На грани чужого вздоха

      Ни комплименты, ни признания не подействовали бы на неё так сильно. Эмма не привыкла к лести, но была убеждена, — она знает себе цену, и лестью её не возьмёшь. И совсем другое дело — искренние и простые слова одобрения. Возможно, всё дело в свечах, вине и тесной кухоньке в пустом доме, но Свон почувствовала близость к Джонсу. С ним было уютно. Сама того не осознавая, Эмма понемногу забывала об осторожности. — Другой я быть и не могла. — Нет, могла. И я рад, что ты именно такая, а не другая. — А какой ты? — поинтересовалась Эмма, садясь на стул рядом с ним. — Тридцатидвухлетний юрист, который только что понял, что зря растратил довольно много времени, — Джонс поднял бокал и снова чокнулся с ней. — За то, чтобы извлекать из любого положения самое лучшее!       Хотя Эмма не была уверена, что поняла Киллиана, она выпила и жестом пригласила его попробовать чили. — Этим можно машину заправлять, — заявил Джонс, когда острый соус обжёг ему язык. — Замечательно! — Не слишком остро для твоего слабого северного желудка? — Мой слабый северный желудок как-нибудь справится. Знаешь, странно, что ты не открыла ресторан — ведь ты шикарно готовишь!       Как всякая женщина, Эмма не осталась равнодушной к комплименту. — Воду я люблю больше кухни. — С тобой не поспоришь. Значит, рецепт ты позаимствовала на кухне ресторана отеля, в котором работала? — Именно. Мы все питались там же. Повар показывал, как делать то или иное блюдо. Он был очень добрый, — Эмма улыбнулась. — Там многие были добрыми.       Киллиану хотелось знать про Свон всё — до мельчайших подробностей. Что она тогда чувствовала, что запомнила. И именно поэтому он понимал, что действовать нужно с осторожностью. — Ты долго там проработала? — Два года. Сколько постелей я перестелила — и не сосчитать! — А потом открыла собственное дело? — Да, потом открыла дайвинг-центр… — Эмма разломила пополам тонкую галету. — Риск был велик, но я не прогадала. — И как же ты справлялась? — Джонс подождал, пока она не поднимет на него глаза. — Я имею в виду — с сыном? — Не знаю, о чём ты.       Джонс понял, что Свон снова замкнулась. — Я думал о тебе, — Киллиан с трудом притворялся беззаботным. Стоит надавить на Свон, и она тут же уходит в себя. — Немногие женщины сумели бы выдержать то, что выдержала ты. Ты была одна, ждала ребёнка и зарабатывала себе на жизнь. — Что же тут необычного? — Эмма даже улыбнулась. — В таком положении оказываются очень многие. — Очень многие поступили бы по-другому, не так, как ты.       Свон кивнула в знак согласия. — Другой путь меня не устраивал, — Эмма отпила вина и задумчиво продолжила: — Я всего боялась. Сначала очень сильно, но постепенно страх проходил. Здесь все замечательно относились ко мне. Всё могло бы сложиться по-другому, если бы мне не повезло. Схватки начались, когда я убирала восемьсот пятнадцатый номер… — Взгляд Эммы потеплел, как будто она увидела что-то приятное. — Помню, несу я стопку полотенец и думаю: «Господи, началось, а я ведь и в половине номеров не прибралась!»       Свон рассмеялась и с аппетитом набросилась на еду. Джонс отложил вилку. — Ты работала в тот день, когда у тебя родился ребёнок?! — Конечно. Я была здорова. — Я знаю немало мужчин, которые берут отгул, если нужно запломбировать зуб.       Эмма снова рассмеялась и протянула Киллиану галеты. — Наверное, женщины сильнее. «Не все, — подумал Джонс, — а лишь немногие, необычные женщины». — А что потом? — Потом мне снова повезло. Одна моя напарница знала сеньору Альдерес. Когда родился Генри, её младшему сыну исполнилось пять лет. Сеньора Альдерес присматривала за Генри днём, поэтому вскоре после родов я смогла вернуться на работу.       Галета хрустнула в руке Джонса. — Наверное, тебе было трудно. — Тяжелее всего было уходить от сына по утрам, но сеньора Альдерес замечательно относилась и к Генри, и ко мне. Она сказала, что рядом с ней сдаётся дом. В общем, одно вело к другому. А потом я открыла дайвинг-центр. — И ты из гордости отказалась от гарантированных прав? — Джонс, кипя от злости, вернулся к раковине. — Почему ты не потребовала то, что причиталось тебе по закону? — Киллиан, тебя интересуют подробности?       Воспоминания причиняли Эмме боль. Мучительно было заново переживать собственный позор. Разозлившись на себя, Свон подошла к столу и сделала большой глоток из своего бокала. — Мне ещё не исполнилось восемнадцать. Я поступила в колледж, чтобы заниматься тем, чем мне хотелось. Я считала себя гораздо более зрелой, чем большинство моих однокурсниц, которые порхали по студенческому городку, озабоченные только одним: где состоится очередная вечеринка. Почти все вечера я проводила в библиотеке. Там мы с ним и познакомились. Нил учился на последнем курсе и понимал: если он не сдаст экзамен, дома его ждёт разнос. Его предки были юристами и политиками со времён Войны за независимость. Ты ведь понимаешь, что такое честь семьи, правда?       Выстрел попал точно в цель, но Джонс лишь кивнул. — Тогда поймёшь и остальное. Мы каждый вечер встречались в библиотеке. Вполне естественно, скоро мы познакомились, разговорились, потом пошли вместе выпить кофе. Нил был умён, красив, обладал безупречными манерами. С ним было весело, — Эмма едва ли не в ярости задула свечи. По кухне поплыл запах воска. — Я влюбилась в него по уши. Он дарил мне цветы, а по субботам возил кататься. Когда Нил признался мне в любви, я ему поверила. Я думала, что мир у меня на ладони.       Эмма поставила бокал. Киллиан молчал, не мешая ей закончить историю. — Нил обещал, что мы поженимся, как только он устроится. Бывало, мы сидели в его машине, смотрели на звёзды, и он рассказывал, какой у него огромный шикарный дом в Чикаго и какие там красивые уютные комнаты. Рассказывал о бесконечных праздниках, многочисленных слугах, хрустальных люстрах… Я слушала его развесив уши. Мне казалось, будто я очутилась в сказке — чудесной сказке, которая заканчивается словами: «И жили они долго и счастливо». А потом ко мне приехала его мать… — Эмма тихо рассмеялась и так схватилась за спинку стула, что у неё побелели костяшки пальцев. Она заново переживала тогдашнее унижение. — Точнее, Мила послала за мной в общежитие своего водителя, сама зайти не захотела. Нил не предупредил меня о её приезде, и я очень волновалась перед встречей с ней. У входа меня ждал сказочный белоснежный «Роллс-Ройс» — такие можно видеть только в кино. Когда водитель распахнул передо мной дверцу, я была на седьмом небе от счастья. Потом я села в машину, и Мила открыла мне правду. Её сыну предстоит занять определённое положение в обществе, у него есть обязанности перед своей семьёй. Она не сомневается в том, что я очень славная девушка, но я — не пара Нилу Кэссиди из Чикаго.       Услышав фамилию, Джонс прищурился, но ничего не сказал. Эмма отвернулась и принялась суетливо чистить плиту. — Миссис Кэссиди-Голд объяснила, что уже переговорила с сыном и он с ней согласился. В общем, наши отношения должны прекратиться. В качестве компенсации она предложила мне чек. Мила меня страшно унизила. Хуже того, я ждала ребёнка. Никто ещё ничего не знал. Я сама узнала о своей беременности только в то утро. Денег у Милы я не взяла. Выйдя из «Роллс-Ройса», я направилась прямиком к Нилу. Я не сомневалась — он так любит меня, что ради меня и ребёнка поступит вопреки родительской воле. Я ошиблась…       Глаза Свон оставались сухими — настолько сухими, что стало больно. Эмма на миг прижала пальцы к векам. — Нил, как всегда, вначале рассуждал вполне логично. Нам было хорошо вместе, но всё кончено. Деньги он получал от родителей. За непослушание они лишили бы его средств. Нил считал, что главное, чтобы родители были довольны. Правда, он не собирался совсем от меня отказываться. Он предложил, пока можно, потихоньку продолжать встречаться. Такой выход его вполне устраивал. Когда я сообщила Нилу о ребёнке, он пришёл в ярость и наорал на меня. Как я посмела подложить ему такую свинью? Подумать только — я!       Свон швырнула тряпку в раковину, не обращая внимания на брызги горячей мыльной воды. — Как будто я зачала ребёнка в одиночку! Нил заявил, что не желает иметь ничего общего с дурой, которая нарочно забеременела, чтобы испортить ему жизнь. Он велел мне избавиться от ребёнка. Как будто Генри — вещь, которую можно выкинуть и забыть. У меня началась истерика. Нил тоже вышел из себя. Он пригрозил, что распустит слух, будто я сплю с каждым встречным-поперечным, а друзья его поддержат. Нил сказал, что мне не удастся доказать, что ребёнок от него. А если я попробую давить на него, он всё расскажет моим родителям — а может, и подаст на меня в суд. Нил сыпал юридическими терминами, которые я не понимала. Мне стало ясно другое — он от меня отказался. Его семья пользовалась в университете большим влиянием. Нил пригрозил добиться, чтобы меня исключили. Я была такой наивной дурочкой, что верила всему, что он говорил, и страшно перепугалась. Нил выписал мне чек и велел, как он выразился, «обо всём позаботиться». В другом штате, а ещё лучше в другой стране. Тогда никто ничего не узнает… Целую неделю я ничего не делала. Ходила на занятия как в тумане, думая, что вот сейчас я проснусь, и окажется, что всё было лишь страшным сном. А потом я поняла, что всё правда, и написала родителям, сообщив им всё, что могла. Я продала машину, которую они подарили мне на окончание школы, взяла чек Нила и прилетела на Косумель, где и родила сына.       Джонс сам хотел всё знать, и не просто хотел — жаждал, но сейчас у него внутри всё горело. — Ты ведь могла поехать к родителям! — Да, но Нил убедил меня, что родители не перенесут позора. Он предрекал, что меня родители возненавидят, а ребёнка будут считать обузой. — Почему ты не обратилась к его родне? Они обязаны были о тебе позаботиться! — К ним?! — Джонсу ещё не приходилось слышать в голосе Эммы ярость. — Чтобы они обо мне заботились?! Да я бы скорее отправилась к Аиду в ад!       Киллиану пришлось немного выждать. Убедившись, что Свон успокоилась, он спросил: — Они до сих пор ничего не знают? — Да. И не узнают. Генри мой. — А что известно самому Генри? — Только то, что ему нужно знать. Я никогда ему не лгу. — А известно ли тебе, что Нил Кэссиди метит в сенат, а может, и выше?       Эмма смертельно побледнела. — Ты его… знаешь? — Я с ним лично не знаком, но наслышан о нём.       Страх быстро прошёл, но вскоре вернулся с новой силой. — Нил не знает о существовании Генри. Никто из них ничего не знает. Это невозможно!       Не сводя взгляда с Эммы, Джонс шагнул к ней. — Чего ты боишься? — Власти. Генри мой и моим останется. Никто из них его не коснётся! — Так вот почему ты остаёшься здесь! Ты прячешься от них? — Я сделаю всё возможное, чтобы защитить моего сына. — Ты до сих пор боишься его! — Злясь на Свон, Джонс грубо схватил её за руки. — Внутри тебя прячется запуганная девчонка, которой так и не удаётся расправить плечи и жить в полную силу! Неужели ты до сих пор не поняла — это ничтожество тебя забыло! Он уже не помнит о твоём существовании! Ты до сих пор прячешься от человека, который, встретив тебя на улице, скорее всего, не узнает!       Эмма размахнулась и влепила Киллиану такую пощёчину, что голова его дернулась назад. Тяжело дыша, Свон отпрянула от него, ужаснувшись, сколько в ней, оказывается, злости и силы. — Не рассказывай мне, от кого я прячусь! — прошипела Свон. — И не рассказывай, что я чувствую!       Эмма собралась было уйти, но не успела. Киллиан догнал её на пороге и схватил за руку. Джонс больше не желал понимать, почему его охватила такая ярость. Он знал только одно — над собой он больше не властен. — От чего ещё ты отказалась из-за него? — зарычал Киллиан. — Что ещё вырезала из своей жизни? — Это моя жизнь! — закричала Эмма. — И ты не будешь делить её ни с кем, кроме сына. Что же ты будешь делать, когда он вырастет? Что, чёрт побери, ты будешь делать через двадцать лет, когда у тебя не останется ничего, кроме воспоминаний? — Не надо…       Её глаза так быстро наполнились слезами, которые было уже не остановить. Киллиан снова схватил Эмму и развернул к себе лицом. — Нам всем кто-то нужен. Даже тебе. Сейчас я тебе докажу… — Нет!       Свон хотела увернуться, но Джонс оказался проворнее. Она пыталась вырываться, даже когда Киллиан начал её целовать, но руки Эммы оказались зажаты между их телами, а он стискивал её железной хваткой. Смешанные чувства раздирали Свон. К страху и злости добавилось страстное желание. Эмма старалась не поддаваться, но губы Киллиана требовали от неё ответа и подчинения. — Ты сейчас борешься не со мной, — прошептал Джонс. Его глаза оказались совсем близко и пытливо смотрели на неё. — Ты борешься с собой. Ты борешься с собой с самой нашей первой встречи! — Отпусти меня! — Эмме хотелось, чтобы её голос был сильным, звучным, но он предательски дрожал. — Да. Ты хочешь, чтобы я тебя отпустил, — и так же сильно хочешь, чтобы я тебя не отпускал. Эмма, ты слишком долго сама всё за себя решала. А сейчас я кое-что решу за тебя.       Его поцелуи сломили её яростное сопротивление. Киллиан повалил Эмму на диван. Свон поняла, что попала в ловушку. Ей стало жарко. Казалось, в ней закипает кровь. Да, она борется с самой собой! Прежде чем Эмма сумеет победить Киллиана, ей нужно победить себя саму. Но пока она терпит поражение…       Когда губы Джонса скользнули по её шее, Эмма тихо застонала от удовольствия, не в силах больше сдерживаться, и, выгнувшись дугой, прильнула к нему всем телом.       Тело Свон понемногу оживало — она и забыла, что это такое. Наконец, пала последняя линия обороны. Глухо застонав, Эмма обхватила лицо Киллиана руками и впилась в его губы страстным поцелуем.       В безудержной страсти Свон искала новую жизнь и надежды на лучшее будущее. Ей захотелось всего и сразу. Долго сдерживаемое безрассудство вырвалось на свободу и одержало верх над благоразумием. Эмма прильнула к Киллиану и хрипло засмеялась от радости. Они хотят друг друга… И пусть весь мир катится к чертям!       Джонс сам не понимал, что его толкает — гнев, страсть или боль. Понимал Киллиан только одно: он должен овладеть её телом, душой и разумом. Эмма больше не сопротивлялась, наоборот, она пришла в неистовство. Свон словно подхлёстывала его, требовала ещё, ещё, ещё! Казалось, ничто не способно её насытить. Эмма превратилась в настоящую бурю, в огонь, которому не терпится уничтожить всё на своём пути. Страсть, которую Киллиан в ней высвободил, вырвалась на свободу и взяла его в плен.       Джонс через голову снял с Эммы рубашку и отшвырнул в сторону. Сердце глухо колотилось у него в груди. Она такая маленькая, такая хрупкая! Но он больше не мог сдерживать сидящего в нём зверя. Когда Киллиан прильнул губами к её груди, у обоих закружилась голова. От Свон пахло женщиной, не изнеженной, не холёной, но очень соблазнительной. Джонс почувствовал, как она выгибается всем телом, прижимаясь к нему. Невинность, которая оставалась её неотъемлемой частью, дрогнула под натиском бесстыдной страсти. Перед такой женщиной не устоит ни один мужчина. И любой может только мечтать о такой страсти. Джонс провёл губами по её шее и почувствовал, как Эмма срывает с него рубашку.       Свон почти не понимала, что делает. Его ласки отдали её мозгу приказ, которому она не в силах была противиться. Ей захотелось слиться с ним, стать одним целым. Она столько лет отказывала себе в такой радости! За всю жизнь она знала только одного мужчину, но сейчас, прильнув к Киллиану, она поняла: он для неё единственный. Её жадные, требовательные губы не знали покоя.       Эмма не заметила, как Киллиан раздел её. Несмотря на то что она осталась совершенно обнажённой, Свон совсем не чувствовала себя рядом с ним беззащитной. Наоборот, она казалась себе неуязвимой. Задыхаясь, Эмма стянула с Джонса оставшуюся одежду. Назад пути не было. Свон обхватила его ногами и помогла ему войти в себя — глубоко, до конца. Первая волна блаженства накрыла её сразу. Ошеломлённая, потрясённая, Эмма широко раскрыла глаза. Лицо Киллиана находилось совсем рядом. Губы Свон задрожали, рот приоткрылся… Не давая ей прийти в себя, Джонс снова подвёл её к вершине наслаждения. Эмма не помнила, сколько времени они оба балансировали на грани грёз и яви, поглощённые радостью слияния. Киллиан прижал её к себе, и они вместе отдались порыву.       Эмма долго молчала. Она остывала медленно, и ей ничего не хотелось менять. Киллиан тоже не шевелился. Только чуть подвинулся, чтобы Свон было удобнее, но не выпускал её из объятий. Эмме хотелось, чтобы Джонс заговорил, сказал что-нибудь, подарил ей надежду. Как назвать то, что произошло между ними? Эмма не знала. До него у неё был всего один любовник, и она научилась ничего не ждать от жизни.       Джонс ткнулся лбом ей в плечо. Он сражался с собственными демонами. — Эмма… извини меня.       Ничего хуже Джонс сказать не мог. Свон закрыла глаза и приказала себе успокоиться. Ей это почти удалось. Едва отдышавшись, Эмма потянулась к одежде, небрежно сваленной на полу. — Извинений мне не нужно.       Схватив одежду в охапку, Свон быстро ушла в ванную. Со стоном вздохнув, Джонс сел. Кажется, ему так и не удалось подобрать ключик к Эмме Свон. С каждым новым шагом Киллиан словно движется не вперёд, а назад. Как он мог так грубо наброситься на неё, не подготовить к тому, что произошло с ними? Пожалуй, Джонс наймёт ей телохранителя, а сам переедет в отель. Оправданием ему может служить то, что он не сдержался, увидев, как ей больно. Киллиану хотелось утешить Эмму — но, видимо, не получилось. Когда она рассказала об испытаниях, которые ей пришлось пройти, в нём как будто что-то закипело, и смешанные чувства выплеснулись в порыве страсти. Почему? Джонс не мог ни объяснить своего порыва, ни оправдать себя. Остаётся попросить прощения — правда, это почти ничего не меняет.       Натянув брюки, Киллиан зашагал к себе в комнату. По пути он совершенно машинально заглянул в комнату Эммы. Она переодевалась в халат. — Джонс, уже поздно. — Я сделал тебе больно?       Эмма смерила Киллиана таким взглядом, что у него внутри всё перевернулось. — Да. Я хочу перед сном принять душ. — Эмма, мне нет прощения за то, что я был таким грубым, да и тебе легче не станет, но…       Свон не дала ему договорить: — От твоих извинений мне стало ещё хуже. Если ты сказал всё, что собирался… я бы хотела остаться одна.       Некоторое время Киллиан молча смотрел на неё, а потом провёл рукой по волосам. Как мог он убеждать себя, будто понимает её, если она по-прежнему остаётся для него загадкой? — Эмма, чёрт тебя раздери, я извинялся не за то, что занялся с тобой сексом, а за свою топорность, грубость. Я же тебя практически изнасиловал!       Эмма скрестила руки на груди и попыталась напустить на себя невозмутимый вид. — А я тебя.       Губы у него дрогнули в улыбке. — Это уж точно!       Её глаза не смеялись. — Ты тоже хочешь, чтобы я перед тобой извинилась?       Джонс подошел к Свон и положил руки ей на плечи. Эмму отделял от него лишь тоненький халат. — Нет. Я хочу другого. Чтобы ты сказала, что хочешь меня так же сильно, как я тебя.       Гнев прошёл. Эмма посмотрела куда-то вдаль. — А я думала, это и так понятно. — Эмма… — Джонс ласково развернул её лицо к себе. — Ладно, я тебя хотела. А теперь… — А теперь, — перебил Киллиан, — послушай меня, пожалуйста! — Не нужно ничего говорить. — Нет, нужно! — Джонс подвёл Эмму к кровати, усадил рядом с собой и взял за руку. Единственным источником света в комнате была светившая в распахнутое окно полная луна. — Я приехал на Косумель с одной-единственной целью. И здесь для меня ничего не изменилось, зато изменилось многое другое. Когда я впервые увидел тебя, то подумал, что тебе многое известно и ты что-то скрываешь. Сначала я связывал свой интерес к тебе с Лиамом. Но вскоре я понял, что дело не только в нём. И мне захотелось самому узнать о тебе всё. — Зачем? — Не знаю. Я не могу не тревожиться за тебя, — Киллиан улыбнулся, поймав её удивлённый взгляд. — Ты как будто вполне самодостаточна — и всё же производишь впечатление брошенного, беспризорного ребёнка. Сегодня я нарочно завёл с тобой разговор о Генри и о том, почему ты здесь оказалась. Когда ты поведала мне историю своей жизни, я не смог совладать с собой.       Свон выдернула руку. — Всё понятно. Общаться с матерью-одиночкой непросто.       Кипя гневом, Джонс снова схватил её за руку. — Эмма, хватит мне приписывать слова, которых я не произносил! Ты стояла на кухне и рассказывала о себе, и я представил тебя — юную, наивную, доверчивую, преданную, брошенную… Я узнал, что с тобой случилось, и понял, почему ты сама разрушила свою мечту, отказалась от того, чего хотела больше всего на свете. — Я уже говорила, жалеть меня не нужно! — Знаю, — Киллиан поднёс её руку к губам и поцеловал. — Но тогда мне показалось, что я обязан тебя защищать. — Киллиан, неужели ты думаешь, что у кого-нибудь жизнь складывается так, как он мечтает в детстве?       Усмехнувшись, Джонс положил руку Эмме на плечо и притянул её к себе. Свон ненадолго застыла, не зная, как реагировать на его ласку. Наконец, она положила голову Киллиану на плечо и закрыла глаза. — Мы с Лиамом собирались стать партнёрами, — признался Джонс. — В чём? — Во всём.       Эмма тронула пальцем монетку, висящую на цепочке у него на шее. — У Лиама тоже была такая. — Нам подарили их дедушка с бабушкой, ещё в детстве. Одинаковые золотые медальоны в виде старинных монет. Странно, но я всегда носил свой «орлом» вверх, а Лиам — «орлом» вниз, — сказав это, Джонс сжал медальон в кулаке. — Когда нам было по шестнадцать, братец угнал свою первую машину.       Эмма нерешительно погладила Киллиана по руке. — Мне очень жаль. — Главное, что она ему вовсе не была нужна — мы могли брать любую машину из отцовского гаража. Лиам объяснил, что хотел только проверить, сойдёт ли ему это с рук. — В общем, он тебе жизнь не облегчал. — Да, он никому не облегчал жизнь. И особенно себе самому. Но Лиам не был способен на подлость. Бывало, я его ненавидел, но никогда не переставал его любить.       Эмма теснее прижалась к Киллиану. — Любовь ранит больнее, чем ненависть.       Киллиан поцеловал Свон в макушку. — Эмма, ты, наверное, ни разу не консультировалась с юристами… по поводу Генри. — Зачем? — Нил несёт ответственность — по крайней мере финансовую — перед тобой и Генри. — Один раз я взяла у Нила деньги. Больше не возьму. — Пособие на ребёнка оформляется очень быстро. Подумай, тебе не придётся работать семь дней в неделю!       Эмма глубоко вздохнула и отстранилась, чтобы видеть лицо Джонса. — Генри — мой сын, он всегда был только моим с той секунды, когда Нил передал мне чек. Я могла бы сделать аборт и вернуться к прежней жизни, той, которую я для себя наметила. Но решила по-другому. Я решила рожать, воспитывать ребёнка и поддерживать его. С самого рождения Генри стал для меня источником радости, и я ни с кем не хочу его делить. — Когда-нибудь он спросит у тебя, как зовут его отца.       Эмма облизнула губы и кивнула: — Я ничего не стану от него скрывать. Пусть сам решает.       Джонс подумал, что не стоит давить на Свон сейчас, но на всякий случай нужно попросить свою помощницу просмотреть законы о детском пособии и установлении отцовства. — Ты позволишь мне с ним познакомиться? Я помню, мы договаривались, что после его приезда я уберусь из твоего дома и из твоей жизни. Я и уберусь, но мне бы хотелось увидеть Генри. — Если к тому времени ты ещё будешь в Мексике. — Ещё один вопрос.       Свон улыбнулась чуть непринужденнее, чем раньше. — Только один! — У тебя ведь не было других мужчин?       Улыбка увяла. — Нет.       Киллиан ощутил укол признательности и чувства вины. — Тогда позволь мне показать тебе, как всё должно быть на самом деле. — Ты совершенно не обязан…       Джонс ласково откинул прядь волос со лба Эммы. — Нет, обязан. Ради нас обоих, — Киллиан поцеловал её. — Я захотел тебя сразу, как только увидел… — Его поцелуи, нежные и аккуратные, напомнили Эмме весенний дождь. Джонс медленно снял с её плеч халат, проводя губами по шее. — У тебя кожа как золото, — прошептал он и провёл пальцем по груди, где оттенок менялся. — И такая белая! Я хочу видеть тебя всю. — Киллиан… — Всю, — повторил он, глядя ей в глаза. Пламя страсти вновь разгорелось в ней.       Эмма не сопротивлялась. Никогда в жизни никто не касался её так бережно, не смотрел на неё с таким восхищением. Киллиан легонько наклонил Свон, и она, исполненная ожиданием, легла на кровать. — Красавица, — шептал Джонс, любуясь, как лунный свет скользит по гладкой коже Эммы. Зелёные глаза, казавшиеся чёрными из-за расширенных зрачков, широко раскрыты, в их глубине затаилась неуверенность. — Я хочу, чтобы ты мне доверяла… — Киллиан начал ласкать её снизу, с лодыжек. — Когда я смотрю на тебя, мне хочется, чтобы ты перестала меня бояться. — Я тебя не боюсь. — А раньше боялась. Наверное, раньше я сам хотел, чтобы ты меня боялась. Но больше не хочу.       Джонс нежно целовал её ступни, неспешно поднимаясь вверх, а когда кончик его языка коснулся чувствительного местечка под коленом, Эмма невольно задрожала всем телом и прошептала: — Киллиан! — Расслабься… — Джонс легко провёл рукой по её бедру. — Позволь мне подарить тебе удовольствие.       Эмма повиновалась только потому, что сил сопротивляться не осталось. Киллиан шептал ей на ухо нежные слова, гладил, покусывал, ласкал — до тех пор, пока она, воспламенившись, не почувствовала потребность ответить ему тем же. Но Джонс хотел, чтобы она сейчас только получала — хотел взять её так, словно прежде к ней не прикасался ни один мужчина. Ни он и никто другой. Медленно, осторожно и очень терпеливо Киллиан доводил Свон до крайней степени блаженства. Когда он провёл губами по бедру Эммы, ему показалось, что её кожа гудит.       Свон даже не представляла, что любовь бывает такой… глубокой и потаённой. Она открыла для себя новую свободу, которую раньше обретала только под водой. Сейчас Эмма тоже как будто плыла в невесомости — тело сделалось лёгким, послушным, но она остро реагировала на каждое его прикосновение. Как во сне, сквозь неё проплывали ощущения — нежные, туманные, плавно перетекавшие одно в другое. Сколько может длиться такое блаженство? Неужели вечно?       Худая и гибкая, со стройными ногами, Эмма напоминала Киллиану танцовщицу.       Из вазы, стоящей на туалетном столике, пахло сухими цветами, но голова у Киллиана кружилась не от цветочного запаха, а от аромата свежести, идущего от самой Эммы, — такой бывает насыщенная прохладой и энергией атмосфера у водопада. Все мысли куда-то улетучились. Осталась лишь потребность доставлять ей радость. Когда любовь бескорыстна, она обладает невероятной силой.       Опираясь на локоть, Киллиан неспешно целовал Эмму, скользя по гладкой коже, пока вторая рука спускалась ниже, выводя на животе неровные круги. Свон прерывисто вздохнула, когда губы Джонса накрыли её грудь, и тихо застонала, чувствуя руку, коснувшуюся внутренней стороны бедра. Эмма невольно выгнулась ему навстречу: из состояния невесомости её вдруг швырнули в кипящую лаву! Киллиан ласково, но безжалостно подвел её к пику удовольствия и наслаждался её дрожью, всё сильнее возбуждаясь сам.       Киллиан погружался в неё плавно, медленно, ловя своё отражение в потемневших глазах. Эмма отвечала, двигаясь навстречу, широко разведя ноги, будто просила, чтобы он растворился в ней весь, без остатка. В едином ритме, ловя чужое дыхание, путаясь в волосах, слушая стук сердца.       Наконец-то Джонс почувствовал, что Эмма поверила ему. Её доверие невыносимо трогало Киллиана. Никогда ещё его желание не было таким полным. Хотя он знал, что такое быть частью другого человека. Джонс даже не думал, что вновь ощутит всю полноту такого взаимного слияния. Он отдался на волю сильнейшей страсти, вынести которую было почти невозможно. Киллиан понял, что принадлежит ей так же всецело, как хотел, чтобы Эмма принадлежала ему.       Просыпалась Свон медленно, лениво и нехотя, сладко потягиваясь. Не открывая глаз, она ждала, когда зазвенит будильник. Эмма нечасто чувствовала себя такой расслабленной даже при пробуждении, поэтому позволила себе понежиться и насладиться роскошью ничегонеделания. Через час она придёт в свой дайвинг-центр и примется за повседневные дела. На ум пришёл катер с прозрачным дном, и Свон нахмурилась. Должна ли она сегодня выходить на «Марлине»? Странно, Эмма не могла вспомнить. Вдруг, вздрогнув, она поняла, что вообще ничего не помнит, потому что ничего не знает. Вот уже два дня Свон не заглядывала в расписание. А вчера ночью…       Эмма открыла глаза и встретилась со взглядом Джонса. — Я наблюдал, как ты просыпаешься, — Киллиан нагнувшись, поцеловал Эмму. — Обворожительно!       Свон накрылась простыней, натянув её до самой шеи. Что ей ответить? Она ещё ни разу не проводила всю ночь с мужчиной и никогда не просыпалась с мужчиной в одной постели. Откашлявшись, Эмма задумалась. Неужели все мужчины по утрам так сексуально растрёпаны, как Киллиан Джонс? — Как ты спал? — с трудом спросила Свон и сразу почувствовала всю нелепость своего вопроса. — Отлично! — улыбаясь, Киллиан накрутил на палец прядь светлых волос. — А ты? — Отлично! — Эмма беспокойно водила пальцем по простыне, пока Киллиан не накрыл её руку своей. От его ласкового и требовательного взгляда у Свон часто-часто забилось сердце. — Эмма, по-моему, сейчас уже как-то поздно меня стесняться. — Я не стесняюсь.       И всё же, когда Киллиан прижался губами к её голому плечу, Свон слегка порозовела. — На тебя приятно посмотреть. Раз ты стесняешься… — Джонс потеребил языком мочку её уха, — значит, ты ко мне неравнодушна. Не хотелось бы, чтобы ты спокойно лежала рядом…       Неужели можно ещё чего-то желать после вчерашней ночи? Эмме казалось, что такое невозможно, но её тело считало по-другому. Она с трудом прислушалась к голосу разума. — По-моему, уже давно пора вставать, — Свон, придерживая рукой простыню, приподнялась на локтях и посмотрела на часы. — Что-то не так. — Эмма удивлённо поморгала и снова посмотрела на циферблат. — Четверть девятого?! Не может быть! — Почему?       Рука Джонса скользнула под простыню и погладила её по бедру. — Потому что! — От прикосновения Киллиана сердце у Свон забилось чаще. — Я всегда завожу будильник на шесть пятнадцать.       Улыбнувшись, Джонс принялся покрывать поцелуями её плечо. — Ты вчера его не завела. — Я всегда… — Свон осеклась. Когда Джонс её ласкает, и без того трудно соображать. Воспоминания о вчерашней ночи нахлынули на Эмму с новой силой, и вскоре она удивилась, зачем ей вообще нужно думать? Под утро, когда она свернулась калачиком рядом с Джонсом и готова была отойти ко сну, из её головы улетучились мысли и о будильниках, и о расписании, и о клиентах… Разум, как и сейчас, был наполнен только им. — Всегда — что?       Жаль, что Киллиан её то и дело отвлекает. У него такие нежные подушечки пальцев. И… очень хочется, чтобы он вот так ласкал её — везде и сразу. — Я всегда просыпаюсь в шесть, независимо от того, завела я будильник или нет. — А сегодня не проснулась, — смеясь, Киллиан толкнул Эмму на подушку. — По-моему, мне снова нужно считать себя польщённым. — Наверное, я слишком тебе льщу, — проворчала Эмма, отодвигаясь от Киллиана к краю кровати. Разгадав её манёвр, он перекатил её на другой бок, поближе к себе. — Мне пора вставать. — Ничего тебе не пора. — Киллиан, я и так опоздала. Мне нужно на работу.       На её лице плясали солнечные лучи. Джонсу захотелось посмотреть, как солнце освещает всё её тело. — Я знаю, что тебе сейчас нужно: заняться сексом, — Киллиан перецеловал все её пальцы и медленно сдернул с Эммы простыню. — Я не переживу сегодняшний день без тебя. — Но мои катера… — Все уже наверняка вышли в море… — Джонс захватил в ладонь её грудь и потеребил сосок. — Луис, по-моему, вполне справляется. — Да. Но меня не было два дня. — Ещё за один день ничего страшного не случится.       Тело Эммы задрожало от желания, которое медленно заполняло её. Свон закинула руки Киллиану на шею. — Да… наверное, не случится…       Только в детстве Эмма иногда позволяла себе встать позже десяти утра. Включая кофеварку, Свон почувствовала себя беззаботной, как маленькая девочка. Правда, Луис в состоянии и снаряжение напрокат выдать, и проследить за тем, чтобы все её катера вышли в море. Помощник справится не хуже её самой, но ведь дайвинг-центр — это её дело. Её работа. И всё же сегодня она встала в десять утра, а тело ещё не остыло после любви. Всё очень изменилось с тех пор, как Киллиан Джонс ступил на порог её дома. — Не стоит грызть себя за то, что позволила себе утром полениться, — сказал Джонс, подходя сзади.       Эмма положила в тостер ломтики хлеба. — Да, наверное, не стоит, ведь я даже не знаю, что у нас запланировано на сегодня. — Эмма… — Киллиан взял её за руки и властно развернул к себе. Он внимательно разглядывал Свон, изучая, в каком она настроении, и только потом продолжил: — Знаешь, дома, в Филадельфии, многие считают меня трудоголиком. Знакомые то и дело корят за то, что я слишком много на себя взваливаю и слишком долго просиживаю в офисе. Так вот, по сравнению с тобой, я просто пенсионер.       Свон сдвинула брови — как всегда, когда о чём-то задумывалась или бывала раздосадована. — Мы оба делаем то, что должны. — Что ж, верно. Мне кажется, сейчас я должен соблазнять тебя до тех пор, пока ты не расслабишься.       Эмма не могла не улыбнуться. Последние слова Киллиан произнёс вполне серьёзно, хотя в его глазах плясали весёлые огоньки. — Не сомневаюсь, что ты нажил себе репутацию опытного соблазнителя. — Ну да, в колледже я на этом специализировался. — Везёт тебе! А я — специалист по планированию своего времени. Кстати, мой тост готов.       Джонс подождал, пока Эмма намажет тост маслом, и положил в тостер кусок хлеба для себя. — Ты что-то говорила насчёт уроков дайвинга.       Эмма долго молча смотрела на Джонса. Потом зашипела кофеварка. Свон сняла с крючка чашку, покосилась на Киллиана и сняла вторую. — И что насчёт уроков? — Хочу взять один. Сегодня. — Сегодня? — Свон протянула Киллиану кофе и принялась пить свой, не отходя от плиты. — Мне нужно посмотреть расписание. Скорее всего, оба дайв-бота уже вышли в море — Я хочу не групповой урок, а индивидуальный. Сходим на «Эмигранте». — Индивидуальные уроки обычно даёт Луис.       Джонс только улыбнулся: — Предпочитаю иметь дело только с руководством!       Эмма отряхнула руки от крошек. — Тогда ладно. Только учти, Джонс, урок будет стоить тебе недёшево.       Киллиан приподнял чашку, словно салютуя ею. — В этом я нисколько не сомневался.