Песни ветра. Война сердец

      Вдох — выдох…       Ветер, доселе обнимавший дрожащие от холода плечи, подул сильнее, и на голову обрушился дождь — такой возбужденный, словно ему не терпелось поделиться последними новостями с небес.       Она подняла лицо и открытые ладони, и они тут же наполнились дождем, пряный запах которого её сопровождал, сколько она себя помнила. — Ханна, ты промокнешь! — воскликнул юноша, хотя знал, что его предупреждения напрасны: она слушала одновременно и всё, и только свое сердце. А сердце её больше всего на свете любило петь песни — с дождем, с ветром, с солнцем и вишневым деревом возле дома.       Дом — как много было для сердца Ханны в этом коротком слове! Подружившись с ветром, она могла бывать везде, стоило только захотеть и сказать об этом Ричарду. И как бы удивительны и прекрасны ни были места, в которые ветер её нес, она всегда возвращалась в один и тот же город к одним и тем же людям.       В мире существовало чрезвычайно много того, в чем она находила себя, и, бережно храня свои сокровища, она возвращалась домой, чтобы неосознанно поделиться ими с близкими людьми. А хранила она эти сокровища в улыбке, в сиянии глаз, в руках, тянущихся к небесам, и в горячем сердце. — Что может быть лучше, Ричард, чем этот апрельский дождь? — воскликнула Ханна, обласканная ливнем.       Ричард ухмыльнулся. — Разве что только санктольский дождь! — вторя ей, торжественно ответил он, и она рассмеялась: как говорил Рэй, вероятнее всего, она родилась в конце санктоля.       Ханна почти никогда входила через двери. Привыкшая бегать, лазить, гулять ночами по крышам, она, словно кошка, входила через чердаки и верхние этажи. Рэй и Джибо старались оставлять там окна открытыми, чтобы Ханна могла беспрепятственно влетать вместе с ночью, ветрами и пламенем юности.       Несмотря на свою страстность, в гимназии Ханна предпочитала оставаться в одиночестве. Она брала книгу и исчезала в самом тихом укромном месте, чтобы никто не мешал ей. Ричарда девушка знала столько же, сколько и дожди, а с другими сверстниками была немногословна, хотя и вполне дружелюбна.       В свободное время она работала в магазине у Джибо, а он — в кузнице на пристани Северной. Когда их смены не совпадали, и Ричард, будучи наполовину человеком, засыпал от усталости, Ханна прокрадывалась в его небольшой домик, готовила или приносила еду и садилась читать подле спящего товарища, охраняя его сон. Она знала, что он делал точно так же.       С самого утра Ричард был взволнован, пытаясь скрыть свою тревожность от Ханны, которой, на его удачу, было не до него. Тем не менее Ханна остро чувствовала любое изменение в состоянии друга, и потому не преминула спросить, что случилось.       Ричард как будто колебался с ответом. Вздохнув, он проговорил: — Просто встретил человека, похожего на старого знакомого… Но думаю, что мне просто показалось!.. Ты уже приготовила подарок для господина Мортона? — Давным-давно. Сегодня вся ночь для него будет подарком, и ничего не нарушит его спокойствия!       Ричард улыбнулся ей, но в его глазах снова всколыхнулся беспокойный огонек.       «Хотел бы я, чтоб так и было…» — Я еще должна навестить Дорану, попросить, чтобы она присоединилась сегодня к нашему празднеству… — Ханна подняла лицо к небу. — Ричард, как бы мне стать птицей! — Ну, например, вот так! — за одно мгновение он обернулся ветром, бережно подхватил и прижал к себе девушку, вскрикнувшую от неожиданности и удовольствия, и под её светлый хохот полетел домой.       …Именно Рэй Мортон завел в их семье традицию отмечать дни рождения. Еще когда Ханна была ростом не выше письменного стола, он и Дорана придумали готовить множество угощений, которые потом вместе с Ханной и Ричардом они разносили соседям. Оставшегося хватало, чтобы пригласить к столу и создателей праздника, большую семью Льюисов, которые, несмотря на свое высокое положение, были очень добрыми, простыми, отзывчивыми десмидами. Старик Феликс Льюис, дедушка Ричарда, не всегда брал своих дочерей с их мужьями, но всегда с радушием вез с собой одну из внучек Моргану. Ко всему прочему, Джибо Брукс, которого Рэй не забывал приглашать, приходился Феликсу зятем, и они непременно находили друг в друге то, что однажды потеряли — в одном лице жену и дочь, сына и внука.       Азелла не одобряла такие мероприятия, как и любые идеи «взбалмошной рыжеволосой волшебницы», хотя Дорана многому научилась у нее. Тем не менее Азелла всегда с хорошо скрытым довольством наблюдала за внучкой, сыном и девушкой, с которой судьба свела не его, а лишь его сердце.       Праздник был не в богатом напыщенном застолье, но праздник был самым настоящим. Уже тогда, глядя на светящиеся глаза любимых людей, Ханна чувствовала себя поистине счастливой. Улыбались Рэй и Дорана — те, кто вырастил её. Улыбалась Азелла. Улыбался вечно хмурый Джибо. И даже старик Льюис мог позволить себе забыть и о старости, и о заботах, и о горе. Ричард, сжимавший руку взволнованной подруги, тоже улыбался, и его улыбка, широкая и лучезарная, во все его лазоревые глаза, казалась Ханне такой же сильной, как всем окружающим — её сердце.       Но проходили годы, и на стол приходилось ставить всё меньше и меньше приборов: не стало Азеллы, не стало Феликса Льюиса, Дорана реже находила возможность выбраться с острова из-за множества фронтовых больных, которые, словно реки, не прекращали свой поток к новой целительнице. И Ричард, потерявший в один час четверых родных, включая родителей, улыбался уже иначе. Но Ханна цеплялась за его улыбку, как за самое ценное, что у нее было, и он, почувствовав это, был ей поистине благодарен за спасение его души.       Соседей тоже стало гораздо меньше: кто-то уходил на войну с паладинами, а кто-то, не находя смысла в межрасовой вражде, покидал Сумрачное королевство и присоединялся к нейтралитету — повстанцам, которые отказались убивать. В повстанческих поселениях можно было встретить и паладинов, и десмидов, и оборотней — они придерживались антисегрегационной политики, на которую надеялись, уповая на пророчество.       Ханна не знала, когда и за кого из сторон ей пришлось бы однажды сражаться. Она знала только, что должна была быть готова, чтобы в один день суметь защитить своих близких. Потому, помогая Ричарду ухаживать за могилами его родных, она приняла решение стать воителем и подошла к Рэю с просьбой научить её всему, что он умел сам. Несмотря на то, что женщинам запрещалось брать в руки оружие, Рэй, поколебавшись, согласился, а как только девочка окрепла благодаря регулярным тренировкам и научилась сражаться, подарил ей меч.       Их уроки проходили в строгой тайне ото всех, кроме Дораны, Джибо и Ричарда. Летом, когда гимназические занятия не требовали ежедневного посещения, Рэй отправлял девочку в лагерь, где его армейские товарищи учили мальчишек боевому искусству. На это время Ханна из пылкой девушки становилась застенчивым юношей.       Женщинам на Эспире запрещалось многое. Ханна же, неудержимая в своих страстях, открывала себя во всем, чего бы ни пожелала её парящая душа. В частности, Большой Куш — череда азартных игр, проводившаяся в Сумрачном королевстве каждый месяц, — настолько захватила девушку, что та выучилась и теории игр. Более того, с определенного момента приемный «сын» Рэя Мортона стал лучшим во всех играх. Увы, как оно часто бывает с пламенными сердцами, сердце Ханны уже несколько лет не допускало и мысли, что она может когда-нибудь проиграть.       Постепенно Большой Куш переместился в Северную, куда приезжали игроки из других частей Сумрачного королевства, чтобы не только воочию увидеть непобедимого парнишку, но и попытать удачу.       Ханна побеждала. Всегда. … — Артур, — позвал Джибо племянника, смакующего на губах еловый эль и пытающегося рассмотреть каждого из тех, кто их окружал.       Они сидели за стойкой в таверне, слушая и рассказы друг друга, и звонкие песни пивных кружек: посетителей действительно было очень много, все спорили и хохотали, сверкая озорными глазами и зарумянившимися от эля щеками.       Артур отвлекся и взглянул на дядю. — Какие у тебя планы? Что ты собираешься делать в Северной? — Пока не решил… У меня есть дела в Центре. И, думаю, нужно навестить её. — Она порой спрашивает о тебе. — Надо же!.. Значит, завтра непременно наведаюсь в её славное жилище!..       Представляю: она удивится побольше меня… Послушай, ты ведь хорошо знаешь местных жителей, — Артур как будто воодушевился. — Есть ли среди нас сейчас Дэйв Мортон?       Джибо помедлил, уголки его губ чуть-чуть вздрогнули то ли в насмешке, то ли в удивлении. Мельком оглядев зал, он вымолвил: — Нет. А зачем тебе Дэйв Мортон? — в этот момент глаза Джибо замерли и блеснули, но Артур слишком волновался, думая о предстоящем событии, чтобы заметить это. А Джибо смотрел на девушку, откуда ни возьмись оказавшуюся в зале. Она внимательно и радушно встретила его взгляд, обратив внимание и на собеседника Джибо. — Понимаешь, я долго размышлял… — проговорил Артур, — я хочу победить Дэйва Мортона…       Как только эти слова слетели с его губ, несколько столиков рядом вдруг тревожно замолкли. — Победить Дэйва Мортона?! — раздался удивленный возглас, но Артур с прежней уверенностью посмотрел в сторону прозвучавшего голоса. — Да кто ты такой, юнец?.. — Артур Брукс.       Послышался ещё более откровенный хохот. Окинув взглядом глаза присутствующих, Артур с неприязнью находил лишь снисходительную усмешку и неподдельное веселье. Лишь та девушка, которую он не заметил, но которую заметил Джибо, продолжала смотреть спокойно, словно что-то тщательно обдумывая. Джибо наблюдал за ней: она не усмехалась. Разве что совсем немного.       Раздосадованный, но внешне всё еще уверенный в себе, Артур, взглянув на дядю, воскликнул: — Куда ты всё смотришь? — и обернулся…