Реверс

      Всё то время, что провели необычные гости на его кухне, Пётр задавался вопросом: почему им, собственно, понадобился именно он? Отношения с Римом нельзя было назвать прямо-таки доверительными или дружескими, потому что каждый всегда следовал пути, которого желали люди и власть. Города ведь вообще не управляют людьми и не руководят государствами, просто люди издавна считали любой достаточно сложный организм похожим на них самих. Всё, что окружало смертного человека, казалось ему устроенным специально для него, таким же, как он, будь то природа, погода, разные явления, собственные чувства и эмоции. И если божества и спиритуализм позднее заменила наука, то внятного объяснения, почему у каждого города есть свой темперамент и отличительные черты, так и не нашлось. Остался абстрактный остов «духа города», помноженный на то, что значит быть горожанином, с некоторой поправкой на национальную культуру. Человеку важно отличать себя от остального племени, и чем гранулярнее, тем ему спокойнее: не «россиянин» — слишком формальное, не просто «русский» — очень уж общее, а индивидуальное — звонкое «москвич», домашнее «новгородец», доброе «туляк», задумчивое «петербуржец» или гордое, но печальное «ленинградец».       — Пьер? — окликнула Патиш и мягко улыбнулась: он что-то прослушал.       — Можем на тебя рассчитывать, да? — с надеждой и мольбой в глазах спросил Ромео.       Пётр Петрович перевёл взгляд с одного лица на другое. Он вдруг заметил, что все перешли на французский, не осознав, когда именно это произошло.       — Конечно. Но почему я?       — От тебя ведь тоже сбежала тень. Насколько я могу судить, она довольно сильная.       Стоявшая в дверях Нева мрачно закивала. Мельком глянув на неё, Пётр усмехнулся:       — Ха, да нет, я бы знал. — Ромео и Патиш настороженно переглянулись, и он напрягся. — Правда же?       — Мы опоздали?.. — рассеянно спросил Ромео.       — Ага, — подтвердила Нева.       — Погоди! — Пётр резко обернулся к ней. — Ты что-то знаешь? И не сказала мне?..       Она вскинула брови и уже готова была ответить, но тут Патиш отвлекла Петра Петровича, накрыв его ладонь своей и несильно сжав.       — Пьер, только не волнуйтесь, но вы обладаете силой влиять на разум. Мне вы, например, несколько раз стирали память, — улыбка Патиш была светлой, будто именно об этом она всегда и мечтала. Ромео, напротив, нахмурился и о чём-то крепко задумался.       — Тень забрала эту силу, а затем с её помощью внушила мысль, что никакой силы, а заодно и тени у тебя никогда не было. Чтобы не искал и не преследовал, — заявил он. — Блестяще сыграно. Наверняка потом ты всё вспомнишь, но будет поздно...       — Фантастика какая-то, — недоверчиво ответил Пётр Петрович. — И довольно личная тема, как по мне. Откуда тебе всё это знать?       — У меня тот же вопрос, — поддакнула Нева.       Патиш хмыкнула, будто наконец узнала в Невском старого знакомого, который её не разочаровал, а Ромео, уныло покосившись в сторону дверного проёма, шумно выдохнул.       — Ну я же говорю: мне удалось ненадолго наладить связь с Умброй и понять, чего он хочет добиться…       — Нет, ты не говорил, — заметила Патиш, однако Ромео как ни в чём не бывало продолжил:       — ...Но даже мне нет хода в мир теней — я лишь подглядел в замочную скважину.       Кто-то знает про него больше, чем он сам! От этой мысли Петру стало как-то неудобно и даже стыдно за провал в памяти. Одновременно захотелось выставить гостей вон: а вдруг это они плетут против него интригу? Но ведь и Нева, с которой отношения у Петра были самые доверительные, что-то об этом знала. Понимая, что может подвести всех, в том числе и себя, он желал ещё немного подумать, и потому решил сменить тему.       — А когда, вы говорите, я стирал вам память, Патиш?       — Да вот, хоть пару лет назад! — оживилась девушка. — Спасли меня от интриг Темсона и в очередной раз ревновали, что я оказываю внимание Мари.       — Мари… Какой Мари?..       Но Пётр уже догадался. Он знал только одну «Мари» — Марью Москворецкую. Внезапно портрет сложился подобно пазлу: необычное имя, чрезвычайно редкий цвет глаз, непринуждённость в разговоре, небрежная лёгкость жестов и ненавязчивый флирт, естественный, как дыхание...       — ...И Ромео назвал вас Триче, — вслух продолжил свою мысль Невский. — Ваше полное имя...       — Патрис. Вы знаете меня всю жизнь, Пьер, — Патиш помахала ему рукой, совсем как это делал де Лясен. — Простите, я хотела сказать сразу, но не успела…       — Как любопытно, — заметила Нева, подняв на неё заинтригованный взгляд.       Повисла пауза. Пётр Петрович подбирал слова, Патиш терпеливо ждала. Тишину прервал Ромео.       — Вот любит же сделать тайну из ничего! — проворчал он и с лёгким укором взглянул на неё, но она вовсе не обиделась и широко улыбнулась в ответ. — Угу, говорит одними намёками, а потом про себя хихикает. Я это с Венерой уже проходил, — он зевнул, встал и, вынув из-за пазухи спичечный коробок, приютил его на краю стола. — Триче, спрячешь к себе? Это непромокаемые спички, но мне кажется, даже они промокли… Ладно. Оставлю вас в пользу душа. Нам ещё предстоит обсудить наши дальнейшие действия, друзья… Пьетро, у тебя найдётся что-нибудь из одежды?       Нева смерила Ромео взглядом, но всё же отступила, позволив пройти в коридор. Пётр рассеянно кивнул ему вслед, затем спохватился, вышел и направился в спальню к большому платяному шкафу. Его вещи бы не подошли Ромео, но зато удалось отыскать джинсы и ветровку, оставленные младшим братом Петькой. Добавив к этому одну из своих севших футболок, Пётр Петрович занёс одежду в ванную, где Ромео пытался отрегулировать горячую воду.       В дверях кухни Пётр столкнулся с Невой: она с одного взгляда поняла, что ему нужен был разговор один на один, и собралась было уйти, но Патиш, варившая для них новую порцию кофе, окликнула её.       — Останьтесь, если хотите, от вас мне нечего скрывать.       Нева благосклонно улыбнулась и качнула головой.       — Кое у кого другого есть от меня секреты.       Она степенно покинула кухню, не взглянув на Петра, озадаченного этой ремаркой.       Он подошёл к столу и опустился на стул, вперив взгляд в оставленный Ромео коробок спичек. Пётр всё не решался задать вопрос, который всё это время тревожил его. Кажется, и Патиш это поняла.       — Спрашивайте, Пьер.       — Почему вы женщина?       Девушка оглянулась через плечо, затем развернулась и, опёршись о кухонную тумбу, поинтересовалась:       — А почему бы нет?       — Просто вы всегда были мужчиной.       — Конечно же, не всегда! — Она весело рассмеялась. — С самого начала я была женщиной, а это не так-то уж и просто. То и дело я переодевалась мужчиной, чтобы быть услышанной или просто защитить себя от посягательств. Я называла себя «Патрис», а потом он обрёл собственное лицо, мысли и волю… — Тут Патиш заметила, что у Петра Петровича вытянулось лицо. — Вы расстроились?       — Я не расстроен, только очень удивлён.       — Ах, я вас смущаю! — Она тепло на него посмотрела, и Пётр под её взглядом поплотнее укутался в халат. Он толком даже не успел осознать собственное смущение, а Патиш уже догадалась и об этом. Запоздало к нему пришла мысль о том, что он не первый, перед кем ей приходится объясняться. — Так ведь ни у меня, ни у вас никакого «пола» нет, это всё люди придумали для своего удобства. Это просто очередной «параметр», который мы у них позаимствовали. Вот в русском языке «город» — он. А во французском и итальянском — она, — Патиш пожала плечами. — Знаете, для меня нет особого значения, мужчина я или женщина, — я не перестаю быть собой, и это самое главное. Но при желании я могу превратиться в Патриса за секунду, — похвасталась она.       — Ого... Я не знал этого, — признался Пётр и подался вперёд. — Покажете?       Из кармана брюк она вынула старую, красивую пудреницу и, взвесив её в ладони, покачала головой.       — Для этого мне нужно особое зеркало — вот такое, например. Но не всё так просто… Мою тень зовут Бруйяр. Он застал меня врасплох и, зная, что в женском обличии меня ожидает ряд проблем, забрал мои силы и перевоплотил против воли. Без них я мало что могу: на всех моих современных документах мужское лицо, а моим многочисленным знакомым и друзьям среди людей будет сложно объяснить случившееся. Даже вылететь из Франции оказалось непросто — пришлось подделать паспорт. Я всегда называла себя Патрис, а имя Патрисия — Патиш — придумала позже; какое, однако, оно удачное! — она довольно ухмыльнулась, сняла с огня турку и налила Петру и себе кофе.       — Я всё-таки не понимаю… Простите за вопрос, но… у вас раздвоение личности?       Патиш рассмеялась.       — Конечно, нет! — Пошарив рукой в кармане, она достала монету и протянула её на ладони Невскому. — Вот смотрите. Это мои старые пять франков, выпущены на столетний юбилей Эйфелевой башни. Вот она, на аверсе. На реверсе обозначен номинал, — она перевернула монету и дала разглядеть ближе. — А вот эта квадратная штучка — это тоже башня, только вид снизу. Как бы вы ни положили её на монетницу, это одни и те же пять франков. Вот я и Патрис — это два лица одной монеты.       Пётр Петрович молча разглядывал монету, но не был уверен, что понял правильно: ему всё ещё казалось, что превратиться из одной сущности в другую — нормальный порядок вещей, однако в голове пока не укладывалось, как сохранить обе сущности и перемещаться между ними. Помолчав, он спросил:       — Вы тоже не поладили со своей тенью?       Патиш помрачнела и сложила руки на груди.       — Мягко сказано… Бруйяр — воплощение жестокости, коварства и обмана. Он любит напустить дыму, всегда провоцирует жертву на неверный шаг, чтобы та ступила в его ловушку. Он наговорил мне всего того же, что Ромео сказала его тень, но всё это были пустые слова: он никогда не считал меня равной ему. — Она подошла к окну, сдвинула тюль и подняла взгляд к пасмурному небу. — Насколько я понимаю, тень требует признания и имени, чтобы из фантома стать чем-то более осязаемым и существенным. А потом, наверное, воплотиться в материальном мире?.. Я всерьёз не понимаю, чего он добивается. Одно точно: занять моё место у него не выйдет.       Пётр тоже смотрел на тучи за окном. За это небо его нередко упрекали, хотя оно ему и не принадлежало. Проблема была не в погоде; да и какое дело тучам до людей? Но Пётр принимал обиды на свой счёт. Однажды, в попытке исправиться, он разыскал все двенадцать месяцев, усадил за стол переговоров и добился того, чтобы каждый заключил с ним формальное соглашение о погоде. В нём уточнялось количество пасмурных и ясных дней, объём осадков и температура. Природным капризам был задан хоть какой-то порядок, а обострённая совесть Петра Петровича перестала мучать его по этому поводу.       — Каждое мыслящее существо неминуемо хочет признания, — изрёк он. — Не славы или почестей, но уважения к своему существованию, простого узнавания. Может, с тенями надо поговорить? Они ведь появились не просто так — значит, они нужны?       Патиш обратила на него оцепенелый взгляд, лицо её побледнело, она сомкнула ладони в замок.       — Может, и нужны. Мне не жалко поговорить с Бруйяром, как и не жаль остаться в этом теле или стать смертной, если уж такова моя судьба. Но он вероломен и жесток, пожирает человеческие души и счастливые воспоминания, обижает беззащитных, уязвимых, больных, обездоленных, похищает детей и творит с ними неописуемые вещи. — Спокойствие, с которым она говорила, восхищало и пугало одновременно. — Как и вы, я ненавижу насилие, и моим первым решением всегда был разговор. Может быть, надрессированный Умбра или ваша молоденькая тень безобидны, но не Бруйяр. Он варвар, настоящее чудовище, до всего жадное, дикое и ненасытное. А «исцеление» города он свято считает своей миссией, и раньше охотно соглашался на разговоры только затем, чтобы забрать у меня силу Парижа. Именно так он косил население во время чумы.       Невский попробовал кофе, сделанный Патиш: простой, без сахара и молока, прямолинейно-крепкий, но не бьющий поддых и без вынимающей душу терпкости, которую оценил бы Ромео.       — Если ваша тень — это то, что вы отрицаете, — задумчиво произнёс он, привычно гладя горячую чашку пальцем, — значит, в вас самой осталось всё лучшее. И раз Бруйяр такой страшный мерзавец, то неудивительно, что с вами всегда так светло, спокойно и хочется...       Он не договорил: Патиш, тихонько подойдя к столу, положила ладонь на его плечо, и он поднял голову, оторвавшись от созерцания чашек. Она снова тепло улыбалась, и её глаза мерцали.       — Спасибо, Пьер, — Патиш наклонилась, поцеловала его в щёку и села напротив, пока он не успел опомниться.       — Вы не дали мне закончить... — запоздало и рассеянно заметил он. Патиш подпёрла рукой голову; всякая мрачность покинула её, она смотрела на него с озорством.       — Мне показалось, что вы успели забыть, кто я. — Пётр удивлённо нахмурился, и она пояснила: — Вряд ли бы вы сказали Патрису всё то же самое, что услышала сейчас Патиш... Ну, Пьер, что же вы...       Она очень весело рассмеялась, потому что Невский смутился и щёки его порозовели, как у мальчишки. Он смотрел куда угодно, но не на Патиш; жадно отхлебнув из чашки, он покраснел сильнее, когда кофе обжёг язык.       — Я не вижу перед собой Патриса, — упрямо заявил он, желая прервать её смех. — Вы ничуть не похожи.       — Как скажете, — легко согласилась де Лясен. — У нас ведь даже почерк различается. И носы!       Это были самые неочевидные отличия, но спорить Невский не стал.       Ей удалось растормошить и отвлечь Петра Петровича, хотя он поначалу и не поддавался. Почему-то мысль о том, что Патиш с обретением своих сил превратится в Патриса, казалась ему иррационально несправедливой.       Уходя из кухни, Патиш в последний момент заметила коробок спичек и сунула его в карман брюк. Они переместились в просторную светлую гостиную. Девушка тут же села за стоявший напротив двери рояль и положила своё кепи на его крышку, а Пётр поставил рядом кофейные чашки и встал сбоку, облокотившись на инструмент. Услышав музыку, к ним присоединилась Нева; она закрыла окна, из которых неприветливо сквозил ветер, и устроилась в кресле, из другого конца комнаты поглядывая в сторону Невского. Скоро появился и Ромео. Петькины вещи пришлись ему впору, хотя в них он мог вполне сойти за подростка. Он на ходу вытирал путающиеся кудри махровым полотенцем и, было заметно, суетился. Направившись к камину, он заметил Неву. Сейчас, узнав детали происходящего, она была гораздо спокойнее и приветливее. Но когда она улыбнулась, Ромео вздрогнул и не решился сесть в кресло рядом с ней. Перекинув полотенце через шею, он поманил к себе Петра и Патиш, и все трое расположились на канапе и подушках вокруг кофейного столика.       — Мы летим в Лондон! — заявил Ромео. — Нам понадобится союзник, а лучше даже проводник в мир теней…       Патиш нахмурилась.       — Погоди. Ты вроде говорил, что мы будем обсуждать…       — Ну, мы и обсуждаем — как полетим в Лондон! Лучше бы нам продумать план понадёжнее, всё учесть и предусмотреть, но мы не располагаем временем.       — Раз тени настолько опасны, не лучше ли мне остаться в Петербурге и позаботиться о людях?       — У тебя всё равно нет силы, — отозвалась Нева. — Но есть я. Я позабочусь. Хотя с удовольствием отправилась бы в Лондон…       — Но почему Лондон?.. И откуда в Лондоне взяться проводнику или союзнику? — недоумевал Пётр Петрович.       — Ох, это долгая история, которую я сам не до конца понимаю. Будет проще всё увидеть своими глазами. — Ромео помолчал, а затем добавил: — Лондон — это большой риск, помощи там может не оказаться. Но всё же лучше, чем ничего. Тени набирают силу, пока мы медлим.