Хронометраж

Бабушка Эммы, некогда почтенная графиня Альбертина де Вержи, была весьма экстравагантной и до ужаса боящейся смерти женщиной, решившей, что с её кончиной оборвётся родственная нить благородных дам де Верже. Надежд на свою безалаберную, взбалмошную дочь и маленькую внучку, судя по всему, она не возлагала. Эмма детально запомнила её гордый стан, надменный взгляд и эмоциональную отстранённость, которую графиня считала самой действенной мерой безопасности против инфаркта, неустанно повторяя внучке, что даже радостный миг или событие способно сбить точный механизм ритма и сокращений сердца, приводя к плачевному летальному исходу. «Ma chérie, оставь безудержные радости невеждам, верящим в бессмертие. Не принимай ничего близко к сердцу», — часто напоминала она, благосклонно делясь своим «экспертным» мнением. Однако сейчас Эмма едва справлялась с бешеным пульсом, протяжно звенящим в ушах, параллельно пускающим и наполняющим свежей кровью каждый миллиметр её кожи. Адерли казалось, что она начала чувствовать даже вибрацию звуков, переставляя каблуки сапогов по лестнице черного хода гудящего музыкой и разговорами клуба. Она ощущала присутствие Тарино за своей спиной, еле сдерживая себя, чтобы не обернуться, с целью убедиться, что всё происходящее это не сон. Приоткрыв тяжёлую скрипящую металлическую дверь Эмма торопливо выскользнула на улицу, успокаиваясь и вдыхая восхитительную сумрачную прохладу. Она чувствовала, как тело стремительно отдаёт тепло холодным клубам воздуха, возвращая привычный, размеренный ритм сердцебиения. И всё же Эмма не удержалась и оглянулась назад, заставая знакомую картину вновь закурившего Тарино. То как он подносит сигарету к губам, щёлкает зажигалкой, поправляет волосы и расстёгивает верхнюю пуговицу рубашки — каждое действие вызывает у девушки прилив микро восторга. Любой его небрежный жест брошенный в рутину движения кажется ей потрясающим арт перформансом. Она замерла, наблюдая за происходящим, но спустя несколько секунд всё же решила прервать тишину: — Можем поехать на моей, — предложила она, вынимая ключи от машины из своего по-идиотски крошечного клатча, куда с трудом помещались кредитка и телефон. Дэвид молча последовал за Эммой вдоль фонарей освещённой парковки, останавливаясь у чёрного отполированного до блеска капота Кадиллака Эльдорадо, лучшей модели семидесятых годов. Тарино приподнял бровь, выпустив изо рта очередную струю дыма: — Недурно…— произнёс он, оглядывая сверкающую в жёлтом свете уличного прожектора машину. — Подарок отца, — пояснила Эмма, пробираясь в салон на пассажирское сидение, предоставляя режиссеру возможность взять управление в свои руки. Тарино сделал последнюю затяжку и втоптал окурок в асфальт скрипящей подошвой лакированного ботинка. Открыв и тут же захлопнув увесистую дверь, он оказался в салоне, по которому распространился чертовски приятный аромат духов Эммы, отдающих запахом весенней свежести и цветущей магнолии. На секунду от легкости у него закружилась голова, но он тут же пришёл в себя, в момент, когда девушка протянула связку ключей на вытянутой ладони, случайно касаясь его запястья. Почему-то в этот момент, когда он почувствовал рядом её горячее дыхание, показалось, что ему снова шестнадцать, после долгих уговоров он одолжил у матери машину, чтобы отвезти девушку на первое свидание, надеясь произвести правильное впечатление. Вот только Эмме это и не требовалось, она сама была способна его удивить. Может, поэтому рядом с ней Тарино ощутил странное многообещающее волнение, какое испытывал будучи совсем юным. — Да, это конечно не Флитвуд особого выпуска из «Крестного» и не шестьдесят вторая серия из «Неистового быка», но мне нравится, — произнесла она, пока Дэвид заводил музыкально рычащий мотор. Его взгляд незаметно скользнул от её тонкой бледной шее к родинке на груди, а оттуда к шарившейся в бардачке руке, в который Эмма с силой запихивала прямоугольный бархатный клатч. Наконец-то захлопнув его на замок, она подняла глаза на блекло мелькавшую дорогу, видневшуюся сквозь лобовое стекло. Первые несколько минут они ехали в тишине, пытаясь частично привыкнуть и освоиться в сложившейся обстановке или хотя бы придумать с чего начать разговор. Инициативу проявил Дэвид: — Я посмотрел твои фильмы, — произнёс он, ощупывая ладонями мягкую кожаную обивку руля. Щеки Эммы тут же вспыхнули. Для неё подобная фраза была равносильна стреле, пронзившей клокочущее от восторга сердце. Одновременно с ощущением несравненной эйфории, она радовалась тому, что Тарино не разглядит её румянец смущения в темноте. — Правда? И как тебе? — не скрывая любопытства, спросила она. Дэвид впервые за вечер открыто улыбнулся, на секунду оборачиваясь в её сторону: — Потрясающе. Эмма была готова умереть на месте. А потом воскреснуть, а потом снова умереть. Порядок не важен. Значение имеет лишь похвала только что прозвучавшая из его уст. — Спасибо… думаю ты не удивишься, узнав, что я тоже смотрела все твои фильмы… За этим «спасибо» крылась вся благодарность восхищенного поклонника, вместе с ранней неуверенностью новичка и длительным ожиданием признания десятки раз униженного и осмеянного в ходе своего становления творца. Для Эммы это коротко сказанное «потрясающе» навсегда останется значащим моментом, который она тщательно законсервирует и гордо поставит на самую видную полку склада своей памяти, с удовольствием и трепетом возвращаясь и вновь прокручивая любимую сцену. Она станет очередным безграничным источником вдохновения, высекающим искру энтузиазма, прямо как это делает слегка барахлящая, но исправно работающая зажигалка Дэвида. После всех оскорбительных слов матери, педагогов твердящих ей о том, что режиссёрство — это глупая, неоправданная затея, продюсеров принижавших её идеи и старания, твердивших о том, что такой девушке, как она, не место среди заслуженных талантов Голливуда, после всего этого её наконец поняли. И в этот момент все обиды прошлого словно обнулились, исчезли и растворились в белом шуме общего недовольства, гудящего где-то на задворках сознания. Эмма освободилась и впервые за долгое время глубоко вдохнула, как никогда прежде ощущая биение жизни. В ней наконец-то проснулся обрадованный ребёнок, получивший долгожданные слова поощрения. — И как они тебе? — ухмыляясь поинтересовался Тарино, притормаживая у красной неоновой вывески круглосуточного мексиканского ресторанчика «Amigo», над буквами названия которого красовалось огромное картонное сомбреро. Эмма обернулась, заглядывая в его карие насмешливые глаза: — Восхитительно. Дэвид далеко не в первый раз слышал похвалу в свой адрес, но почему-то единственное сказанное Эммой слово приобрело для него наивысшую окраску восторга, чуть менее яркое ощущение сопровождало его на вручении первой статуэтки Золотого Адама. Он вынул ключ зажигания и заглушил машину, кое-как уместившуюся на парковочном месте между двумя мопедами. — Что ж, в таком случае, я угощаю, — ухмыляясь, произнёс он, открывая дверь Кадиллака перед сияющей радостью Эммой. Он в своём строгом выглаженном костюме и она в лакированных сапогах и чёрном платье мини смотрелись более чем комично на фоне пожухлой закусочной с потрепанными настенными декорациями мексиканской пустыни. Заспанный официант оперся рукой на барную стойку, подпирая кулаком кислое выражение лица, но заметив приближающуюся парочку тут же оживился, доставая из кармана джинс помятый блокнот. — Buenas noches, господа, что желаете? — спросил парень, протягивая Эмме заламинированный листок с меню. Дэвид заглянул через её плечо, обдавая бледную кожу жаром. Девушка почувствовала запах сигарет и одеколона с явным оттенком аромата морской соли, свежести и чистоты. Эмма незаметно вдохнула очередную дозу озоновых ноток, воспоминаниями уносясь в далёкие солнечные дни лета, когда они с семьёй отдыхали на побережье Ниццы. Сердце кольнуло острие ностальгии, но вместе с тем по телу разлилось баюкающее спокойствие. — Я буду кесадилью с зеленью, а ты, Эмма? — поинтересовался Тарино, попутно указывая на голубое стекло бутылки текилы, переливающееся в лучах неоновой подсветки бара. — Я буду…— девушка задумчиво прикусила край ногтя, неторопливо скользя взглядом по листу, — тако с говядиной. Официант утвердительно кивнул, вручил Тарино бутылку и два шота, после чего направился в сторону кухни что-то энергично выкрикивая на испанском. Эмма растерянно окинула взглядом пустой зал. Заметив это, Дэвид кивнул в сторону небольшой веранды расположившейся по левую сторону от здания ресторана: — Пошли. Сядем на улице, — произнёс он, направляя в сторону самого крайнего пластмассово столика, со звоном опуская на него бутылку и шоты. Эмма приземлилась на соседний стул, недовольно одергивая слегка задравшееся платье. — Бесит…— едва различимо прошептала она, пытаясь стянуть плотную ткань вниз. Глядя на это Тарино усмехнулся, снял и протянул ей пиджак со словами: — На улице прохладно. — Спасибо, — в очередной улыбнувшись, ответила девушка. Ему понравилось, что Эмма не стала кокетничать или отнекиваться, а смело воспользовалась предоставленной возможностью, утопая в рукавах жакета. Дэвид решил не углубляться в собственные рассуждения о том, что он намеренно предложил ей сесть на улице, чтобы столкнуться с препятствием вечерней прохлады и в очередной раз полюбоваться реакцией Эммы на его приступ галантности. Стоит отметить, что держалась она стойко. Тем временем девушка откупорила бутылку, уверенными движение наполняя оба шота до самых краев ни разу не дрогнувшей рукой, и подняла свой, чокаясь с Тарино со словами: — За обоюдное признание таланта! Эмма залпом осушила свою стопку, блаженно прикрыв глаза: — Чёрт, действительно хорошая текила. Тарино удовлетворенно хмыкнул, ощутив знакомое чувство тепла плавно растекающегося по горлу и внутренностям. Но в этот раз к нему присоединилось давно забытое чувство потаённого восторга. Неожиданно из-за двери возник официант, торопливо опустивший перед гостями тарелки с заказами, и так же быстро исчезнувший, оставляя Эмму и Дэвида наедине с кулинарными оплотами кухни. Адерли не стала церемониться и смело откусила край хрустящей лепёшки, брызнувшей соком спелого томата. Эмма рефлекторно провела кончиком языка по верхней губе, не замечая, как Дэвид внимательно ловит взглядом его траекторию. — Ммм…— только и протянула девушка, делая очередной укус тако, — Очень вкусно, — чуть позже пояснила она, дегустирующему кесадилью Дэвиду. Тарино утвердительно кивнул, заново наполняя опустевшие шоты. Они вновь чокнулись, в этот раз решившись обойтись без тостов, и уделить внимание еде. Уже спустя минуту Эмма почувствовала, как постепенно отступает волнение и сходит тонус напряжённых мышц. Она окончательно прикончила свой тако и блаженно растянулась на стуле, поднимая глаза к засвеченному огнями города ночному небу. — Как ты нашёл это место? — поинтересовалась она, наблюдая за тем, как Дэвид закатывает рукава рубашки, обнажая узор голубоватых вен на запястьях и локтях. Он не подозревал, что продолжая безмятежно есть кесадилью и поправлять запачкавшийся правый манжет, для Эммы он всё больше и больше превращался в очеловеченную версию самого себя. Не в того Дэвида Тарино, который охапками удерживает статуэтки Золотого Адама на ковровых дорожках и отстраненно общается с прессой и коллегами. Не в того Дэвида Тарино, который восседает на обложках журналов, как один из лучших режиссеров своего поколения. А в обычного дышащего, говорящего человека, охотно делящегося своими идеями и предпочтения и не с кем-то посторонним, а именно с Эммой. — Энтони показал, мы периодически сюда заявляемся за текилой и отсутствием папарацци. Девушка тихо хмыкнула, привлекая внимание Тарино: — Просто мне всегда казалось это забавным. Папарацци — такое необычное слово, кажется, это что-то интересное, изысканное, но это просто люди в кустах, которые усердно поджидают тебя несколько часов у парковки, чтобы узнать какой кофе ты предпочитаешь и сколько раз успел чихнуть за день. Это раздражает и вместе с тем смешит, — произнесла она, заново наполнила шоты, и доставала из небольшого блюдца две дольки лайма, протягивая одну из них мужчине. Они чокнулись, тут же закусывая цитрусовой мякотью обжигающую порцию текилы. Девушка беззаботно рассмеялась, поддавшись расслабленному настроению вечера. Дэвид на секунду засмотрелся на её порозовевшие от спиртного щёки, растрепавшиеся кудри и блестящие в свете фонаря глаза. Он заметил, как Эмма приподняла подбородок и слегка вытянула шею, обращая свой короткий приступ хохота ночным облакам. Ему не было смешно, но однозначно было приятно наблюдать за ней. Хотя Тарино позже признал, что её смех всё же привнёс искру веселья, постепенно разгоравшуюся внутри него с удвоенной силой под действием поглощенной текилы. Дэвид улыбнулся, закинув локти на пластмассовые подлокотники стула: — Если меня что-то и раздражает, так это голливудские звезды, которые могут часами говорить о том, как ненавидят папарацци, однако всегда радуются, когда на фотографиях в журналах желтой прессы они вдруг получаются красавцами с пышной гривой. Эмма понимающе закивала, перекатывая по столу упавшую с тарелки горошину перца: — Оуэн один из них, — пожав плечами пояснила она, сильнее укутываясь в пиджак Тарино, словно пытаясь целиком впитать его запах и тепло. — И как тебя угораздило с ним связаться? — вопросительно вскинув бровь, поинтересовался Тарино. — Разве ты не помнишь, как он играл в «Полуночном Лондоне», это было великолепно, — блаженно прикрыв глаза, сказала Эмма, мысленно возвращаясь воспоминаниями к заветным кадрам. — Да, вот только это было пару килограммов кокса и семь лет назад, — саркастично произнёс Дэвид, ощупывая карманы брюк, в поисках новой пачки сигарет. Однако режиссёр вынужден был столкнуться с разочарованием, обнаружив лишь щелкнувшую крышкой зажигалку. Эмма показательно проверила карманы его пиджака, но тоже не обнаружила заветную упаковку и пожала плечами, решив вместо этого вновь наполнить стопки, кроме этого высыпав на ребро ладони дорожку соли. В воздухе прозвучал звон стекла и хором произнесённое: «За тебя». Эмма пробежалась языком по следу из специи, и они с Дэвидом синхронно опрокинули в себя обе стопки. Бутылка с текилой стремительно пустела, как и выдержка Тарино, в очередной раз наблюдавшего за трюками в исполнении Адерли. Но он продолжал усиленно сопротивляться, не пуская поток фантазии дальше дозволенного. — Ой, да брось, как будто у тебя нет недостатков, — отшутилась Эмма, поправив сползавшую бретель платья, на секунду обнажив бледную кожу ключиц, тут же исчезнувшую за тканью пиджака. Дэвид попытался сконцентрироваться на собственном ускорившемся по непонятным причинам пульсе: — Я идеален в своих несовершенствах. Эмма театрально закатила глаза: — Чересчур пафосно, мистер Тарино… Я уже могу насчитать у тебя две зависимости. — И какие же? — поинтересовался режиссер, чуть наклоняясь вперёд и вновь улавливая запах цветов магнолии. Девушка вытянула два пальца, демонстративно поочередно их загибая: — Первая — никотин, вторая, но не по значимости — кино. — Ты ничем не лучше, — едко усмехнувшись ответил Тарино, скрестив руки на груди. — Мне ли тягаться с лучшим режиссером современности, — оперевшись локтями на стол злорадно протянула Эмма, делая вид что с интересом разглядывает бутылку. Мимо пронеслись несколько машин, обдавая террасу порывами ветра. — У тебя странные способы делать комплименты. — У тебя вредная привычка везде их искать. На этот раз вместе с Эммой тихо рассмеялся и сам Дэвид, вновь рефлекторно потянувшись за сигаретами, закономерно не обнаружив их в кармане. Заметив это Адерли поднялась на ноги, слегка потянулась и кивком головы указала на круглосуточный минимаркет через дорогу: — Пошли. Дэвид встал на ноги, подхватил бутылку со стола, и положил на блюдце новенькую стодолларовую купюру. Эмма сделала пробный шаг и слегка покачнулась, вовремя удержав равновесие: — Чертовски хорошая текила, — тихо пробормотала она, предусмотрительно оглядевшись по сторонам. Дэвид решил не церемониться и подхватил её под локоть, попутно синхронизируясь с вестибулярным аппаратом Адерли. Оба понимали, что она не настолько пьяна для подобных мер, но решили проигнорировать эту мысль, воспользовавшись моментом. Трасса на удивление оказалась пуста, вопреки оживленному ритму жизни ночного Лос Анджелеса. Похоже малоизвестное заведение действительно вынуждено было таким и остаться в тихом спальном мексиканском районе, что само по себе вызывало диссонанс. Добравшись до полос пешеходного перехода, Дэвид и Эмма перешли дорогу, оказавшись в нескольких десятках метров от минимаркета. — Ты уже думала как назовёшь тот фильм, который описала в клубе? — поинтересовался Тарино, наблюдая за тем, как девушка аккуратно перешагивает очередную трещину в асфальте. — «Далласский клуб потребителей», — ответила Эмма поднимая на режиссера блестящий энтузиазмом взгляд, — Надеюсь, получится добиться того, что главную роль сыграет Мэтью Маккензи. — Он снимался у Энтони, думаю, он сможет договориться о встрече. Адерли пожала плечами, замирая напротив приветственно раздвинувшихся стеклянных дверей минимаркета: — Мда, знать многих, иногда полезнее чем знать многое, — произнесла она, запахивая пиджак и направляясь к холодильникам с напитками. Дэвид подошёл к кассе, встречаясь с подозрительным взглядом продавца, косящегося на почти что опустевшую бутылку текилы. Тарино проигнорировал недоброжелательные мотивы, сухо произнося: — Пачку «Red Apple». Продавец тут же с хрустом опустил перед ним упаковку, с таким же хрустом Дэвид протянул ему купюру. Они интенсивно обменивались раздраженными взглядами, до того момента, когда рядом возникла Эмма, протягивая банку газировки и кредитную карточку. Кассир тут же растекся в блаженной улыбке, но растерялся, натыкаясь на непроницаемое выражение лица девушки. Терминал мигнул зелёным и Адерли выхватила алюминиевую банку из рук растерянного продавца, пытающегося припомнить, где он уже видел эту парочку…

***

Ветер подхватил волосы Эммы вместе со звуком щелчка зажигалки. Дэвид поднёс тлеющую сигарету к губам, делая долгожданную затяжку горького дыма. — Я раскрыла карты, теперь твоя очередь. Тарино непонимающе обернулся в сторону Адерли: — О чём это ты? — Я сказала название своего фильма, теперь твоя очередь. Колись! Какие новинки мне ожидать в ближайшие годы? Дэвид усмехнулся, опускаясь на бордюр рядом с Эммой, с треком открывающей шипящую банку содовой. — «Бесславные подонки», это будет фильм про нацистов и противостоящего им американского отряда спецназначения. Глаза Эммы округлились, прямо, как у ребенка в рождественскую ночь. — Там будет Гитлер? Дэвид выдохнул белое облако дыма, растворившееся в ночном порыве ветерка проезжавшего кабриолета, и усмехнулся: — Разумеется, только я пока не решил, что с ним делать… Эмма удивленно вскинула бровь: — То что заслужил… Тебе выпала возможность выбрать место и способ расправы над подонком, — ответила девушка, делая щедрый глоток содовой. На секунду Дэвид задумалася: «Черт возьми, а почему бы и нет… Я просто могу его прикончить!», но он решил пока не делиться своим гениально простым решением проблемы, вместо этого решил спросить: — Как ты можешь пить эту дрянь? — А что тебя в ней не устраивает? — с вызовом в голосе поинтересовалась Эмма. — У неё вкус вымоченных в сахаре опилок. — Она без сахара, так что это дрянь только на половину, — с уверенностью адвоката защиты по правам содовой возразила Адерли и уже хотела продолжить свою тираду, но с испуганным выражением лица достала вибрирующий телефон, с высветившейся иконкой будильника, — Черт! Уже полтретьего! У меня съемки через четыре часа. Дэвид откинул потушенный о бордюр окурок в стоящую неподалеку урну и потянулся, тактично спросив: — Тебя подвезти? — Было бы неплохо, — нервно прикусив губу ответила Эмма, что-то попутно строча Бин в сообщении. — Твоя машина? — ненавязчиво напомнил Тарино. — У меня три ассистента, кто-нибудь да заберёт, — усмехнувшись ответила Эмма, подхватывая с асфальта забытую бутылку с остатками текилы. — Совсем забыл, насколько ты деловая девушка, — шутливо закатив глаза ответил Дэвид, нажимая клавишу вызова напротив контакта личного водителя.

***

Разумеется, по дороге Эмма уснула. Причем сделала это совершенно мастерски, оперевшись рукой на кулак и притворившись, что любуется сверкающими огнями ночного города. Дэвид молча наблюдал за этим комичным действием со стороны, наслаждаясь представшим видом всю оставшуюся поездку, благо Адерли успела сообщить водителю свой адрес, прежде чем отключилась… Машина тихо притормозила у кованных ворот особняка, казавшегося подозрительно маленьким на фоне гигантов-домов вокруг. Дэвид мягко коснулся плеча девушка, настойчиво повторяя: — Эмма… Эмма… На что Адерли как-то обиженно отмахнулась, произнеся: — Да ставьте вы эту чертову линзу на F4… Тарино кое-как подавил смешок, не оставляя попыток разбудить девушку. Спустя несколько секунд Эмма всё же открыла глаза, растерянно оглядевшись по сторонам, но тут же пришла в себя, увидев знакомое лицо режиссера. — Пойдём, провожу, — сказал он, одновременно с девушкой открыв двери автомобиля. Эмма открыла ворота дистанционной кнопкой брелка и распахнула их перед следовавшим за ней Дэвидом. Пройдя по подъездной дорожке к тропинке газона, они подошли к двери. Адерли изрядно повозилась с замком, но всё же открыла его и начала стягивать с себя одолженный пиджак. Тарино покачал головой, снова запахивая на ней жакет: — Как-нибудь потом вернёшь. Эмма признательно улыбнулась с удивлением перенимая из его рук полупустую бутылку. — Ты заслуживаешь её больше, чем кто-либо…— торжественно произнёс Дэвид, вручая девушке стеклянный трофей. Адерли признательно приложила руку к сердцу, фальшиво всхлипывая: — О боже! Я совсем не ожидала! Огромное спасибо жюри за их выбор! Спасибо моей семье, друзьям и моей прекрасной собаке Сом за поддержку! Дэвид тихо усмехнулся, наблюдая за признательной речью растроганной девушки. Однако, услышав его смех, она тут же прекратила свою пародию, слегка приподняла уголок рта и произнесла: — Спасибо за вечер, было здорово! Тарино ухмыльнулся в ответ и кивнул, после чего уже собирался развернуться и пойти к машине, но вместо этого замер на месте, окидывая взглядом покрытое ночными тенями лицо Адерли, с ярко блестящими голубыми глазами. Которые, как казалось сияли также ярко, как и на солнце. — Эмма… — Да? — удивленно вдохнув, ответила девушка. — Сходишь со мной в кино? — спросил Тарино, пытаясь заглушить гудящий в голове пульс. Эмма впала в ступор, молча всматриваясь в его лицо, словно пытаясь найти подтверждение его недавнему вопросу. — Да, — все же прийдя в себя и чуть эмоциональнее, чем хотелось, ответила она. — Какой фильм? — Если честно, я не знаю, что сейчас идет в прокате… — Просто выбери, — усмехнувшись пояснил Тарино. Эмма сосредоточенно свела брови к переносице, опуская взгляд, после чего воскликнула: — «Игорный дом» Скортеззе, с Робертом ди Нэро и Шэрон Стэйт. — Понял. Спишемся позже, — кивнул Дэвид, оборачиваясь и направляясь к машине. — Спокойной ночи! — крикнула на прощание Эмма, включая свет в прихожей. — Спокойной! — ответил Тарино, удовлетворенно поднимая глаза к небу. Профессионал наверняка бы назвал это B-roll.