеленый драгоценный камень. Сверкающий и сияющий зеленоватым светом, он был похож на листочек, освещенный ярким лучиком солнца, — такой же прекрасный и легкий, чарующий своей неземной красотой. Вероника почти ахнула от этого великолепия, но оно скрылась в тонких синюшных пальцах сидящего перед ней парня. В тот момент, когда ногти пятнадцатого пациента скрипнули о края камешка, Стивенсон дрогнула и подумала: «Пора бежать». Бежать было давно пора, если так подумать. Но именно этот страшный звук почему-то пробудил девушку от наваждения, заставив ту отбросить всякие другие мысли, кроме пресловутого «нужно сматываться, пока худо не стало».       Впрочем, сделать это Вероника все равно не успела. Прежде чем она хотя бы попыталась подняться на ноги, парень оскалился и прокричал:       — Эйра Интегро, Адара маиль о аста! — рука его резко взмыла вверх и опустилась, пальцы разжались и камень с громоподобным хрустом ударился о пол.       Мир вспыхнул ярко-зеленым светом, стоило только осколкам драгоценности коснуться пола. Невыносимый жар объял тело Вероники, проник под кожу и впился в голову стальными иглами. Глаза обожгло, мышцы пронзило разрядом, а по спине как кнутом саданули. Боль была столь сильна, что Стивенсон упала на бок и сжалась в комочек, катаясь по полу. И только через пару мгновений она поняла, что кричит. Да так громко, что в горле запершило, а в уша зазвенело.       Но прежде, чем девушка успела охрипнуть от визга, все сущее схлопнулось. Тьма поглотила и палату, и Веронику, утягивая ее в пучины неизведанного, жуткого и пугающего.       Последнее, что мелькнуло перед угасающим взором Вероники — довольное лицо пациента, обнажившего клыки. Его голубые глаза сверкали чистейшим золотом и полнились восторгом и предвкушением, от которого по телу Стивенсон скользнула волна смертного холода и лихорадочная дрожь.       «Папа будет так зол…», — успела подумать девушка и отключилась, отдав себя во власть сплошной тьмы.