Нетронутый мир

      Есть три вещи, которые Шатов считает очевидной истиной: В Бога верить надо. Верховенский Пётр Степанович — сволочь поганая. Кириллов без чая прожить не сможет. Смешные такие тезисы, Шатов сам улыбку еле сдерживает. Но он вспоминает о Кириллове и перед глазами ясно встаёт картина: одинокая фигура потягивает горячий чай и смотрит в окно беспокойным взглядом, пока у него в голове думы мрачные копошатся. Кириллов жизнь свою без чая представить не мог. Как Шатов бы не заглядывал к Алексею, на столе — неизменно горячий чайник, а в кружке напиток дымится, так излюбленный его соседом. Кириллов чай не просто любит, он от него зависим физически. У него в шкафу много чая: черный, зеленый, ромашка, чабрец, в общем, целый склад. Зачем ему столько? Только Бог знает. Но как же приятно угощаться чаем у Кириллова! Когда Шатов, угрюмый, расстроенный, взгляд свой в землю потупив, приходит к соседу — тот сразу ромашку ему успокаивающую заваривает. И, вроде бы, становится легче. Но становится ли легче этому философу Кириллову, когда мысли болезненные ему ни сна, ни покоя не дают? Шатов хорошо знает ответ. И вроде бы, такой хороший человек, этот Кириллов, ну лучше всех прямо, но жизнь у него — беспросветная череда тревожности, бессоницы и идей болезненных. И Шатову так хочется обнять друга, хоть немного шрамы его незажившие залечить, он бы сам бы разделил с ним ношу тяжелую, лишь бы Кириллову дышалось легче. Но Иван натуре своей интроверта не изменяет, а все больше в себе замыкается, не решается дружбу былую наладить, боится чего-то, а сам не знает чего. Продолжает только верить слепо. Руками за голову белокурую хватается, стоя перед образами, старается из-за всех сил верить — в Бога, в себя, в свет, в то, что Кириллов когда-то излечится. Бормочет невнятно скомканные слова, дрожь в теле унять не может, о самого себя спотыкается. Говорит себе перед сном: «Продолжай верить в свет». А сам катится в бездну.