У реки не пахло рекой

      — Это ж надо… Ты глянь-ка, палка палкой! Дед на похоронах и то краше смотрелся. Не того мы, видать, похоронили. И не надо мне тут руками махать! Сядь, говорю.       — Да, села я, села.       — Молока будешь? Только из-под коровы. Чуешь, как пахнет?       — Не люблю такое. Жирное. Тошнит.       — Это что удумала?! Молоко ей не такое! Всю жизнь такое было, а теперь что? Городской заделалась?       — Да чего ты опять прицепилась? Городская — не городская. ЗаМКАДная! Давай свое молоко, только не смотри так. Муторно…       — Вот куда опять вскочила? Хотя пять минут посиди. Притомилась небось… Куда гонишься-то вечно? Не за чем там гнаться, уж я то знаю.       — Работа у меня. Возвращаться надо.       — Что это за работа такая? Смотреть же больно. А была, я ж помню, какой ты была! Дед все нарадоваться не мог. Сожрала тебя твоя Москва, донька. И чего ты за нее так держишься?       — Ипотека, кредиты — попробуй тут не держаться.       — Нахрена тебе эта ипотека?! Столько денег на ветер! Совсем вы там ополоумели… Вон дом — целые хоромы. Все ж твое будет.       — Ну спасибо, ба! Мне же делать больше нечего, здесь себя хоронить… Хватит, ладно? Обсудили же все давно.       — С тобой обсудишь… Никого, кроме себя, не слышишь, все особенную корчишь. Это дед виноват, разбаловал. До последнего, что получше, то «для Милки». Даже черешню эту трухлявую спилить не давал, как же, «Милка приедет, она черешню любит». Спасибо, хоть на Сорок дней явилась. А толку? Так и осыпалась вся черешня…       — Твою ж мать! Ну чего тебе все неймется? Как смогла, так приехала! Приехала ведь… Вон, вишня еще не отошла. Дед вареники с вишней любил.       — Плохая та вишня, кислая.       — Да и пусть кислая. Меда добавим, сметаны. И дед рад будет. Он же не пил, а ты ему водки… Додумалась тоже.       — Много ты знаешь, пил — не пил. Традиция такая. Иди уже, шельма. Ведро у калитки возьми, ополоснуть не забудь. И, смотри, зеленую не рви, спелую только. Дед заслужил.