Время перемен

      Слепая, оглушительная тьма заполонила собой всё вокруг, от неё нельзя было скрыться и сбежать, она подчинила себе весь необъятный мир и словно сковала его стальными цепями. Повсюду властно царил мертвенный холод, его студёное дыхание чувствовалось везде, беспрепятственно подбиралось к остывшему от долгой неподвижности телу, превращая застоявшуюся кровь в лёд и впиваясь в ослабевшие мышцы голодными клыками. Застопорившееся было тихое дыхание внезапно с хрипом вырвалось из опущенной груди, так что по стылым сухожилиям прошла судорожная дрожь, заставив встрепенувшееся тело вновь налиться утраченной жизнью. Потерянные где-то в бездонной темноте чувства неожиданно вернулись, вырывая впавшее в долговременное забытьё существо из сурового плена неумолимой смерти, острый льдистый воздух без предупреждения хлынул в помятые лёгкие, и захотелось вдыхать его ещё и ещё, так часто и неуравновешенно, словно только в нём крылся единственный источник зыбкого существования. Плотно сомкнутые глаза начинали возмущённо болеть при каждой попытке открыть их, поэтому беспросветный мрак никак не желал отступать, внушая непреодолимый страх, но хуже всего была дикая, разрывающая на части боль прямо в груди. Казалось, чьи-то беспощадные когти безжалостно продирают плоть изнутри, кромсают хрупкие кости, словно наружу стремилось выбраться какое-то неведомое чудище. В замкнувшемся горле заклокотал пронзительный стон, но отсутствие каких-либо сил мешало полноценно закричать во весь голос, недомогание ломило столь свирепо и яростно, что в раскалывающейся голове отчаянно пульсировала малодушная мысль о немедленной смерти. Из цепкого озноба бросало в удушливый жар, безвольное тело безудержно дёргалось, метаясь из стороны в сторону в немилосердной агонии, но наконец, как всегда бывает после ужасных мгновений великих страданий, наступило долгожданное, однако всё ещё слишком хрупкое избавление: терзающая боль постепенно стихла, остались только её призрачные отголоски, и по груди усыпляющей волной прокатилось обжигающее тепло. Потянуло в сон, мутное сознание вновь вознамерилось отключиться, но на этот раз некое волевое усилие опровергло это необдуманное желание, и будто нарочно склеенные кем-то тяжёлые глаза резко распахнулись.       Сергей очнулся там же, где, как он был уверен, испустил свой последний вздох, и возродившееся в нём ощущение непрерванной жизни одновременно утешило и огорчило его. Всё его безнадёжно ослабленное, истерзанное и уставшее существо превратилось в один огромный ком бесконечной боли, от которой опасно мутился рассудок: ныли посиневшие ссадины от побоев и ударов по всему телу, пылали жгучим огнём порезы и царапины на руках и лице, и нещадно резало заточенным ножом раненую грудь — то самое место, куда пришёлся последний роковой выстрел выведенного из строя дрона. Несмотря на сильнейшее потрясение и несколько часов, проведённых в нешуточном забвении, Сергей довольно быстро нашёл в себе драгоценные обрывки разбросанных по всему сознанию воспоминаний, но от замелькавших у него перед внутренним взором картин стало только хуже, так что он судорожно встряхнул неповоротливой головой, прогоняя неугодные миражи. Сейчас ему хотелось только одного: неподвижно лежать здесь, на безжизненно холодном полу, в куче каменных обломков, и медленно вдыхать неприкосновенный воздух, отравленный угарным дымом от многочисленных взрывов и саднящим зловонием потухшего огня, но всё же такой желанный и по-особенному упоительный. Но он не мог: какое-то внутреннее убеждение настойчиво тянуло его поскорее убраться из этого проклятого, всеми заброшенного места, чьи мёртвые руины едва не похоронили его в своих чертогах по его же странной и неизвестной прихоти. Хотя память постепенно просветлялась, выявляя истинную причину его пребывания на свободе, вдали от больничных замков и решёток, от ненавистного ему белого цвета и страшных мучений, его одолевала стойкая уверенность, будто он чего-то не знает о самом себе и о собственных действиях, о том, что ещё успело произойти, пока его разумом и телом управлял он. И приходил ли он вообще, или эти тревоги беспочвенны и обманчивы? От одной лишь мысли об этой потусторонней сущности, что словно неизгонимый демон извечно жила где-то внутри Сергея, незаметно отравляя его жизнь, Разумовским овладел уже знакомый первобытный страх, тонко граничащий с беспомощным безумием, и он мгновенно встрепенулся и насторожился, прислушиваясь к окружающей его подозрительной тишине и самому себе. Сколько бы он ни напрягал слух, он не слышал больше потаённого вкрадчивого голоса, что поднимался из недр его расколотого надвое существа, гулко раздаваясь в голове, не видел сплошь чёрной массы, сотканной из гладких перьев, с огромными мощными крыльями, и непривычно одиночество сомкнулось вокруг Сергея, начиная напрягать его. Неопровержимое осознание, что это упоительное затишье совсем ненадолго, что когда-нибудь он заявит о себе, вновь бесцеремонно вмешается в его мысли, не позволяло так легко поддаться этому обманчивому умиротворению, так что по-прежнему Сергея сковывало извечное ревностное ожидание, от которого ему никак не удавалось избавиться. Один неверный, совершенно случайный шум где-то далеко, один неизвестный таинственный шорох среди обвалившихся строений и оборванных проводов, всё ещё продолжающих с шипением искриться, — и всё внутри Сергея безнадёжно замирало от безумного страха, испуганное сердце срывалось на бесконтрольную дробь, кровь оглушительно грохотала в ушах, а на подкорке затуманенного сознания брезжило знакомое всепоглощающее наваждение, готовое безвозвратно затянуть его на глубину жуткого беспамятства, во время которого некто особенно сильный и безжалостный будет по-хозяйски управлять его телом и вершить беспредельный самосуд в угоду каким-то развратным и подлым интересам. Безвольно распластавшись на остывшем полу, в куче битого стекла и развороченной техники, Сергей в покорном ожидании прикрыл измученные глаза и мысленно обратился к затаившемуся внутри него коварному существу, умоляя его исчезнуть как можно скорее и не оставить от себя никаких напоминаний.       «Вот сейчас… Я чувствую, ты где-то рядом. Сейчас, сейчас… Где ты? Может быть… Чёрт, не выходит! Почему?»       Тишина вокруг. Тишина в мыслях. Это невозможно, это не про него. Может, он всё-таки умер или видит излишне реалистичный сон? Хотя адская боль в груди вполне себе настоящая, как и вязкая тёмно-алая кровь, насквозь пропитавшая больничную рубашку и неприятной тяжестью осевшая в ткани, которая, окончательно промокнув, плотно льнула к вспотевшей коже, создавая идеальный приют для гуляющего по разрушенному зданию могильного озноба. Неуравновешенная дрожь охватила оцепеневшего в немом недоумении Сергея, и он порывисто поднял корпус с пола, за что мгновенно поплатился новым приступом жестокого недомогания: горячая кровь с новой силой хлынула из открывшейся раны, заструившись по грязной белой одежде, перед глазами всколыхнулся глухой туман вездесущей тьмы, из-за чего Разумовский снова едва не опрокинулся навзничь, сломленный невыносимым страданием, и от представшего перед ним вида свежей крови он чуть не лишился сознания. Превозмогая омерзительную тошноту, подкатившую к пересохшему горлу вместе с горькой слюной, он кое-как, судорожно цепляясь онемевшими пальцами за остатки раздробленной на куски мебели, поднялся на ноги, неустойчиво пошатываясь, и тут же поспешно прильнул спиной к краю огромного обломка, ожидая, когда минует приступ лихорадочного головокружения. Превращённое в неузнаваемые руины, лишённое света и пропитаннное едким запахом смерти, бесприютное место стремительно завертелось в глазах приходящего в себя Сергея и лишь через несколько мгновений приняло более или менее чёткие очертания, позволив ему прямо осмотреть окружающее его помещение в поисках выхода. Да, он хотел уйти, ибо не видел смысла в том, чтобы и дальше притворяться мёртвым и прозябать в этой холодной тьме в призрачной надежде, что рано или поздно кто-нибудь обнаружит его и вытащит отсюда. Куда идти, зачем, каким образом — все эти вопросы оставались без должного ответа и не представляли для изнурённого Сергея особой важности, в голове у него одиноко пульсировала заезженная мысль, что нужно непременно покинуть эти развалины, пока он окончательно не сошёл с ума от царящей в их чертогах смертельной пустоты. Босые ноги мгновенно замёрзли, обжигаемые безжизненным льдом студёного пола, при небрежных, опасно шатких шагах в загрубевшую кожу впивались мелкие осколки, рассыпанные повсюду, и вскоре за медленно ковыляющим к невиданному выходу Сергеем потянулась цепочка кроваво-красных следов. Он не чувствовал боли, вспыхнувшая в нём необдуманная идея заглушила любые человеческие ощущения, кроме неистлевающей одержимости, и эта безрассудная одержимость неусыпно подгоняла раненого вперёд, заставляла плестись на последнем издыхании, вопреки всепоглощающей боли и подкашивающей слабости. Повреждённая память лишь бессмысленными урывками фиксировала происходящее с ним, так что немало измотанный вынужденным передвижением по опустевшему, развороченному зданию Сергей даже не понял, каким образом очутился наконец на улице, под нещадно нападающими на него со всех сторон порывами сокрушительного ветра, так и норовившего сбить его с ног, забытая остывшая свежесть чуть тёплого летнего воздуха порывисто хлынула ему в лёгкие, как только он сделал первый воскрешающий вздох, и от испытанного им сладостного блаженства по разбитому телу распространилось упоительное расслабление. Не заботясь о том, что вездесущие глаза какого-нибудь нежелательного свидетеля могли в следующий же миг беспрепятственно обнаружить его и предать огласке его невероятное возвращение, Сергей просто неподвижно застыл в нескольких шагах от пристани, омываемой умиротворёнными водами зыбкой реки, и запрокинул голову с самозабвенно закрытыми глазами, подставив грязное, покрытое кровоподтёками и ссадинами лицо беспристрастному ветру, чьи ублажающие потоки дерзко играли его растрёпанными рыжими волосами и метали в беспорядочном вихре края рваной больничной одежды.       Поздние густо-лиловые сумерки стремительно догорали, истерзанные тёмными вкраплениями неизбежно приближающейся ночи, насыщенные холодные краски из нежных примесей фиолетового и синего расплескались по пасмурному небу, мягко вклиниваясь в нерушимую цепь бегущих куда-то на север перистых облаков, закрученных в самые причудливые формы. Добежав до края горизонта, они начинали незаметно таять, рассыпаясь пушистыми клочьями невесомого тумана, и дальше в сторону города, открывался вид на безупречно чистое малиновое небо, лишь чуть тронутое последними золотистыми отблесками, в которых угадывались прощальные всполохи исчезающих лучей заснувшего с окончанием дня солнца. Удушливый зной, непривычный для расположенного в северной части страны Санкт-Петербурга, резко прервался вечерней прохладой, с приближением ночи воздух остывал всё сильнее, и оставшийся в одиночестве на открытом пространстве Сергей вскоре снова почувствовал, что начал быстро замерзать. Борясь с окоченевшими от проникновенного озноба мышцами, он неимоверным усилием заставил себя сойти с места и, ступая обнажёнными ступнями по неумолимо остывающему асфальту, спуститься к кромке воды, затянутой вихристым покровом плавающих где-то на недоступной глубине молчаливых теней. Всего через пару нетвёрдых шагов он опять замер, остановленный пробудившейся на дне ко всему безучастного существа незнакомой страстью, и опять его потянуло поднять слипающиеся от жестокой усталости глаза на раскинувшуюся перед ним спящую реку, по течению которой туда-сюда справлялись крупные корабли и теплоходы, различимые в сумрачной дали только благодаря зажжённым на борту сигнальным огням. Вся опустившаяся на землю хрустальная ночь будто отражалась в глубинах Невы, что слизывала подвижными водами светлую черноту и любые проблески редкого света, отчего по её рябистой поверхности мигали бледные блики, и заворожённый открывшимся ему зрелищем Сергей отстранённо, но с каким-то тайным вожделением взирал на эту бесконечную игру, для обычного человека не несущую в себе ничего особенного или сверхъестественного, но для него, последний год скоротавшего в замкнутом, сплошь белом пространстве, без возможности видеть и чувствовать сияние солнца и вообще смотреть на окружающий мир, таящую нечто зачарованное и близкое сердцу. Медленно Сергей присел у самого края окутанной ночным холодом реки, от неё веяло ненавзячивым зловонием нагретых солнцем водорослей и терпким рыбным мускусом, и осторожно, будто опасаясь наткнуться на невидимые осколки, запустил в мутную воду заледеневшую руку. Студёная жидкость постепенно обвалакивала его худые пальцы, сковывая кожу и приводя в онемение мышцы, точёными иголками по всей его руке прокатился приятный озноб, и он в приступе бездумного нетерпения зачерпнул ладонью кусачую воду, выплеснув её себе на лицо, а потом ещё и ещё, пока отрезвляющая влага не стала стекать ледяными каплями ему на шею и не осела на ниспадающих на лоб прядях. Не вставая с колен, Сергей в исступлении дополз до по-прежнему пришвартованной к берегу моторной лодки, знакомой ему по путешествию из лечебницы, и неуклюже залез в неё, в изнеможении повалившись на деревянный пол, где и пролежал следующие несколько незаметно растаявших в небытие минут, пытаясь отдышаться и справиться с накатившей на него мучительной слабостью. Собравшись с силами, он потратил ещё множество драгоценных мгновений, чтобы оттолкнуть упрямую посудину от берега, и наконец, когда выдвинутая на воду лодка закачалась на маленьких волнах, подхваченная течением, он рискнул запустить двигатель, хотя ему совсем не хотелось как-либо привлекать к себе внимание. На дне лодки Сергей отыскал старую рваную куртку и торопливо набросил её на мелко дрожащие от промозглого ветра плечи, натянув на голову капюшон, затем, поплотнее закутавшись в кое-как защищающую от ночной свежести одежду, устроился в маленьком судне и без сил повалился на влажные доски, скрывшись за бортом от посторонних глаз. Транспорт был заведён, двигатель работал на славу, но управлять им у Сергея не осталось ни малейшей возможности: его сломил болезненный, вырубающий подчистую сон, больше похожий на лихорадочный бред, глаза его сами собой закрылись, погружая его в бездонную тьму, и он так и не поднялся со дна посудины, позволив ей просто плыть по течению, оглушительно завывая старым мотором. Под покровом ночи над притихшей Невой раздавался грохочущий шум одиноко рассекающей водную гладь лодки, но никто и не подозревал, что в ней прятался считавшийся погибшим Сергей Разумовский.

***

      Внезапный резкий грохот, сопровождаемый сильным толчком, разбудил Сергея, заставив его испуганно подорваться с места и поспешно сбросить с себя липнувшие к потерянному сознанию обрывки нездоровых наваждений. Убаюкивающее, мерное движение по волнистой глади реки прекратилось, лодка больше не плыла, но у кромки борта по-прежнему слышался вкрадчивый плеск разбиваемой о твёрдую поверхность зыбкой воды, что с утробным бульканьем копошилась под судном, смешиваясь с вязким илом. Когда постепенно обретающие ясность и зоркость усталые глаза немного привыкли к танцующей перед ними беспросветной тьме, почти неотличимой от той, в которой они пребывали, охваченные властью нездоровых видений, Сергей медленно обвёл сонным взглядом представшую перед ним местность, силясь, вопреки поселившейся в его голове тупой тяжести, осознать, где оказался. Судя по всему, с тех пор как он отчалил от берега города, уносимый течением в неизвестном направлении, прошло не так много времени, поскольку вокруг только сгустились мрачные краски равнодушной ночи и на горизонте окончательно растаял догорающий закат, отчего небо подёрнулось насыщенной синевой. Пылающие где-то вдалеке слепящие огни спящего города были едва различимы в белёсом тумане, поднявшемся над чёрной Невой, но вот впереди, представляясь непроходимым, запутанным и бесконечным, простирался окутанный бесплотными тенями сумрачный лес, пугающе тихий и угрожающе безжизненный. Пристально уставившись на выросшую перед ним кривую стену покосившихся в разные стороны деревьев, Сергей какое-то время не двигался, окаменев под влиянием какой-то мучительно трудной умственной работы, и неугомонный пронизывающий ветер с оставшейся позади реки безжалостно бил его в спину, обдувая нестерпимым холодом. Всё яснее одинокому беглецу становилось, что будет чистым безумием и дальше прозябать на берегу пустынной реки, там, где его в любой момент мог заметить корабль и где он встретит свою смерть от лютой стужи раньше, чем его собственноручно задушит сам Гром. В самом деле, нос его заглохшей лодки, неаккуратно причалившей прямо к роще, небрежно упирался в мокрую болотистую землю, от её проехавшего по почве борта осталась влажная глубокая борозда, и Сергей воспринял эту внеплановую остановку как знак свыше: вероятно, ему не стоит больше бесцельно рассекать речные просторы, рискуя быть замеченным, а лучше поискать надёжное укрытие в лесу, куда большинство обычных людей точно не станет соваться. Санкт-Петербург остался далеко за его спиной, на другом берегу Невы, а за городом опасность неугодного разоблачения значительно снижалась, если не исчезала вовсе: нужно только обустроить временное убежище в правильном месте, и он сможет надолго обеспечить себя неприкосновенным одиночеством. Окончательно решившись, Сергей неспешно вылез из лодки, стараясь не наступать босыми, и без того замёрзшими ногами в ледяную воду, и шаткой поступью поднялся вверх по пологому склону прочь от реки, с завидной отрешённостью углубляясь в хитросплетение непредсказуемых дебрей.       Рана на груди всё ещё требовательно завывала, отдаваясь ломкой болью по всему телу, зато кровь наконец остановилась, и у Сергея прибавились свежие силы, позволившие ему довольно уверенно начать неторопливое продвижение по утопающему в суровой темноте ночному лесу. Шёл он невыносимо медленно, ибо постоянно боялся наступить на что-то живое, спрятавшееся в диких кустах, под ноги ему то и дело попадались мелкие щепки от спиленных деревьев, громко хрустящие сучья и преждевременно опавшие листья, и каждый раз, когда в гулкой тишине, нерушимо царящей над молчаливыми деревьями, раздавался посторонний шум, даже изданный им самим, Сергей пугливо вздрагивал и настороженно озирался, тщетно стараясь унять суетливую дробь встревоженного сердца. Осторожно продираясь сквозь не истоптанные человеком заросли, он раздражённо морщился от хлёстких ударов по лицу невидимыми ветками, низко склонёнными к земле, и раздосадованно вздыхал, цепляясь изодранной одеждой за колючие плети ежевики, что беспрепятственно добирались до его обнажённой кожи, нещадно впиваясь в неё и раздирая до крови. Спустя довольно долгое время после начала мучительного путешествия Сергей вынужденно остановился и в изнеможении прижался взмокшей от усердия спиной к какому-то шершавому стволу, испустив надсадный вздох: новый приступ одервенелой усталости сломил его упрямое существо, возросла утихомиренная боль в изуродованном теле, чёрные деревья начали невесомо качаться у него перед глазами, теряя свои очертания. Он не знал, как много успел пройти за минувшие мгновения, но точно понимал, что на большее его угасающих сил уже не хватит. Смыкающиеся вокруг подобно тесным изолирующим стенам одинаково высокие стволы словно сдавливали его со всех сторон, с тихой угрозой нависая над ним, неразборчивая паутина длинных, искривлённых, будто чьи-то чудовищно тонкие пальцы, ветвей бесцеремонно лезла ему в лицо, норовя выколоть глаза, отовсюду на него обрушился целый град режущих, пронзительных, зловещих и непонятных звуков, от переизбытка которых он лихорадочно зажал ладонями уши, с силой зажмурившись. Вот гулко прокричала в темноте незримая ночная птица, огласила безлюдную чащу пробирающим воплем охотница-сова, тявкнула где-то далеко прошмыгнувшая в кустах лисица — и всё, как один огромный снежный ком, разом свалилось на растерянного Сергея, вгоняя его в беспричинную панику. Кто-то рядом, кто-то беззастенчиво наблюдает за ним в жуткой тьме, кто-то прячется среди коварных теней, бесшумно крадётся к нему сзади, тяжело и глубоко дышит ему в затылок, обжигая покрытую испариной шею ледяным дыханием смерти… Кто-то хочет забрать его жизнь…       В приступе животного страха отпрянув от ствола, подгоняемый собственными обманчивыми подозрениями Сергей стремглав бросился бежать в глубь леса, не разбирая дороги, с окрепшей яростью продираясь сквозь неприютные заросли и едва не падая, но далеко убежать ему не удалось. Земля под ним резко ушла вниз, переходя в крутой склон, не заметивший этого Разумовский подвернул ногу и с коротким болезненным криком полетел куда-то вниз, скатившись по рыхлой земле на дно неглубокого оврага. От удара о твёрдую поверхность возмущённо затрещали рёбра, потревоженные ссадины на теле полыхнули новой тягучей болью, отчего Сергей не сдержал приглушённый стон и устало растянулся на земле в ворохе сухой травы и палой листвы, не находя в себе сил пошевелиться. Несколько мгновений он пролежал так, заворожённо прислушиваясь к окружающим его ночным звукам, а потом с трудом поднялся на подгибающиеся ноги и бесцельно побрёл дальше по тёмной бездне оврага, волоча за собой повреждённую конечность. Через несколько хромых шагов, сделанных вопреки изнуряющему недомоганию, он наткнулся на сломанное дерево, что росло на склоне оврага, вонзаясь старыми корнями в рыхлую землю, но толстый ствол его оказался раздроблен почти у самого основания, так что оно свесилось вниз, а его корявые ветви разлеглись на дне лощины, образуя идеальное укрытие. С последним усилием Сергей доковылял до дерева и забрался под ствол, расположившись в достаточно уютном хитросплетении лысой кроны, что надёжно защищала от промозглого ветра и берегла драгоценное тепло, сотканное из его надсадного и шумного дыхания. Помимо неутихающей боли, что сотнями острых стрел вонзалась в его слабое тело, его одолевали мучительная жажда и раздражающий голод, но сейчас ему не хотелось думать о том, как удовлетворить свои базовые потребности: всепоглощающее измождение препятствовало ему сдвинуться с места, собственные мышцы отказывались подчиняться ему, хотя при этом желание забыться беспробудным сном куда-то улетучилось. Безвольно повалившись на мягкую почву, Сергей устроился на боку в своей излюбленной замкнутой позе с притянутыми к груди согнутыми коленями и сгорбленной спиной, оставив привыкшие к сплошному сумраку глаза открытыми, и приготовился ждать. Он любил приходить ночью, являться во сне, и с его появлением любые сны тотчас превращались в страшный кошмар, от которого Сергей никак не мог проснуться, до тех пор пока ему не надоест мучить свою жертву, упиваться её беспомощным страхом. Он подкрадывался сзади, сотканный из воздуха, вонзал свои длинные чёрные когти в мелко дрожащие плечи и сдавливал их, причиняя невыносимую боль. Он приближал к уху холодные губы и шептал что-то зловещим, утробным голосом, что-то пугающее и мерзкое, но что именно, Сергей никогда не вспоминал, вырываясь из удушливого плена жутких видений. Его кошмары постоянно повторялись, и всегда в них появлялся он… Но сегодня что-то изменилось. Сегодня он почему-то не пришёл…

***

21 год назад

      Град сокрушительных ударов сыпался со всех сторон, вдавливая в землю безвольно съёжившееся под их жестокой силой маленькое тело, чужие кулаки безжалостно попадали по каждому участку, обрушивались один за другим, не останавливаясь, чьи-то ноги грубо пинали в рёбра, бока и грудь, размазывая по траве и вышибая наружу последние струи бесценного воздуха. Яркие звёздочки в головокружительном танце плясали перед плотно зажмуренными глазами в шумной тьме, голову то и дело пронзала ноющая боль, но не оставалось сил на то, чтобы закричать: в горле всё будто онемело. В ушах стоял оглушительный звон, но сквозь эту шипящую завесу пробивались громкие крики, полные отвращения, злобы, мрачного восторга и неприкрытого торжества, этот всепоглощающий грохот давно слился в один сплошной дикий вопль, который не рассыпался на отдельные слова и оттого представлялся не таким уж и страшным. Помутившееся от нарастающей боли во всём теле сознание трепетно цеплялось за единственную ускользающую нить разбитой вдребезги реальности, свободное от всяких посторонних мыслей, оно стремилось к слепящему свету, что уже призывно мерцал где-то на задворках, маня к себе чистой силой и обещая долгожданное избавление от бесконечных мучений. Возможно, так будет лучше… Ещё один безжалостный удар пришёлся прямо по лицу, второй едва не проломил угрожающе затрещавшие рёбра, влажная щека, залитая какой-то горячей, приторно пахнущей жидкостью, прижалась к мягкой траве… И всё закончилось.       Удары прекратились, крики затихли, но блаженная нежность душистой травы никуда не исчезла, как и терзающая тело адская боль. Чуть пошевелившись, Сергей обнаружил, что всё ещё способен двигаться, несмотря на сломленное побоями тело, но, когда он попытался приподняться, наружу прорвался сдавленный стон, и он снова растянулся на земле, тяжело дыша. Он по-прежнему дышал, лёгкие покорно, хоть и с некоторым трудом, впитывали влажную свежесть поздней весны, и вскоре из груди выветрился неприятный осадок, позволив ему сделать несколько полноценно глубоких вздохов, возымевших чудесное воздействие на его покалеченное существо. Спустя пару мгновений он сумел разомкнуть плотно закрытые глаза, его расплывчатый взгляд, потерянно блуждающий туда-сюда, еле сфокусировался на покачивающимися перед ним гибкими зелёными стеблями примятой травы, покорно извивающейся под приглаживающим её ласковым ветром. Значит, сознания он всё-таки не лишился, но почему тогда всё так внезапно остановилось? Преодолевая болезненное онемение в ушибленных плечах и рёбрах, Сергей предпринял новую попытку подняться, и на этот раз у него кое-что получилось: приложив неимоверное усилие, он медленно перевернулся на спину, сощурившись от ударивших в глаза тусклых солнечных лучей, и сквозь призму льющегося с неба золотистого света сумел разглядеть выстроившиеся вокруг него неясные силуэты, что постепенно обретали чёткость и цвет, превращаясь в разодетых в пёстрые футболки хмурых мальчишек, с перекошенными от непримиримой ненависти лицами и гневно сверкающими огненными глазами. Что-то, однако, изменилось в их боевом настрое: всё явственнее чувствовалась неугодная растерянность, приправленная неким испугом, да и смотрели они вовсе не на свою недавнюю жертву, а на кого-то, кто стоял прямо между ними, загораживая собой распростёртого на земле мальчика. Со спины Сергей не мог разгадать личность ещё одного участника тайной потасовки, но всё его связанное в тугой узел боли и обиды ослабленное существо выжидающе напряглось, приготовившись вновь сопротивляться очередному избиению, пусть противников теперь было не четверо, а пятеро, против него одного. Что странно, неизвестный ничуть не торопился нападать на поверженную жертву, будто та его совсем не интересовала, всё его пышущее решительным возмущением внимание сосредоточилось на застывших перед ним хулиганах, которые неуверенно топтались на месте, явно раздумывая, ввязываться в новую драку или лучше не стоит.       — Только трусы нападают на беззащитных! — запальчиво крикнул им незнакомый мальчик, сжимая ладони в кулаки, и в его твёрдо поставленном голосе Сергей не услышал ни намёка на страх. — Четверо на одного, очень честно!       — Ну, теперь вас двое, — насмешливо заметил самый дерзкий из всей компании мальчуган, угрожающе шагнув к одинокому защитнику, и раздвинул губы в широкой глумливой улыбке, наградив его откровенно презрительным взглядом. — Катись отсюда, червяк, или и тебе тоже достанется!       Затаив дыхание Сергей обречённо ждал, что не привыкшие бросать слова на ветер хулиганы вот-вот всем скопом накинутся на чересчур смелого парня, посмевшего встать у них на пути, и всего через какие-то ничтожные секунды невольный свидетель сам рухнет на землю подле него, как подкошенный, сломленный падающими на него жестокими ударами. Страшная картина вспыхнула перед внутренним взором, Сергея, вынудив его испуганно отпрянуть, однако то, что произошло дальше, окончательно ошеломило его, так что его загнанное в недра груди сердце на мгновение пропустило назначенный ему удар. Его таинственный заступник, с виду не отличающийся крепким телосложением, внезапно замахнулся рукой и со всей силы обрушил кулак на лицо наглого обидчика, попав ему прямо по носу, из-за чего тот с жалобным криком опрокинулся навзничь, очутившись в траве. Из обеих ноздрей его тут же хлынула кровь, заливая губы и подбородок, его не на шутку встревоженные друзья, растерянно переглянувшись, затравленно отступили подальше от опасного парня, а затем и вовсе бросились наутёк, оставив своего поверженного главаря валяться на земле под прицелом чужого тяжёлого взгляда и оглашая пустынный закоулок двора тонкими слёзными воплями. Брошенный в одиночестве хулиган поспешно отполз от возвышающегося над ним противника, не сводя с него обескураженного взгляда.       — Уходи, если не хочешь получить ещё! — яростно прошипел ему в лицо мальчик, сделав шаг к нему, и перепуганный наглец мгновенно подорвался с места, вскочив на ноги, и без оглядки пустился бежать вдогонку за своими сподвижниками. — И не возвращайтесь!       Не веря собственным глазам, Сергей провожал уносящихся прочь в неподдельном страхе хулиганов изумлённым взглядом, и щемящее напряжение внутри него постепенно затихало, сведённые судорожным оцепенением мышцы расслаблялись, мучительное недомогание понемногу отступало, возвращая ясность повреждённому сознанию. Усевшись на траве, он беззастенчиво изучал гордо вытянутую спину своего спасителя жадным взором, словно хотел впитать в себя исходящую от него мощную энергию истинной уверенности и непревзойдённой силы, как вдруг незнакомец обернулся к нему и нашёл его жалко сникнувшую на земле фигурку неостывшим взором, где по-прежнему плескалась какая-то неутомимая жажда. Невольно вздрогнув, Сергей, однако, не отвёл глаза и смог наконец во всех подробностях изучить точёную внешность непрошеного заступника, который пока не предпринимал попыток приблизиться к нему, будто предоставлял ему возможность разглядеть его с ног до головы. Хотя ладно скроенный стан мальчика, на вид ровесника Сергея, отличался природной стройностью, всё тело его избороздили рельефы мышц и выступающих под загорелой кожей жил, что выдавало в нём будущего опытного борца. Тёмного оттенка свободная майка наделяла его некой таинственностью и идеально сочеталась с короткими чёрными волосами, бледно-голубые глаза, глядящие уверенно и с долей некоторой дерзости, так и искрились азартным блеском, отчего на его приятном лице с острыми чертами поселилось горделивое торжество. Сообразив, что незнакомец неотрывно смотрит прямо на него, Сергей пристыженно отвернулся, понимая, что выглядел теперь совсем не лучшим образом: растрёпанные рыжие волосы, и без того непослушные и спутанные, грязный сиреневый джемпер и пыльные джинсы с приставшими к ним стебельками травы, покрытое кровоточащими садинами несчастное худое лицо и потухшие насыщенно синие глаза, затаившие в себе постыдное выражение затравленной безысходности. Что теперь подумает о нём этот самоуверенный парень, ставший свидетелем его слабости? Тот, казалось, не обратил внимания на мнительность Сергея и в самой невозмутимой манере подошёл ближе и устроился на траве перед ним, скрестив ноги перед собой.       — Привет, — как ни в чём не бывало, дружелюбно поздоровался он, снова и снова проходясь по сжатому в комок Сергею удивительно мягким взглядом, в котором светилось неподдельное сочувствие. — Сильно они тебя. И за что они так с тобой?       Хотя незнакомый мальчик вызывал почти несомненное доверие, располагая к себе приятным рокотливым голосом и непринуждённым взором, Сергей из неосознанного опасения решил промолчать, ибо с ним редко кто заговаривал для того, чтобы просто поговорить. Внутренние предубеждения мешали ему раскрыться этому отчаянному парню, он избегал общения со сверстниками и другими детьми из детского дома, будучи от природы ужасно стеснительным и замкнутым, и сторонился их, как неукротимого огня. Ему ничего не стоило просто встать и уйти, даже вопреки скованному острой болью телу, но что-то всё-таки препятствовало ему проявить подобное невежество по отношению к своему первому и единственному заступнику, благодаря которому он избежал печальных последствий от свирепых побоев. Может быть, стоит рискнуть и хоть раз в жизни довериться кому-нибудь? Вдруг он совсем не такой, как все те, кто его так люто ненавидит?       — Не знаю, — глухо ответил Сергей спустя несколько мгновений неловкого молчания, во время которого незнакомец терпеливо ждал, пока он захочет заговорить, не пытаясь надавить на него. — Им не нужен повод… Я просто им не нравлюсь, вот и всё.       — А где твои друзья? — задал новый вопрос сдержанный парень, продолжая смотреть на него с тихим участием и лёгким непониманием. — Почему они не защищают тебя?       — Потому что… Потому что у меня нет друзей.       Эти правдивые, к его собственному огорчению, слова дались Сергею тяжело, к горлу опять подкатил предательский спазм, но он заставил себя произнести их и удручённо опустил погасший взгляд в землю, чувствуя, что больше не может спокойно смотреть в добрые глаза черноволосого мальчика, с таким вниманием ловившего каждую его фразу. Зачем он слушает его, почему не уходит? Действительно, странный незнакомец не только не собирался уходить, но ещё и подсел к нему поближе, отчего Сергей только сильнее сжался, обхватив руками притянутые к груди согнутые колени.       — Хочешь, я буду твоим другом? — прямо поинтересовался он без малейшего намёка на насмешку в мягком голосе и чуть наклонился к нему, пытаясь заглянуть в его охваченные глубинной обидой тусклые глаза. — Я тут новенький, совсем никого не знаю, а с тобой уже познакомился. Что скажешь?       — Ты просто жалеешь меня! — внезапно выпалил Сергей, резче, чем ему хотелось, дав волю скопившимся внутри него оскорблённым чувствам, что подобно ледяным когтям царапали его утончённую детскую душу, беспощадно уничтожая всякую надежду на чужое понимание. — Я знаю, ты возненавидишь меня так же, как все остальные! Почему ты вообще вступился за меня? Почему тебе не всё равно, как другим?!       — Я никогда не брошу в беде того, кому нужна помощь, — серьёзно и при этом поразительно спокойно ответил парень, не пошевелившись, и проникновенно уставился в сквозящие непримиримым недоверием глаза Сергея, всем своим видом демонстрируя беспристрастное откровение. — Ты можешь верить мне. Никто больше не посмеет обижать тебя, а если посмеет, будет иметь дело со мной. А ещё я могу научить тебя драться! Ну, что скажешь?       Противоречивые мысли боролись между собой в голове Сергея, несмолкаемым роем звеня в висках, и несколько мгновений он продолжал кропотливо размышлять над словами черноволосого мальчика, силясь распознать их искренность и прямоту. В его открытом, беспредельно честном взоре читалось только истинное, ничем не отравленное стремление к установлению взаимной симпатии, смешанное с потаённой, почти молящей надеждой, робкая улыбка дрожала на его сжатых губах, выдавая его скрытое волнение, почему-то приятно тронувшее невольно потянувшееся к нему сердце Сергея. Только теперь он осознал, что спасший его парень был столь же одинок и растерян, как и он сам, и отчаянно искал родственную душу, около которой сумел бы обрести надёжный приют и быть уверенным в присутствии рядом крепкого плеча, способного выдержать не только собственные испытания, но и чужие трудности. Предложение научиться самому постоять за себя звучало крайне заманчиво, к тому же, Сергей только что своими глазами увидел, на что способен его новый знакомый, и всё внутри него возбуждённо оживлялось при мысли о том, что он может стать таким же опасным противником и без труда дать отпор своим обидчикам. Храня волнительное молчание, парень с нерушимым терпением ждал ответа, но ему всё труднее становилось скрывать обуревающие его чувства, и наконец Сергей поднял на него смягчившийся взгляд и медленно кивнул.       — Я Олег, кстати, — не пытаясь подавить свою радость, выпалил мгновенно повеселевший парень, восторженно сверкнув блеклыми голубыми глазами, и смело протянул Сергею жилистую руку. — А тебя как звать?       — Сергей, — коротко отозвался он, задержав на чужой ладони предубеждённый взгляд, и затем несмело пожал её, мысленно подивившись тому, какой крепкой, тёплой и надёжной она оказалась. Внутри у него тотчас утихомирилась взметнувшаяся буря, подарив ему невиданное умиротворение, близкое к скромному ощущению призрачного счастья.       — Рад знакомству, Сергей, — твёрдо и несколько дёргано пожав ему руку, произнёс Олег и затем резко поднялся, вытягивая на ноги расположившегося на траве мальчика, который тут же приглушённо застонал от боли в израненном теле. — Идём, боец, подлечим тебя. Где у вас тут лазарет?       Сколько бы впавший в неловкое смущение Сергей ни пытался убедить нового друга, что вмешательство медсестры ему без надобности, ничего не желающий слушать Олег, оказавшийся на редкость упрямым и настойчивым, всё равно заставил его показать дорогу к медпункту, куда они и направились вдвоём, идя бок о бок. От пострадавшего парня не укрылось, что его заступник намеренно замедлял шаг, чтобы облегчить ему путь, и позволил ему опереться на его упругое плечо, хотя тот так же безуспешно стремился идти самостоятельно. Всю дорогу до места назначения Олег болтал без умолку обо всём на свете, перескакивая с темы на тему и не требуя от Сергея каких-либо слов в ответ, и сыпал остроумными шутками, от которых рыжеволосому мальчику всегда хотелось неудержимо смеяться, а от его искреннего смеха Олег только больше горячился, обрадованный его участием в этой весьма странной беседе. Само собой, новый приятель задавал Сергею множество вопросов о его жизни в детском доме, о его увлечениях и любимых вещах, вплоть до того, какая марка газировки ему больше нравится («Я никогда не пил газировку», — ответил Сергей), и постепенно входящий во вкус непривычного увлекательного общения замкнутый мальчик сам не заметил, как начал понемногу открываться новичку, хотя ещё придерживался некой дистанции и не торопился рассказывать ему о себе всё. Робкие ответы становились всё более развёрнутыми, панический страх перед людьми, прежде смотревшими на него только с презрением и ненавистью, на время забылся, будто испарился вовсе, и на смену ему пришло какое-то новое, неведомое раньше чувство… Счастье? Надежда? Облегчение? Кто же знал, что с настоящим человеком общаться гораздо интереснее, чем с собственным воображением?..