Реверс

      Сцена в коридоре была почти жуткой: на полу, усеянном битым стеклом, барахтался промокший насквозь человек, лицо которого наполовину скрывали нити речных водорослей. Он наудачу сучил ногами, надеясь достать обидчика. В фигуре склонившейся над ним Невы читалось превосходство водной стихии над искрой жизни.       — Нева!       — Чужак, — ёмко и холодно ответила она, не посмотрев на Петра Петровича. Она сказала это так спокойно, будто прокомментировала не очень интересное кино. И добавила: — Иноземец.       Бедная жертва беспощадной реки воспряла, ругаясь, выплюнула изо рта водоросли и затараторила:       — Пьетро, mio amico[1], это я!.. И не думал приземляться в... я не знал, что у тебя guardia del corpo[2]...       Пётр приблизился, намереваясь помочь очередному гостю, но Нева не отступила в сторону и только чуть повернула голову. «Всё в порядке, свои», — шепнул ей Пётр Петрович и, оттеснив Неву, наклонился к «иноземцу», поставил на ноги и снял с головы водоросли. Гостем оказался, разумеется, Ромео, итальянская столица авантюрного нрава: его вечными спутниками были путешествия и приключения, по которым впору было снимать фантастические комедийные боевики. В ужасе глядя на Неву и выжимая из карманов воду, он буркнул себе под нос пару ругательств и придвинулся поближе к Петру Петровичу.       — Подожди меня на кухне. Там есть свежий кофе.       — Ох, кофе!.. — воскликнул Ромео, но короткий путь до двери преградила тут же выросшая из большой лужи на полу Нева.       Гость завопил, Нева не дёрнулась и только внимательно смотрела; Пётр тяжело вздохнул.       — Я же говорю: свои. Это Ромео, мы... друзья. Ступай пока к себе, Нева. И убери этот потоп, пожалуйста, — заметил он ей с лёгким раздражением и добавил: — Ты, кстати, вошла без приглашения...       Нева моргнула, и в одно мгновение вода утекла из-под ног куда-то сквозь паркет и плинтус, пол остался влажным, будто его только вымыли. Хрустнув шеей, она смотрела с молчаливым возмущением и была необычайно бледна. Как правило, Неве требовалось устное приглашение от Петра, чтобы переступить через раму в его тёплый дом из своей зазеркальной квартиры, но в этот раз обстоятельства были исключительными.       — Я не специально. Этот тип появился в небе над городом и упал в Фонтанку. С большой высоты. На мопеде.       — Кстати, можно я заберу... — попытался напомнить о себе Ромео. Нева не обратила на него внимания.       — И я всё утро не могла тебя дозваться. А тебе есть, о чём волноваться помимо гостей. Помнишь? — она как будто не хотела говорить в присутствии посторонних, однако Пётр не понял её намёк. Он всё это время подталкивал гостя к кухне, но тот упёрся и не двигался. Нева отступила в сторону, наблюдая за Ромео, а следовавшего за ним Петра ухватила за локоть.       — Тень, — успела многозначительно прошептать она, прежде чем он нырнул в кухню.       На пороге Пётр немного отстал и внимательно посмотрел на тень Ромео — та была на месте и выглядела совершенно нормально. Он закрыл за собой дверь и отмахнулся от причудливых мыслей; к тому же, гости узнали друг друга — во всяком случае, Патиш, увидев Ромео, перестала запуганно жаться к окну. Он же бросился ей навстречу, они поцеловались в обе щёки и крепко обнялись, тараторя каждый на своём, но отлично друг друга понимая.       — Trice! Pensavo al peggio…[3]       — Personne ne m’a rencontré.[4]       — Che notte terribile![5]       — Si bien que tu sois venue.[6]       Пётр поставил на стол ещё одну чашку для Ромео, пока гости, не замечая его, переговаривались уже о чём-то совсем непонятном. Патиш была заметно выше Ромео, её подбородок утыкался ему в макушку. Обнявшись за плечи, они подошли к столу, Ромео устало свалился на стул. Пахло от него речной водой, с одежды ещё капало на пол.       — Мой душ к твоим услугам, — будто ни на что не намекая, заметил Пётр Петрович. Ромео сжал его ладонь обеими руками и почтительно склонил голову.       — Всякой благодарности недостаточно, — сердечно признался он. Слегка удивленный его эмоциональностью, Пётр недоверчиво улыбнулся.       — Это всего лишь душ, — он вежливо отнял ладонь. — Что ж, ты здесь оказался явно не случайно. Буду рад услышать, во что я, очевидно, втянут.       — Да, весьма любопытно, — сказали из коридора.       Дверь в кухню мягко скрипнула. В проёме, прислонившись к косяку, стояла Нева. В чёрном платье и колье из оникса, браслетом сомкнувшемся на её шее, она выглядела великолепно и опасно. Ромео передёрнул плечами и нервно сглотнул, а Патиш посмотрела на неё настороженно, но с интересом.       — Нас, кажется, не представили, — быстро нашлась она, обратившись к Петру Петровичу.       — Вы и так знаете, кто я. Зачем тратить время на очевидность? — ответила Нева с равнодушием в голосе и опустила взгляд на свои ногти. — Будьте добры, продолжайте.       Пётр обернулся, пытаясь встретиться взглядом с Невой и без слов напомнить соседке о гостеприимстве, но она не нуждалась в напоминаниях, а потому нарочно не отвлекалась от маникюра.       — Уф, ну тогда с самого начала? — Бросив взгляд в сторону дверного проёма, Ромео выдул за раз половину чашки кофе. Напиток наполнил его силами: он преобразился и посвежел, хотя и не по части запаха одежды. Затем громко щёлкнул пальцами, между ними вспыхнула искорка, но больше ничего не произошло. — Этот дьявол лишил меня сил подчистую, я способен только на жалкие пшики! — пожаловался он, по всей видимости, Патиш, потому что Пётр ничего из этого не понял. Ромео тряхнул ладонью, тяжело вздохнул, щёлкнул снова — и вот от его руки протянулось блестящее облачко. Из него прямо на столе выросли очертания античного Рима и кучерявая фигурка — сам Ромео. — Ну наконец-то. В общем, слушайте. И ты тоже, Триче, эту историю я не рассказывал даже тебе.       В то время у меня было только одно имя — Рим. Я почти не знал себе подобных, а к тем, кого знал, относился снисходительно. В основном это были старики — Мемфис, Дели, Афины, — они то и дело пытались навязать мне свою тысячелетнюю мудрость. Были города-ровесники, были и младше, но все они смотрели на меня снизу вверх; и правильно — я не только был столицей империи, я был и самой Империей.       Однажды появился кое-кто другой, такой же, как я, но непохожий на остальные воплощения. Он возник под утро, из ниоткуда. Из пыли, витавшей в воздухе. Из тёмного угла атриума. Он забрал мою силу, власть и личность. Когда со мной это случилось в первый раз, я перепугался до смерти. Собственно, я и стал как бы обычным смертным человечком, потерял смысл своего существования как империи, да и как города тоже.       — Кто это был? — спросил Пётр, с трудом оторвавшись от живой иллюстрации: на столе перед фигуркой Ромео возникла другая, её точная копия, протянула к первой ручонку, и маленький Рим упал на землю. Затем мини-Ромео отполз в сторону, поднялся и, грустно склонив голову, вяло поплёлся мимо облачных домов, наконец скрывшись из виду. Его двойник и угнетатель продемонстрировал мускулы, тоненько злобно захохотал и отправился гулять по улицам города.       — Много позже, когда нам удалось договориться и поладить, я назвал его Умбра.       — Назвал?..       — Да. Сейчас я к этому вернусь… Не перебивай, пожалуйста.       Придя в себя и сумев его отыскать, я был настолько зол, что мне хватило сил противостоять ему. А потом... Он просто исчез. Я пытался найти хоть что-то в книгах, обратился к древним свиткам, даже откопал какие-то совсем захудалые папирусы, да всё без толку. Через несколько лет он явился снова, точно так же ниоткуда, но я уже знал, как поступить, — я столько думал об этом, пока вёл скромную жизнь простого смертного. А он тогда заявил, что я чего-то там достоин и теперь он будет говорить со мной, видите ли, на равных. Но для начала потребовал придумать ему имя.       «Умбра» пришло мне в голову само: он походил на меня, но не был мной. Пятно на одежде, соринка, всего лишь тень кого-то большого и великого. О, как я тогда ошибался! Постепенно я привык к нему, и он рассказал, что воплощает моё отрицание. Я считал себя выше других, ни один император, ни один бог не равнялся мне, и я отрицал всякую причастность к людям; отрицал, что бывал несправедлив или жесток, что способен на простые эмоции. За свою жизнь я отрицал и принимал в себе очень многое. Умбра — это моя тень, специфическое создание, одновременно являющееся и не являющееся частью меня. Когда он забирал силу, то фактически становился мной, воплощением Рима, и вершил судьбу целой цивилизации. Я никогда не хотел признавать этого, но в глубине души мне нравились его решения, и он это прекрасно понимал. Постепенно мы утратили всякое сходство, он вырос в нечто большее, чем чья-то тень, стал независимым и сильным. Порой мне казалось, что это я — его тень. После того, как Умбра сжёг Рим, я наконец-то увидел, насколько он опасен. Однажды мы пришли к некоторому сотрудничеству — и мне всё же удалось обмануть его и использовать в своих целях. А потом я пошел дальше и избавился от него, упрятал в темницу, из которой у него не было шансов вернуться. Я начал новую жизнь, полную счастливых впечатлений и ярких дней, и больше никто не напоминал мне о том, какой я лицемер или негодяй, а я постепенно перестал быть и тем, и другим. Но весь остальной негатив, что я отстранял от себя, никуда не делся — им сотни лет питался мой узник.       Во время рассказа его слушатели заворожённо наблюдали за развернувшейся сценой. В клубах волшебных блёсток сперва вспыхнула драка — Умбра и Ромео тузили друг друга и пищали еле различимые проклятия на разговорной латыни. Затем всё прекратилось с едва слышным «пуф-ф». В оседавшем тумане было видно, как одна фигурка сложила ручки на груди, а другая упёрла их в бока. Маленький Умбра был выше и крупнее своего бывшего двойника и теперь преследовал такой же крохотный Рим повсюду, заглядывал за плечо и что-то нашёптывал, а тот безуспешно пытался от него отвязаться.       Но вот Ромео умолк, махнул рукой, и облачко развеялось. На стол опали искринки и через мгновение растаяли. Пётр задумчиво наблюдал за угасающим шлейфом магии.       — Умбре хватило сил, чтобы выбраться из ловушки, а затем призвать союзников. Насколько я понял, тени хотят занять наше место.