Чумной доктор. Пламя ненависти

      Густой туман молочного оттенка окутывал северную столицу России. Сегодня Петербург был особенно бесцветным, как будто бы снятым на чёрно-белую плёнку. Свинцового цвета тучи затянули небо, не давая возможности ни единому лучику солнца протиснуться и попасть на мокрый от дождя асфальт.       Слава сонными глазами смотрела в экран телефона, листая ленту. В наушниках играл трек, находящийся на повторе вот уже два дня. Паранойя, которая овладевала ей чуть ли не каждую минуту, вынуждала её регулярно вытаскивать наушники из ушей, тем самым проверяя, не слышно ли музыку другим. В очередной раз убедившись, что всё в порядке, Ахматова надела их обратно, заблокировав телефон и положив его в карман парки. Устремив взгляд куда-то в окно, она схватилась за поручень, крепче вцепившись в лямку рюкзака.       В который раз она едет на собеседование, в успех которого она уже не верит? Десятый? Вздохнув, Ахматова прикрыла глаза.       «Раз, два, три, четыре, — раздавался замедленный голос девушки, — пять, шесть, семь, восемь. Стой! Давай сыграем в любовь…» — переделка этой песни стала её самой любимой. Засыпая прямо на своих двух, девушка едва не ударилась головой об железку.       Спустя уже пятнадцать минут она оказалась на месте. Выпрыгнув из транспорта, она устремилась на улицу. Вдохнув свежий питерский воздух, она проследовала вдоль серых каменных домов в сторону высоченного здания «Вместе». Сегодня состоится её собеседование на должность графического дизайнера.       Разумовский шёл по светлому коридору, попивая колу из маленькой бутылки. В детстве он был лишён всяческих удовольствий, вроде сладостей и тех же самых сладких напитков. Это стало причиной появления автоматов прямо в его кабинете. Они доверху были наполнены всем тем, чего желала бы его душа лет двадцать назад. Детство в приюте научило его ценить всё то, что он имеет сейчас. Будучи неизбалованным, Сергей ценил буквально всё, чем обладал, но и не скупился, чтобы делиться заработанным. Место, в котором он вырос, впоследствии стало получать огромные суммы из бюджета Разумовского. Этот жест стал, своего рода, благодарностью парня за то, что всё было не так плохо, как могло бы быть.       Стоило ему подумать о приюте, вспомнить те дни, что он там провёл, как внезапно его прошибло насквозь. Он приостановился, рукой сжимая и разжимая закрытую бутылку. Другой же он крутил крышечку на ней. Перед глазами парня были те дети, которых много лет назад поглотило пламя. Вспомнился полицейский, который подходил к нему, ещё совсем ребёнку, расспрашивая, не видел ли он чего-нибудь необычного. Конечно, Серёжа ничего не видел необычного. Это была самая обычная расплата за зарождающиеся жестокость и высокомерие.       Нервно сглотнув, Разумовский слегка опустил голову. Они заслужили это, и ты знаешь это. Мы знаем это. — Они не заслуживали смерти, — тихо произнёс Сергей, глядя перед собой так устало, так измученно. О-о-о… Ты оправдываешь их? — Они были жестоки, но совершать такое… Признайся уже наконец: ты хотел этого. Мы хотели этого, потому что я — это ты. А я желал избавления от сброда больше всего. — И кто тогда я? — голос парня дрогнул. Шипение невидимой змеи исчезло, как и её ядовитые тиски.        Сделав глоток воздуха, рыжеволосый продолжил идти. Толкнув стеклянную дверь вперёд, он оказался в своём кабинете с панорамой города. На улице не было ни единого лучика солнца, на душе становилось тоскливо. И пускай Разумовский придерживался идеи о том, что люди сами разукрашивают жизнь в цвета, которые сами хотят, сейчас он не видел ни единого оттенка, кроме тёмно-серого.       С этими мыслями он оказался за столом. Поставив бутылку сбоку, он разблокировал сенсорную панель. Мониторинг новостей стал его любимым занятием со времён исчезновения Чумного доктора. Сергей будто бы искал что-то, что указывало бы на возвращение этого чудовища. Перед глазами Сергея мелькали новости культуры, просвещения, науки, но ни слова о произошедшем недавно инциденте. Это ставило Разумовского в тупик, ведь, казалось бы, что нашумевшее дело Лыкова пришло к логичному и весьма справедливому концу. Однако почему же СМИ умалчивают о том, что справедливость, которую так жаждал измученный народ, восторжествовала?       «Неужели… это был сон?» — подумал он, выключая панель. Он отчётливо помнил тот выпуск новостей, в котором говорилось о произошедшем. В котором показывали кадры охваченной огнём многоэтажки. Или они решили замять это?        Это было правильное решение. — Оставь меня в покое… — пробормотал Сергей, закрыв лицо ладонями. Он откатился на кресле подальше от стола и согнулся пополам. — Я устал. Вспомни, как нам было весело тогда… — Хватит…        — Здравствуйте, — начала с улыбки Слава, заходя в помещение. Её встретил гладко выбритый мужчина лет сорока. Светло-серые глаза внимательно посмотрели на девушку через прямоугольные линзы очков. Пройдясь с ног до головы, он заставил Ахматову непроизвольно сжаться от появившегося стыда. — Можно? — Да, — он убрал в сторону бумаги, лежащие перед ним, и указал на кресло перед столом. — Присаживайтесь. — Спасибо, — тихо ответила девушка, аккуратно закрыв дверь и присев на краешек кресла. — Ахматова Станислава Павловна, — читал он с листов, которые убрал несколько секунд назад. — Что ж, мы смотрели работы, что вы нам присылали, — девушка нервно сглотнула. — Не можем сказать, что они подходят к формату, которого мы придерживаемся, однако следует заметить, что техника выполнения у вас на должном уровне, — девушка криво улыбнулась. Попутно она начала выкручивать костяшки под столом, чтобы успокоиться. — Думаем, что если направить поток вашей энергии в нужное русло, то что-то может получиться. — Угу, — кивнула Слава, чтобы разбавить монотонную речь мужчины. — В принципе, для должности, на которую вы претендуете, как таковых вопросов на собеседование нет, — девушка удивилась, но в лице оставалась более менее спокойна. — Однако некоторые я всё же задам… — в этот момент Ахматова громко хрустнула фалангой. На какой-то миг она перестала дышать, ведь проводящий собеседование замолчал, среагировав на звук. — Не волнуйтесь. Копаться в нижнем белье я не стану, а кусаться — не в моей компетенции. Итак, вы работали в школе, верно? — Да, — Слава была слегка удивлена вопросу, потому что он не относился к деятельности, которой она занимается сейчас. — Можно ли сказать, что вы психически устойчивы? — Не знаю. — Вы ведь преподавали в…? — Средних классах. — Дети в средних классах послушные? — Далеко не все, — Ахматова стала предаваться воспоминаниям о школе, где она работала какое-то время. Стали вспоминаться лица детей и разные случаи, связанные с ними. — Дети, у которых преподавала я, были, как принято называть в обществе таких, хулиганы. Часто шалили, ссорились, ругались и даже дрались. Не раз мне приходилось успокаивать мальчиков, чтобы потом не доходило до встречи с родителями. — Разве не лучше обговорить подобные инциденты со взрослыми? — Я думаю, что нет, — девушка посмотрела в сторону. — Когда учитель жалуется взрослому на его ребёнка, тот испытывает за него стыд, либо же очень злится на него. Крайне редко родитель может заступиться за свою дочь или своего сына. В большинстве случаев он покивает в школе, а дома устроит скандал, а то и чего похуже, — мужчина будто бы не слушал ничего вовсе. Перекладывал листы с видом, будто находится здесь один. Однако Ахматова не смотрела в его сторону, чтобы не испытывать неловкости, потому уверенно продолжала рассказ. — К тому же, никто не исключает, что некоторые дети уже психически травмированы. Я бы не хотела усугублять… — Что вы подразумеваете под «психически травмированы»? — он вдруг подал голос, даже не глядя в сторону девушки. — Когда ребёнок, как оголённый провод. Всё слишком близко принимает к сердцу, крайне самокритичен. Даже проявление жестокости — это защитная реакция. На моей памяти был ребёнок, который говорил сам с собой… — в этот момент мужчина оторвался от бумаг, сложил руки замочком перед собой на столе, и стал внимательно смотреть на Славу. Та была настолько увлечена собственным рассказом, что и не заметила этого. — Он проговаривал свои действия и, словно обсуждал сам с собой процесс и результат. Он мог критиковать себя, как другого человека, или успокаивать, как верного друга. Очевидно, что у него были проблемы, а я… по неосторожности сообщила его родителям. Я никогда в принципе не обращалась к взрослым с подобными вопросами, и лучше бы не делала этого дальше. — Что произошло потом? — Родители внимательно выслушали, покивали, поизвинялись, а потом мальчик перестал ходить в школу. Оказалось, что его перевели в место для «особенных», — последнее слово Слава будто бы выплюнула с отвращением. — Они стали считать его настолько «особенным», что сломали ему жизнь. Родители не обращали внимания на своего сына, на то, как он переживает, и вместо того, чтобы поговорить с ним или обратиться к специалисту, просто заперли его в месте, из которого он выйдет только со справкой, что он болен. А ведь мальчик был неглуп, талантлив. Он разбирался в литературе и формулировал свои мысли так, как этого не делал никто из класса… — Достаточно, — мужчина стукнул ребром стопки бумаг. — Я вас услышал. Вы приняты. — Но разве то, что я сейчас рассказала, как-то связано с тем, чем я буду заниматься? — спросила осторожно девушка, а потом коснулась ладонью губ. До неё только сейчас дошло осознание. — Принята? — Да, — подтвердил мужчина, всучив девушке ещё какие-то листы. Она взяла их не глядя и встала с кресла. — Ваш рабочий день начнётся в понедельник в десять утра. Не опаздывайте. — Хорошо, — Слава была по-прежнему шокирована. — До свидания, — она уже была готова выйти за дверь. — Помимо ваших творческих достижений и навыков, вам понадобится выдержка и ваши личностные качества, Станислава, — она наполовину развернулась к нему, уже хотев задать вопрос. — До понедельника.       Ахматова кивнула и вышла из помещения.        Усевшись на скамейку, Дубин перевернул кепку козырьком назад и начал уплетать шаверму. Неподалёку курлыкали голуби, но во всей улице не находилось никого, кто бы их покормил. Кто-то говорит, что этого не нужно делать, но добрая Димкина душа всё равно это делала. — Не сегодня, — сказал он, улыбнувшись. — Да и вы тут за кусок подерётесь. Я бы хотел, чтобы вам всем досталось, — он обращался к «крылатым крысам». Вздохнув, он отломил несколько кусочков и бросил птицам. Те жадно набросились на них. Дубин встал со скамьи и пошёл дальше, чтобы не ощущать на себе этих молящих взглядов. Точнее, он находил их таковыми.       Прошло полгода, как Дубин лишился напарника. Загадочное убийство Громова даже не навело шуму. Фёдор Прокопенко вовсе на работу не выходил несколько дней. Ясно было, что он очень тяжело перенёс смерть Игоря, но не мог ничего с этим поделать. Всё, что знал Дима, так это то, что теперь его товарища нет. Он помнил, как гроб погружали на несколько метров вниз под землю. Тогда на похороны явилась даже Юля Пчёлкина, подруга Громова.       Дима пытался её успокоить, ведь она, как никак, была его приятельницей, на что она лишь отмахивалась руками. Кричала, что всё нормально. Наступило затишье в её карьере, она не выходила на связь, а затем по слухам Дубин узнал, что она находится в психиатрической больнице. Шоку парня не было предела, потому что, чтобы попасть в это место, нужно, действительно, тронуться кукухой. Неужели это и произошло с Пчёлкиной? Он пытался навестить её, но это было под запретом. Он был бессилен перед законами, перед уставами, перед всеми этими бумагами и формальностями. Из-за них он лишился возможности расследовать дело Громова, лишился возможности помочь его подруге. Он не исполнил волю друга, не уберёг Юлю.       Раньше эти мысли не давали Диме даже спать, а теперь он думал об этом и ел шаверму. Точнее, уже доедал. Бросив целлофановый пакетик и салфетку в урну, он выдвинул кепку козырьком вперёд и засунул руки в карманы своей коричневой кожанки. И вот он оказался на месте преступления. Так же беспардонно, как это делал Громов, он перелез через жёлтую ленту. — Ну, что здесь? — уверенно подал голос он, тем самым привлекая к себе внимание. Другие сотрудники, его коллеги, посмотрели на него раздражённо и даже огорчённо. — Опять ты… — прошептала эксперт. — Дубин, уходи, — мужчина с щетиной выставил ладонь перед собой, тем самым отталкивая Диму. — Это не твоё дело. — Да ладно вам, — он попытался увернуться и пройти дальше, но его лишь схватили за запястье. На это Дубин резким движением вывернул руку коллеги, давя со стороны локтя. — Не советую так делать. — Пусти, идиот! — заорал тот. — Ладно, ладно! Это шутка! — так же быстро убрал руки парень, поворачивая ладони к публике. — Сдаюсь, — улыбнулся он.        Эксперт начала всячески ругать Дубина. На самом деле, это стало традицией, на которую Дима так же традиционно отвечал шутками, либо безразличием. Пока его отчитывали, он смотрел за спины коллег на многоэтажку, почерневшую от пламени. Огонь сбросил даже деревянные балконы, которые теперь лежали досками на земле. Деревья, которые были вблизи окон, стояли теперь голые и обгоревшие. — Ты меня слушаешь вообще? — темноволосая девушка приподняла левую бровь, глядя на Диму. — Ага, — вернул взгляд, будто бы он всегда и был на собеседнице. Непроизвольно его взгляд опустился ниже, на декольте девушки. Ему стало стыдно от собственных мыслей, но он пресёк свой стыд, и отвёл взгляд в сторону, будто бы ничего не произошло. — Так, вы выяснили что-нибудь? — Если бы и выяснили, то не сказали бы тебе, — проговорил полицейский. — Да ладно тебе, Сань, — пихнул в предплечье. — Мы ведь коллеги! — Да иди ты… — он всё ещё держался за руку, которую выкрутил ему Дима.        Обвив локоть светловолосого, девушка отвела его в сторону. Они отошли подальше от места преступления, подойдя к жёлтой ленте. — Чего ты добиваешься? — прошипела она. — Кать… — И не надо мне вот эти «Кать, ну я…» или что ты там ещё любишь говорить, — девушка была рассержена и прожигала в Диме дырку своими почти чёрными глазами. — Послушай, — она смягчилась. Голос её стал уставшим, она посмотрела куда-то через плечо коллеги, — прекрати себя так вести. — Как «так»? — Как Громов, — эта фраза пронзила его насквозь. Он сжал губы в тонкую полоску, чтобы не высказать пару-тройку ласковых. — Ты — не он. И никогда не будешь им. — Да что ты знаешь вообще? — парень смотрел на неё свысока. Сделав шаг вперёд, он вторгся в её личное пространство, заставив ту ощутить дискомфорт. — Мои попытки добиться справедливости не делают из меня Громова. Это делает меня сотрудником полиции. Извини, если тебе сложно это понять, — он поправил очки. — Дим, ты и сам не замечаешь, как много ты взял с Игоря? — Катя начала говорить раздражённо, будто бы на грани, чтобы послать Дубина, но не решалась. Она хотела донести до него всё без применения насилия. — Куртка, кепка, щетина, поведение… — в какой-то момент она принюхалась. — Даже шавермой весь пропах, как и он. Но ты не Громов. Нам хватало на весь отдел одного бунтаря, не становись его подражателем. — Слушай сюда… — он сделал ещё один шаг ближе и взял девушку за предплечье, больно сдавив его. — Э, завязывай! — его по руке ударил Саша. — Проваливай, иначе Прокопенко доложу. — Да докладывай! Только задницу лизать всем научился! — он отпустил Катю, а та непроизвольно сделала несколько шагов назад.       Тогда повисла неловкая пауза. Тишина, прерываемая голосами других сотрудников полиции. Дубин всматривался в лица своих коллег и не видел в них ни понимания, ни желания, действительно, раскрывать это дело. На самом деле, Дима тоже не хотел бы. По его мнению, Лыков, действительно, заслуживал чего-то, но не убийства от рук народного мстителя, возомнившего себя Богом. Всё, что интересовало Дубина, так это эпатажность произошедшего. С таким пафосом совершал преступления только Чумной доктор, дело которого расследовал Громов, пока ещё был жив.        И которое он так и не довёл до конца. — Чёрт с вами, — Дима плюнул себе под ноги и, всунув руки в карманы кожанки, ушёл прочь.        Позади послышался расслабленный выдох. Скверна, повисшая в радиусе десяти метров, развеялась. Катя и Саша почувствовали, как легко им стало дышать. Однако они подозревали, что Дубин так просто не отстанет.       Вытерев полотенцем лицо, Дима посмотрел вперёд. Протерев центр запотевшего зеркала, он взглянул на своё отражение: за это время он значительно преобразился. Когда он только-только стал партнёром Громова, он был хиленьким занудой. Вспоминая это время, ему даже становилось стыдно. Даже его умение постоять за себя и защитить других казалось всего лишь скрытым навыком, который затирался из-за того, что его крайне редко использовали. Однако сейчас он стал… «Возможно, Катя права…» — подумал про себя Дима, смотря на кубики пресса, по которым стекала капля воды. Парень расставил руки по обе стороны раковины и опустил голову. Душащее чувство стало овладевать им. Чувство бессилия.       Вздохнув, он надел очки, лежащие на стиральной машинке. Он ещё раз посмотрел на себя в зеркало. «Даже с ними… на себя не похож» — грустно улыбнувшись, он вышел из ванной, попутно вытирая волосы полотенцем.