Солнце любви

Это произошло внезапно. Слишком внезапно, чтобы я мог удержаться на ногах. Сколько я не готовил себя к неизбежному, сколько Юкино не помогала мне выстраивать оборону моей души — все оказалось бесполезно. Мне казалось, что я надёжно запечатал свои эмоции и чувства, хотя бы на некоторое время, и надеялся переждать в своей скорлупе, но в итоге моя крепость сдалась без единого выстрела. Нам даже не сообщили даты. Я не знаю, может быть это было желанием самой Юкино, и тогда я должен был проявить к нему хоть капельку уважения, но вместо этого на сердце крутились какие — то совершенно детские претензии к мертвой подруге. «Как ты посмела оставить меня вот так!» — недоумевало сердце. Конечно, я пытался подключить здравый смысл, но насколько неохотно, будто знал, что это только для только для галочки, и самоуспокоения, которое не желало приходить. Вокруг меня только и крутились напоминаниями какие-то мелочи: ластик Юкиношиты, который я одолжил и забыл вернуть, и ее номер телефона — все это ломало меня, и было сродни дозы для наркомана — я не мог принять этого, но и отказаться от этого для меня было подобно смерти. Я и в самом деле пытался на него позвонить. На тот самый номер. Я очнулся слишком поздно, когда гудки уже прекратились. — Алло, — это был голос Харуно-сан — совершенно серьезный, без намека на ее обычную веселость, — Хикигая? Рот открылся сам собой, и слова были произнесены мной, однако же без моего согласия: — Могу ли я… вернуть ластик… На другом конце кажется были ошарашены, и ничего не ответили, этим дав мне время понять смысл моих слов, и бросить трубку. Кажется я очень медленно сходил с ума. Сжав телефон, я быстро зашёл в список контактов, и начал нажимать кнопки. «Удалить» — «Чёрный список». И так по кругу. Пока не останется никого, кто связывал меня с Юкиношитой Юкино. Ироха, Хирацука, Харуно — все они были заблокированы мной, в попытках заблокировать собственные воспоминания. Осталась лишь она — рыжий ураган. По логике вещей она должна была быть вычеркнута первой, но я не мог решиться на этот отчаянный шаг. Судьба, что связала нас, казалось забавлялась на полную. Я был скован по рукам и ногам этой тяжелейшей ношей, и не мог избавиться от нее: ведь если раньше мы разделяли ее тяжесть вместе, а значит идти было не так тяжело, то теперь нас осталось лишь двое, и мы упали под неимоверным весом созависимости, не зная сможем ли когда-нибудь подняться. Я мог бы стать свободным, но тогда бы просто уничтожил Юи. И не простил бы себе этого. Но это не было единственной причиной: я искал для себя оправдания, чтобы остаться в одиночестве, убеждал себя в том, что мои собственные чувства к ней ложны, а единственная кого я любил уже мертва, но те самые слова Юкино были живы во мне. Они были истиной, удерживающей меня от моих жалких попыток все бросить, и хоть я не имел сил идти дальше, и просто лежал сраженный тяжестью оков, по крайней мере я не отцеплял их. Превентивные меры Юкино работали блестяще. Ещё тогда, предложив нам дружбу прямым текстом, она запустила механизм, который продолжал работать после ее смерти. Те слова были печатью, что закрепляла наши отношения не только как странную зависимость друг от друга, но как сердечное соглашение, успокаивающее наши терзаемые сомнениями души. Кроме того, в качестве дополнительной меры предосторожности она взяла с меня то самое обещание. И я, так или иначе, не мог просто проигнорировать его. Я бросил школу. Не мог видеть эти лица, для которых отсутствие Юкино — ничего не значащий факт. У нее даже не было подруг, которые могли бы поплакать о ней, не было друзей, что вечером за кружкой пива в баре помянут ее добрым словом. Все что имелось у мира для нее — так это печаль двух подростков. Ночами я снова и снова прокручивал в голове ее желание, словно мантру, и в конце концов, я оказался опустошен: прошло несколько недель, но Юигахама не появлялась в моей жизни, и я уже начал думать о том, что она решила оборвать все связи со мной. Этот исход даже стал казаться мне благоприятным взаимным решением проблемы: я никого не предавал и не бросал — все получилось само собой, и я вернул себе статус-кво. Хикигая Хачиман вернулся в свое первоначальное состояние с одним лишь изменением: я не мог забыть о том, что Юкино существовала когда-то. Мне казалось, что спустя некоторое время стало легче. Не от того, что я принял действительность, а лишь потому что воспоминания о том роковом дне притупились. Оставалось лишь ждать того момента, когда существование клуба волонтеров останется где-то там, в далеком в прошлом, как например мое признание Каори Оримото в средней школе. Но как только мой разум начал очищаться от безумной тоски по Юкино, и ко мне частями возвращалась способность адекватно мыслить и анализировать, я вдруг стал понимать, что теперь меня преследует иное чувство: чувство печали по Юи. Вспоминая свое унижение в клубе, я просто не мог смириться с тем, что все усилия которые приложили я и Юкино к этому союзу были напрасны. Поначалу я не хотел этого признавать. Убеждал себя, что это привычка, не более. Но чем больше проходило времени, тем сильнее щемило сердце в груди, от осознания одного простого факта: Юи не могла вот так все оставить. Эта мысль все сильнее захватывала мое сознание, и казалось даже оживила потоки мыслей. В поисках причины я чаще начал размышлять не о прошлом, которое уже было не изменить, а о настоящем, которое было до ужаса, приторно неправильным. Она — Юигахама Юи. Она раздражающе, совершенно до одури альтруистична, и то что сейчас происходит, это не то, что странно, а даже ненормально для такого человека как она. Мне вспоминается то, что я не верил самому себе, когда допускал такой вариант событий: «Скорее завтра планета расколется надвое, чем Юи оставит меня». «Она — Юигахама Юи» — снова и снова повторяю я эту мысль в своей голове. И что с тобой, чертова планета?! Почему ты все ещё вертишься вокруг Солнца?! Этот на первый взгляд бессвязный поток бреда, шоково ободряет меня, потому что я уверен — здесь что-то не так. Кто-кто, но она бы совершенно точно не пустила бы все на самотёк. Рыжая буря, что заставляла меня вертеться в самом своем эпицентре не может утихнуть так просто. Я железно в этом уверен. Ведь это же Юигахама! Девушка, которую я знаю, в конце концов… Раньше бы я думал над этим очень долго, и не факт, что я осмелился бы что-либо предпринимать, но сейчас я чётко понял: Все что есть у Юигахамы — я. Все что есть у меня — Юигахама. Неоспоримый факт: никто больше не прикроет нам спины, не придёт «бог из машины» и не разрешит наших проблем. Потому что смерть постигла молодую и красивую девушку не спрашивая ее желания, а просто пришла и затушила ее короткую жизнь как спичку. Наш союз спасала именно она, не обращая внимания на то, что ей самой уже ничего не поможет. Точнее, нас спасла ее решимость. И сейчас решительным нужно быть мне. Ради нас троих. Я благодарен этим правильным мыслям, ведь именно они побуждают меня действовать. Боль от потери Юкино вытесняется страхом потерять последнее. Свою единственную подругу. Выход был только один. Взять наконец все в свои руки. Беру телефон, быстро набираю номер. Нет ответа. Но этот вопрос не выйдет из моей головы так просто, поэтому я все же решаю действовать. Натягиваю свитер, джинсы и ныряю в пучину серого города, ведомый странным беспокойством, лёгким любопытством, и навязчивым чувством чего-то необъяснимо важного, и оттого очень нужного мне и моей душе.

***

Кажется это неприлично, заявляться в гости без приглашения, а тем более без ведомой на то причины. Тебя конечно же примут, угостят чаем и дадут печеньку, но посмотрят настороженно, и не очень довольно, а затем быстро выпрут из дома, под каким-нибудь надуманным предлогом. А то и вовсе без него. С такими мыслями я стоял перед частным домом семейства Юигахамы, пытаясь придумать хоть сколько-нибудь приемлемый предлог для посещения. «Здравствуйте, я пришел проверить, жива ли ваша дочь», — подсказало подсознание, и тут же было осажено мной, несмотря на то, что отчасти эта формулировка была верной, она противоречила всяким нормам морали. Несколько раз тяжко вздохнув, и так и не придумав ничего путного, я пообещал себе решать проблемы по мере их поступления, и несколько раз надавил на кнопку звонка, всякий раз выдерживая интервал. На удивление мне открывают быстро. Юигахама — мама, с секунду смотрит на меня озадаченно, но тут же меняется в лице, узнав меня, и самой гостеприимной улыбкой на свете берет мое пальто, и вешает его самостоятельно, чем немало смущает меня. — Проходи, проходи… — щебечет она, — я рада что ты пришел, Юи наверняка будет рада. Нет, не подумай, я тоже не против… Дальше я не слушал этот бессвязный поток слов. Вот уж верно кто-то подметил. Яблоко от яблони… — Как она? — спрашиваю я напрямую. Она перестает говорить, и смотрит на меня с крайней степенью обеспокоенности, коротко вздыхает, отводит глаза. От напускной весёлости не остаётся ничего, и чувствуется напряжение повисшее в воздухе. — Совсем раскисла, — качает головой женщина, — я ее никогда такой не видела: не ест не пьет, даже из комнаты только в туалет выходит. Я понимающе кивнул. Сам недавно был таким же. - Тогда я пойду? — спросил я, и дождавшись молчаливого одобрения, я отправился в комнату Юигахамы. Мне показалось, что ее мать смотрит на меня с долей призрачной надежды, будто бы верит в то, что я смогу что-то сделать. Мне и самому хотелось в это верить. Я постучал в дверь. Ответа не последовало. Я постучал ещё раз. — Уходи! Оставь меня в покое! — послышалось из-за двери. — Юигахама, это я. Мы можем поговорить? За дверью что-то падает, и через секунду слышаться шаги. Дверь распахивается, на меня смотрит она. - Хикки? — растягивает она удивлённо и недоверчиво, — это правда… ты? Юигахама была ужасна. Нет, возможно, я просто привык к тому, что она всегда следит за своим внешним видом, но такое даже меня повергло в шок: Рыжие волосы потускнели на несколько тонов, и представляли собой гнездо, лицо выглядело помятым, и казалось даже грязным, а ее глаза потухли, лишившись того самого огонька, что заряжал нас с Юкино в свое время. С одеждой ситуация обстояла не лучше: топ и пижамные штаны мало того, что ужасно сочетались как предметы гардероба, были помяты и менялись в лучшем случае неделю назад. От самой же девушки исходил сильный запах пота. — Ты в порядке? — задал я самый тупой вопрос из тех, что вообще можно было задать в подобной ситуации. «Конечно она в порядке, — съязвил внутренний голос — хоть сейчас на бал приглашай!" - Хикки, — она казалось совсем не услышала моего вопроса, — ты пришел ко мне? — К кому же еще, — буркнул я. — Но почему… — девушка казалась очень потерянной, и избегала смотреть мне в глаза. Действительно, хороший вопрос. Я и сам толком не знал на него ответа. Одно было ясно точно: мои опасения подтвердились, и Юигахаме нужна была помощь. И я уж точно собирался ее оказать. — Я же предала тебя… когда тебе было плохо, я лишь могла рыдать сама… — бормотала она себе под нос, — только и думала о том как больно мне, эгоистичная, глупая дура… — Ты звонила, — возразил я, — несколько раз. Так что, если кто-то здесь эгоист, так это я. — Но я обещала Юкинон… — "Что не оставишь Хикигаю-куна" — беззлобно усмехнулся я, – "не бросишь его, и не сдашься, как бы больно не было…" — Откуда ты… — она приоткрыла рот от удивления, — я никому не рассказывала… - Просто я сам обещал ей то же — вздыхая, отвечаю я, и продолжаю печально, — мы оба ужасные лжецы, правда, Юи? Она подходит ко мне, и касается ладонью моей щеки: это смущает, но кажется мне правильным. Видя, что я не сопротивляюсь, медленно сокращает дистанцию, утыкается головой в грудь и одними губами начинает шептать: - Прости меня, Хикки… Я глупая, очень глупая. Мои обещания ненадежны, как выяснилось, но я прошу тебя поверить мне в последний раз, — она судорожно сжимает свой кулачок, — я все сделаю, все что захочешь. И неправильное тоже. Только позволь мне остаться с тобой. Я не буду мешать, просто… я не хочу оставлять тебя… Я думал она заплачет, но нет, вместо этого девушка одними губами повторяла одно единственное слово: - Пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста… Иронично то, что когда-то я думал: "Юигахама Юи - это мое наказание за грехи". Но сейчас я почувствовал, как оковы созависимости падают с моих ног с глухим стуком, уступая место, казалось давно потерянному, теплу. Не чувствуя себя обязанным, я вдруг ощутил неистовое желание просто видеть ее рядом. Подле себя. Моя скорбь по Юкино никуда не делась. Юи лишь являлась для меня напоминанием о потере дорогого человека, и неосознанно резала мое сердце маленьким ножичком, однако, зная, что девушка испытывает те же страдания, у меня пропадало желание себя жалеть. Имея равный вес отчаяния, только мы двое можем уравновесить чаши весов. И именно поэтому Юи так сильно просила меня остаться. Я мог чувствовать как в этот момент, наши цепи превращаются в красную шёлковую нить судьбы. Вот, что казалось мне неправильным: мы не можем не быть вместе, особенно сейчас. И вдруг я понял: Юкино знала, что это желание принадлежит не только ей. Оно принадлежало всем троим, просто Снежная взяла его на себя. Мы всегда хотели быть ближе: сначала просто боялись, а теперь, из-за смерти подруги были слишком поглощены собой. Но даже несмотря на то, что наше положение было ужасным, мы все равно барахтались как лягушки в молоке: а станет оно маслом, теперь зависит от меня и Юи. — Все путем, — только и ответил я с нежностью. Я помню эти слова: когда Комачи болела, ещё в далёком детстве я говорил ей эти самые слова, желая ободрить ее, и дать ощущение безопасности. Той самой безопасности, которая сейчас так нужна Юи. Нет. Я лгу сам себе. Эта безопасность нужна и мне тоже, и подсознательно я и себя хочу убедить в том, что все станет лучше. Я был сейчас самым неуверенным человеком на Земле, но разве мы не имели права хотя бы попытаться? Я знаю, не один из нас уже не будет прежним. Тяжёлое бремя потери будет с нами до конца жизни, и ничего не даёт нам гарантий того, что мы сможем удержаться. Хотя сейчас я поставил себе предельно простую задачу - быть в поле зрения друг друга, но я не знал, смогу ли выполнить ее. Я беру ее хрупкую ладонь и сжимаю ее, повторяя жест ее подруги. Она в ответ лишь сжимает мою, и я могу ощущать биение ее пульса, скачущего с бешеной скоростью. Как и она может чувствовать мой. Мы стоим так довольно долго, не смея нарушить эту странную внезапно наступившую тишину, и молчим, не говоря не единого слова. Я и представить не мог, что однажды наступит день, когда я смогу понять ее до конца, при этом не открывая рта. Это было нашей с Юкино гордостью: ведь только мы могли осознавать друг друга через безмолвие. Но оказалось, что Юи тоже может меняться. Во взгляде ее я мог прочитать печаль и усталость, и вместе с тем мудрость. Не ту, которой добиваются годами, а приходящую через потрясение. Подарив мне лёгкую вымученную улыбку, она словно хотела заверить меня в том, что с ней все в порядке, но при этом, будь она прежней, она бы обязательно сказала бы об этом вслух. Но теперь любые слова были лишними. Она все же отправляется в душ и спустя четверть часа возвращается. Чистая Юигахама выглядит куда лучше, но растерянность во взгляде никуда не делась: она рада меня видеть, и при этом все же не знает, что сказать. Мы сидим по разные стороны кровати, изредка поглядывая друг на друга некоторое время, и я чувствую странное спокойствие от присутствия Юи рядом со мной. Я думал мне будет тяжело просто увидеть ее, но вопреки ожиданиям мое душевное состояние казалось стабилизировалось. Я бы назвал это новым лоскутным одеялом: даже если оно и выглядело неприглядно на данный момент, оно все ещё не переставало согревать нас. Наконец она разлепила губы, и заставила себя говорить. Каждое слово давалось ей с трудом, но я поддерживал ее, отвечая, и в таком темпе нам удалось запустить диалоговый рубильник. — Школа… ты тоже не ходишь? — спрашивает она. Невероятная проницательность. Когда-нибудь я перестану удивляться тому, как она умудряется понимать все, при этом не зная почти ничего.  — Не хожу, — подтверждаю я. Девушка обдумывает мои слова и отвечает. — Знаешь, Хикки, у нас будут проблемы. — Определенно, — пожимаю я плечами. Мы болтали о каких-то отрешенных вещах, вроде сегодняшнего завтрака, или о том как себя чувствует Камакура. Ни слова о прошлой жизни. В воздухе витало напряжение. Казалось, мы два незнакомых человека, настолько осторожно мы выбирали темы и слова. Однако это уже было хорошим шагом, если учесть то, что наши отношения с Юигахамой только только начинали восстанавливаться. Малейшая ошибка могла разрушить хрупкое эмоциональное равновесие. Стоит ли удивляться тому, что мы чувствовали себя неловко, и даже побаивались общения? Но вопреки всему диалог не замолкал, и мы просто продолжали говорить, не заботясь о том, был ли наш диалог достаточно осмысленным. За разговорами, прошло достаточно времени, и когда я очнулся, темнота уже начинала окутывать улицы. — Мне пора. Рад был тебя видеть, — мои слова прозвучали сухо, но искренне. Юи кивает, неуверенно но через секунду будто просыпается, и быстро произносит: — Я провожу… до станции. — Не стоит, — вяло протестую я, — уже поздно, а тебе ещё домой возвращаться. — Я провожу, все-таки… — поджала губы она. Я удивлен, и у меня не возникает желания спорить. Это действительно было странно, ведь Юи настаивала на чем-то… Не в силах что-то противопоставить настойчивости девушки, я озадаченно отвечаю. — Хорошо. Мы выходим из дома и идем молча, и быстро. Дожидаемся поезда, и прощаемся слишком быстро и сумбурно. Может быть потому, что прощаться совсем не хочется. Для нас эта встреча была коротким глотком воздуха. Освежающим, но слишком коротким и недостаточным. Эгоистично хотелось ещё. Я захожу в вагон, а Юи стоит перед дверьми и машет мне рукой. Я коротко двигаю своей в ответ и устало прикрываю глаза. Двери захлопываются. Прикрыв веки, я не мог видеть колебаний Юигахамы. Не мог видеть как она в последнюю секунду заходит в вагон, и встает рядом… Лишь почувствовав тяжесть ее пальцев на рукаве пальто я открыл глаза и наткнулся на извиняющийся взгляд персиковых глаз. А поезд тем временем тронулся. И тяжёлый вздох, который она никак не могла услышать, из-за шума состава, был моей немой благодарностью.