Нетронутый мир

      Шатов физику не любил. Ничего не понятно, формулы какие-то, термины. Поэтому пятнадцатилетний Иван на уроке физики делал, что угодно, но не ее. Сначала он от скуки строил небольшие сооружения из ластиков, ручек и карандашей. Потом сидел в телефоне, переписываясь с несколькими знакомыми. Шатов сидел на последней парте, поэтому эти дела он проворачивал без труда. Но один день становится для Шатова роковым. В тот день физика стояла восьмым уроком, а Шатов с утра как ничего не ел. Вот он и решил потихоньку полакомиться маковой булочкой из буфета. Неизвестно, что выдало его, но Анастасия Сергеевна приходит в большое негодование. — Встаньте, Шатов! — кричит она, пока глаза ее зло блестят. Шатов послушно встает и опускает глаза в виноватом жесте. — У нас здесь класс или столовая?! Пока она громко его отчитывает, Иван не смотрит, но чувствует, как все головы его одноклассников синхронно повернулись к нему. Ему не нужно видеть, чтобы знать: Петя Верховенский еле сдерживает смех, Коля Ставрогин наблюдает за ним с интересом, а Лиза Тушина уже обсуждает случившиеся с соседкой по парте. — Значит так, Шатов! — грозным голосом вещает учительница, — Результаты по моему предмету у тебя неутешительные. Будешь сидеть с Кирилловым. Леша заодно поможет тебе с физикой, правда? Шатов знал, кто такой Кириллов. Высокий, худой, темноволосый парень, молчаливый, скрытный, ни с кем особо не общающийся. Казалось бы, Кириллову хорошо одному, с самим собой. Наверное, ему нравилось одиночество. Когда в гробовой тишине, Шатов медленно шагал к парте Кириллова, ему было неловко. Он плюхнулся на стул, как-то быстро глянул на лицо Алексея. Тот посмотрел на него безразлично. Только едва заметно кивнул головой. И всё. Ваня губы кусает, чувствует неловкость в воздухе, будто натянули до предела пружину и не отпустили, а оставили висеть. — Я Шатов, — осмелев, шепчет так, чтобы Анастасия Сергеевна не услышала. — Кириллов, — звучит негромкий ответ. Больше они не разговаривали. После урока приходит запыхавшийся Степан Трофимыч — их классный руководитель. Анастасия Сергеевна, активно жестикулируя, жалуется на Шатова, а мужчина лишь рассеянно кивает. — Ну что такое, Шатов! — жалобным голосом восклицает он немного позже, — Лёша, в самом деле, ну, помоги однокласснику? *** И он помогает. Кириллов почему-то живёт один и в квартире у него как-то пусто. Шатов не решается задавать вопросы и Кириллова, кажется, это вполне устраивает. Они сразу начинают с Ньютона. Шатов честно старается слушать болтовню Кириллова, следить за тем, как его длинные пальцы, обхватив карандаш, вычерчивают какие-то схемы. Но все мысли были только о еде. Как назло и желудок решил отыграться на подростке: прямо на всю комнату раздалось громкое просящее урчание. «Да что такое…» — чертыхаясь, думал Шатов, чувствуя, как к щекам стремительно подкатывает краска. Кириллов хмурится и откладывает карандаш. — Нет, так дело не пойдёт, — он вскакивает и идёт в соседнюю комнату. Шатов нерешительно следует за ним. Кириллов подогревает ему лапшу с куриным мясом, кипятит чайник и усаживает смущенного Шатова прямо за стол. — Ешь, ешь, Шатов, — он приветливо, по-доброму улыбается, а в голосе прорезаются нотки веселья, — Я же не монстр, чтобы тебя голодом морить. За едой они разговариваются. Шатов понимает: Кириллов — философ, Кириллов — странный, Кириллов — совершенно невероятный. Они вернутся к физике только поздно вечером, когда вдруг спохватятся, что все эти часы только и делали, что гоняли чаи, дурачились и заводили душевные разговоры. Шатов слушает Кириллова внимательно. И на следующий день зарабатывает свою первую, заслуженную пятёрку по физике под гул класса (удивление — Анастасия Сергеевна, зависть — Петя, гордость за ученика — Степан Трофимович). Но он этого и не замечает. Единственное, что выхватывает его слезящийся от счастья взгляд — мягкая, согревающая, широкая улыбка Кириллова. И он улыбается в ответ.