Нетронутый мир

      На собрании у Верховенского шумно да людно. Шатов приходит с тяжелой душой. Ему не хочется здесь быть, видит Бог, как противно до невозможности находиться среди этих мерзавцев. Но Шатов приходит. В этом Верховенский выигрывает, а Ивану приходится, скрепя зубами от злости, принять правила игры. Фигура Петра Степановича оборачивается в ту же секунду, как Шатов на порог ступает. Верховенский улыбается довольно и наблюдает за ним своими зоркими глазами. У Шатова же ощущение стойкое: маскарад. У каждого здесь своя роль, своя маска, тщательно Верховенским подобранная. И у Шатова тоже. Он понуро и мрачно, ни с кем не здороваясь, бредёт к лавке и садится в какой-то совсем уж угол, готовый, казалось, бежать в любую секунду. Но взгляд на себе ощущает пристальный. Шатов выпрямляет плечи, поднимая слегка опущенную голову, сталкивается с глазами угольными, наизусть уже выученными. Кириллов стоит у дальней стены, телом облокотившись о дверной косяк. Его поза одновременно расслабленная, но в то же время Шатов осознаёт прекрасно: он тоже наблюдатель на балу. Но — скорее лицо незаинтересованное. Белая хлопковая рубашка сидит на нём как влитая. На плечи Кириллова накинут свободный пиджак, который выигрышно подчёркивает тёмные волосы на голове. Первые две пуговицы рубашки расстегнуты. На лице у Кириллова как всегда царит спокойствие. А вот Шатову спокойствие совсем не помешало бы. Он мнёт в руках свой картуз, беспрестанно бледнея от злобы и негодования, выслушивая все эти подлые речи. — Если бы каждый из нас знал о замышленном политическом убийстве, то пошел ли бы он донести, предвидя все последствия, или остался бы дома, ожидая событий? — звучит вкрадчивый голос Верховенского. Тут Шатов не выдерживает. Кусая губы от злости, он поднимается с места и идёт к дверям. — Это Шатов! Шатов, зачем вы встали? — Шатов, ведь это для вас же невыгодно! — кидает ему вслед Верховенский, угроза долетает до Ивана уже в дверях. — Зато тебе выгодно! — кричит ему в ответ. Громко хлопая дверью, Шатов быстрым шагом отправляется к себе. Его распирает от негодования. До самого вечера он заперся у себя и никого не впускал. *** — Ну и зачем же вы поступили так глупо? Только себя подставили. Шатов не отвечает. Он смотрит как Кириллов возится с чаем, как подсвечник на столе рассыпает по комнате яркий свет. Кириллов между тем продолжает: — Верховенский вас не пожалеет. Он на вас давно уже зуб точит. А вы промах дали, он и рад теперь. — Нет мне до него дела, — бурчит Шатов, — Пусть что хочет делает, не хочу иметь с ним ничего общего. Шатов устало голову на плечо Кириллова роняет, закрывает глаза, будто налившиеся свинцом. Чувствует, как рука Кириллова его по спине треплет, ласково, дружески, ободряюще. — А до чего дело есть? — внезапно голос Кириллова становится сильно серьезным. Шатов приоткрывает глаза, приподнимается слегка, смотрит на Алексея снизу вверх, отвечает честно: — До тебя есть. До мыслей твоих навязчивых. До револьвера в твоём кармане. Кириллов сразу мрачнеет, отворачивается. А Шатов смотрит на него пытливо, каждое изменение его лица ловит, каждую черточку сканирует. — Ты знаешь, Шатов, кто-то должен. Придёт человекобог и сразу станет всё хорошо, лучше. Тут нужно полное своеволие… — Нет! — Иван его перебивает запальчиво, злится на Кириллова за мысли отвратительные, — Я не хочу! Алексей поворачивается резко, смотрит вниз на Шатова, чуть прищурившись: — Чего не хочешь? Шатов выдыхает тихое: — Смерти твоей не хочу. Кириллов неожиданно расплывается в мягкой, теплой улыбке, ямочки щек обнажая. Взгляд угольных глаз лучится промелькнувшей нежностью. Руки его холодные на голову шатовскую опускаются, треплют ласково светлые волосы. А Шатов снова глаза прикрывает, когда чувствует, как аккуратно пальцы чужие в прядки белокурые зарываются. — Если я умру, Шатов, то только позже тебя. Обещаю. Веришь? Но Иван ему уже не отвечает — засыпает прямо на плече у своего соседа мирным, глубоким сном.