Чародей: Va'esse deireadh aep eigean, va'esse eigh faidh'ar.

      Дойдя до нужной двери, Пирс остановился, приложил ухо к холодному металлу. Он слышал шуршание. «Это она, да, она там» — подумал Питер. Дрожащей рукой обхватил ручку, хотел было нажать, но рука его не слушалась, она замерла, не двигалась. «Я так боюсь этого? Того, что там увижу, — думал он, — да, я боюсь! Но я должен туда пойти, иного я себе никогда не прощу!» С этими мыслями Пирс нажал на ручку, дверь отворилась. Комната была тёмная, лишь одна маленькая лампочка давала свет, что позволяло разглядеть доспехи с гербами по краям комнаты, подвешенные в углах щиты. Напротив двери, в другом конце комнаты стояла она, тоненькая фигура, облачённая в серо-белый сарафан. Заслышав звук открывшейся двери, Мари обернулась, в темноте она не узнала Пирса, поэтому сказала:       — Простите, вы заблудились?       Этот тоненький звонкий голос, Питер узнал бы всегда, сквозь блики лампы он смотрел на эти большие, глубокие, добрые глаза, слегка улыбаясь.       — Нет, я пришёл, куда нужно, — проговорил Пирс       — Ах! Это вы! — растерявшись Мари, облокотилась о рядом стоявший стол, на котором были разбросаны разные ленточки и повязки с отличительными знаками. Питер хотел подойти, но Мари опередила его: подбежав, взяла его за руки и, посмотрев на него своими очаровательными глазами, сказала:       — Зачем вы пришли? Уходите!       — Я пришёл сказать… — не успел договорить Пирс, как Мари его перебила.       — Не надо мне ничего говорить! Чтобы вы не говорили, это ничего не изменит! Вы пришли на до мной по глумиться? Поздравляю! У вас это получилось! — сказала Мари, отвернулась от Пирса и снова подошла к столу.       — Вот смотрите! — продолжала Мари с слезами на глазах, бросая к ногам Пирса щит с гербом золотого дракона на красном фоне, — смотрите, что я делаю! Перебираю пыльное старьё! Слушаю приказы и боюсь оказаться в немилости! Она прислонившись к столу, приложила маленькие, бледные руки к лицу. Пирс поднял щит, подошёл к Мари:       — Чей это герб? — спросил он.       — Это? — недоумевая, переспросила она.       — Да, — повторил Питер.       — Это герб фамилии Дюве, древнейшего рода Ганфуртской империи, — ответила Мари.       — Никогда не слышал, — пожал плечами Пирс.       — Неудивительно, — с насмешкой, которую она только могла воспроизвести с опухшими, красными глазами, произнесла Мари.       — Расскажите? — прислонив свои руки к лицу девушки, проговорил Питер.       — Нечего там рассказывать! — отрывая от своего лица руки Пирса, говорила Мари, — кого-то там расстреляли, кто-то сам умер, никого больше нету, не знаю, зачем это до сих пор хранят.       — Возможно этот щит для кого-то память, — с улыбкой произнёс Питер. Пирс даже не представлял, насколько он тогда был прав. -Простите меня, за всё, но вам правда лучше уйти и больше не приходить, — сказала Мари.       — Мари, я не смогу! — тихим голосом говорил Пирс, — я люблю тебя! Я не смогу не видеть тебя!       — Это ни к чем не приведёт… — подтирая подступившие слёзы, молвила Мари.       — Неважно, есть или нет в этом смысле, если это приносит радость, — говорил Питер, — думаю, что этот щит, хранение которого не имеет смысла, тоже кого-то радует…       — Как ты себе это представляешь?! Я всё время при госпоже Нейд, а у тебя служба, какая у нас может быть любовь, если мы не можем видеться? — плача, подаваясь в истерику, сказала Мари своим звонким голосом. Питер обнял Мари, она не сопротивляясь, прижалась к его груди, продолжая плакать. Она плакала, потому что не знала, что ещё можно сделать. Мари любила Питера и хотела с ним быть, но ей не позволяло этого ранг «недостойных». Она хотела, чтобы Питер был счастлив, убеждая себя в том, что с ней он счастлив быть не может, Мари желала, чтобы Питер позабыл её. Питер же наоборот знал, что с Мари он будет счастлив, и был готов лично идти к её сиятельству и просить о повышении ранга для своей возлюбленной. Тихое уединение Мари и Пирса было нарушено звуком шагов, доносившихся из коридора.       — Кто-то идёт, — говорила Мари, — тебя не должны здесь видеть, прячься! Пирс только успел залезть под стол, на котором лежал тот самый щит с гербом золотого дракона на красном фоне, как дверь отворилась и вошла рыжеволосая в бело-оранжевом платье чародейка Литта Нейд.       — Мари, ты закончила? — спросила она, подходя к столу.       — Нет, госпожа, ещё нет, — ответила Мари, явно нервничая, стараясь не смотреть вниз. Питер же в это время, затаив дыхание, наблюдал шикарные белые туфельки госпожи Нейд на каблуке не меньше пяти сантиметров.       — Что у тебя с глазами, дорогая? — сказала рыжеволосая чародейка.       — Да, это пыль попала, всё хорошо, — проговорила Мари первое, что ей пришло в голову. Удивительно, но это сработала, Литта приняла объяснение, кивнув головой.       — О, где ты это нашла? — обращая своё внимание на щит с гербом в виде золотого дракона на красном фоне, произнесла госпожа Нейд.       — В ящиках хранения, госпожа, — сказала Мари.       — Цири, — говорила Литта, отряхивая щит от пыли своей бледной рукой, — очень не желала его выкидывать, когда последний из рода Дюве умер… все остальные лишние гербы имперских родов, она давно уже повыкидывала…       — Ладно, пойдём Мари — отрываясь от щита, произнесла Литта.       — Я ещё не закончила, госпожа, — занервничала Мари.       — Неважно, пойдём, — настояла Литта.       — Да, госпожа, — покорно сказала Мари. Как только захлопнулась дверь, Питер вылез, и хотел выйти, но дверь не поддавалась, замок был закрыт. «Ghoul y badraigh mal an cuach» — выругался Пирс. Облокотившись на стол, его внимание опять обратилось к тому самому щиту с гербом в виде золотого дракона на красном фоне. «Что же такого в тебе особенного?» — думал он. Питер никогда раньше не задумывался о том, что что-то может особенным, он всегда был уверен, что всё обыкновенно и все обыкновенные, но этот старый щит был особенным, не для него, но для её сиятельства. И почему же вещь может быть для кого-то особенным и ценным, а для кого-то просто мусором. Питер, достал письмо Мари, ему пришло осознание того, что для него это ценность не сравнимая ни с чем, а для его нового друга Альди просто кусок бумаги. Так же и щит, чем-то он был памятен для её сиятельства, какое-то он вызывал у неё чувство, которое он не мог вызвать у других людей. Питер вспомнил о Мари: она была особенной для него, любимой им, но ведь для госпожи Нейд Мари лишь прислуга, средство. Человек или вещь обладают необъяснимой энергией особенности для каждого человека разной. Если для одного данный предмет особенный, то для другого, не знакомого с первым, этот предмет лишь безделушка. Так же и с людьми: особенность человека отражается в отношение одного человека к другому, то есть относительность чего-то к чему-то или кого-то к кому-то. В то время, как Пирс сидел запертый и думал о необыкновенности всего, что только приходило ему в голову, Литта завела разговор с Мари, пока они шли по оформленному в стиле грифона коридору.       — Мари, дорогая, я хочу доверить тебе одно важное поручение, — тихим, осторожным тоном проговорила Литта.       — Да, госпожа, я к ваши услугам, — произнесла Мари.       — Мне нужно будет в скором времени уехать из города, — тем же тихим и осторожным, но теперь и волнующимся тоном, говорила рыжеволосая чародейка, — тебе нужно будет присмотреть за Цири, мне кажется, ей нездоровится.       — Простите, госпожа, я не понимаю, что должна сделать, — сказала Мари с явной оживлённостью.       — Цири последние время сильно погружена в свои мысли, я боюсь, как бы она не наделала глупостей, — продолжала Литта, — тебе следует последить за действиями Цири и сообщать мне.       — Как скажите, госпожа, — покорно наклонив голову, молвила Мари.       — И да, моя дорогая, не бойся использовать любые средства, я разрешаю, — сделав серьёзное выражение лица, проговорила Литта.       — Да, госпожа, — сказала Мари.       — Ну иди уже, — махнув рукой, с улыбкой произнесла Литта, — твой друг уже заждался, не заставляй его сидеть там дольше. Мари, покраснев, пыталась спрятать улыбку, но не могла пересилить своей радости. Она поклонилась, пошла к двери, где сидел запертый Питер.