Гиппогриф Его Величества

      Ему снился сон.       Высокие, упирающиеся в небо здания сверкали, подобно хрустальным бокалам на солнце. Над ними летали огромные птицы с неподвижными крыльями. Они издавали ни с чем не сравнимый рёв, но их не боялись. Люди давно перестали обращать на них внимание, и только детишки радостно показывали пальцами, крича: «Самолет!». По дорогам сновали толпы: кто-то торопился, кто-то расслабленно шел, кто-то недоуменно искал нужное здание — жизнь кипела. Всюду стоял шум, слышались разговоры, иногда — ругань. Люди толкались, не замечая друг друга, и в воздухе висел тяжелый городской запах. Деревья росли лишь в парках, а зеленую траву давно изничтожило серое дорожное покрытие.       Когда-то он тоже был частью толпы. Одним из человечков, что стремился куда-то, проталкиваясь через плотный людской поток. Ему не составляло труда ориентироваться, выбирать более спокойные и безопасные маршруты. Он точно знал, чего хотел от жизни и каким образом собирался этого добиться. Четкий план, внутренний стержень и маячившая впереди цель подстегивали стараться изо всех сил. И он старался, шел вперед до тех пор, пока ни окунулся в бесконечный мрак, холодный, как осеннее болото, и затягивающий в глубину, как зыбучие пески.       Когда всё изменилось, сложно было сказать. В один момент он оказался в темноте и тесноте, а вялые мысли закрутились лишь вокруг еды и безопасности. Было тепло. Что-то снаружи согревало, и иногда он слышал голоса. Мужской голос — твердый, как скала, и мощный, как раскаты грома. Женский голос — мелодичный, как журчание воды, и холодный, как вьюга. И детский голос — нежный, как лепесток цветка, и заботливый, как объятия матери. Порой они перекликались, но смысл слов не доходил до него. Ничего не понимая и не стремясь ничего понять, он просто продолжал спать в ожидании чего-то.       Так было до тех пор, пока скорлупа его яйца ни раскололась.       Впрочем, когда темнота рассеялась и он появился на свет, по существу, мало что изменилось. Ему не было дела до того, что происходит вокруг. Тело всё время было слабым, голова кружилась, и хотелось лежать, болезненно прикрыв глаза. Иногда он чувствовал себя лучше, и тогда гулял по залитому солнцем парку, играя. На него даже иногда надевали седло, которое ощущалось непривычно и неудобно, и он невысоко поднимался в небо, распахивая крылья. В такие моменты ветер ласкал его, а грудь распирало от чувства свободы и радости. Он издавал пронзительный крик, полный любви к миру, и ему вторил заливистый детский смех. Мальчик, чей голос он слышал всё это время, оставался рядом, причем и в те дни, когда он был полон сил, и в те дни, когда ему снова нездоровилось.       К сожалению, последних было слишком много.       Однажды, когда подросший мальчик исчез куда-то, на прощание мягко погладив его по спине, пришли другие люди. Чужие. От них пахло травами, и воздух тяжелел от напряжения. Хотелось уйти от них. Улететь. Однако силы снова подвели, а потому он смог лишь предупреждающие заклекотать, распахивая крылья и топорща когти на передних лапах. Их это не остановило. Люди вонзили в него что-то маленькое и острое, как большая колючка, и тело перестало шевелиться. Он мог лишь следить за странными приготовлениями: за тем, как они раскладывают сверкающие камушки, за тем, как чертят что-то на полу, за тем, как раскрывают большие пыльные книги. Страх поднимался из глубин души, но не находил выхода. Неподвижные лапы продолжали лежать на полу, а крылья — безвольно свисать по бокам. Не удавалось даже крикнуть.       Когда воздух задрожал, а символы на полу засверкали, перед глазами побелело. Раздался шум, звон, грохот. Мир завертелся и закружился. Боль ворвалась в тело, точно порыв осеннего ветра, и проникла под кожу, расплавляя её горячим железом. Дышать стало нечем. Кровь вскипала в жилах, но беспощадные люди не останавливались. Они продолжали что-то бормотать, а яркие камешки неистово наливались светом, будто отзываясь. Перед глазами стали проноситься странные картины. Чуждые. Смутные. Знакомые. Череда лиц и мест смешалась, а затем брызнула осколками, погружая его во тьму, и вдруг… Всё смолкло. Боль пропала.       Люди ушли.       С тех пор многое изменилось. Это коснулось не только тела, которое вдруг напиталось неведомой энергией, стало крепче и сильнее, но и кое-чего более важного. Самосознания. Впервые с момента рождения ему удалось четко понять, кем он является. Гиппогрифом, которому даровали имя Бланш, что означало «свет». Будто оказавшись в двух шагах от себя, Бланш огляделся, переосмысливая прожитые годы. С несвойственной животным тщательностью, он перебрал воспоминания, заново переживая каждое из них: вылупление из яйца, счастливое лицо мальчика, которого увидел первым, взросление, полеты в небесах, бесконечные болезни и странных людей, которые с ним что-то сделали. Кроме того, Бланш задал себе вопрос, который никогда бы не появился в разуме обычного животного:       — Кто я? — спросил он себя.       Ответ, тут же возникший в голове, поразил:       — Человек.       Бланшу потребовалось время, чтобы до конца осознать это. Бо́льшую часть жизни он провел, будучи животным, однако теперь почему-то причислял себя к роду людскому. Это было странно, неправильно. Часть него протестовала против этой мысли, агрессивно настаивая, что это вздор. Она представала в виде гиппогрифа, который яростно клекотал и бил лапами о землю. Однако другая продолжала задавать вопросы, пытаясь разобраться в том, что происходит, и с каждым днем набирала силу. Она появлялась в виде молодого мужчины, который с задумчивым видом ходил туда-сюда.       Сперва опасливо, постепенно, а затем всё лучше и смелее, человеческая часть начала подмечать детали и принялась строить логические связи. Вскоре это перешло в привычку, и теперь Бланшу не требовалось время, чтобы понять, что если к нему зашел мальчишка с мешком в руках, значит, принесли еду. Если солнце появилось в левом окошке, значит, наступило утро. Если в правом — вечер. Если пришел мужчина со шрамом на лице, значит, сейчас будет прогулка. Если птицы низко летали, значит, скоро будет дождь. Подобные выводы заполняли разум Бланша, и он жадно впитывал их, точно изнемогающий от жажды воду. Он специально начинал размышлять на разные темы, и откуда-то появлялись знания. Разрозненные. Обрывочные. Но такие желанные.       Бланш упивался тем, что обрел разум, но был вынужден столкнуться с неприятными последствиями. После долгих умственных усилий начинала болеть голова, и ему приходилось ложиться спать. Несмотря на то, что он стал чувствовать себя значительно лучше, отголоски прежней слабости иногда давали о себе знать. Впрочем, откуда-то Бланш знал, что ему просто нужно было время, чтобы восстановиться и привести в равновесие животную и людскую часть. К сожалению, пока он так и не понял, почему вдруг стал считать себя человеком. Был ли он им когда-то прежде? Пытался ли подражать им? Стал ли плодом чьей-то темной магии? Эти вопросы, как и многие другие, оставались без ответов.       Впрочем, Бланш знал, что это ненадолго. Однажды он всё узнает, а до тех пор будет наблюдать.

***

      — Вы сделали что? — раздался снаружи голос, и Бланш приоткрыл глаза. — Как вы посмели коснуться его без моего разрешения? Захотелось с головой расстаться? Или вы так уверились в своей неуязвимости, уважаемый верховый маг Эдгар, что забыли, как выглядит плаха?       Бланш узнал говорившего. Им был Калеб — тот самый мальчик, которого он увидел первым после рождения и который все эти годы заботился о нем. В воспоминаниях он представал в виде счастливого ребенка с широкой улыбкой на лице. Они часто гуляли вместе, и в такие моменты он сиял, подобно солнцу. Золотые волосы сверкали на свету, в голубых глазах отражалось любопытство, а руки, которыми он крепко сжимал поводья, сидя в седле, уже обрели силу благодаря тренировкам с мечом. Бланшу нравилось смотреть на него. Что-то внутри трепетало, веля оберегать этого хрупкого человечка, однако проснувшаяся осознанность отказывалась принимать его в роли хозяина. Нет. Теперь он был волен сам выбирать судьбу, ведь разумом сравнялся с людьми.       — Ваше Величество, прошу извинить, но я исполнять приказ покойного императора, — прозвучал второй, более спокойный, голос. — Он велел провести всё в тайне.       — Это не снимает с вас ответственности, — обрубил Калеб с несвойственным ему холодом. — Вы провели ритуал три недели назад, но сообщили об этом только сейчас. Неслыханная дерзость!       — Мне жаль, но вы были заняты, — излишне терпеливо и снисходительно сказал Эдгар. Бланш фыркнул и поднял голову. — Я подумал, что будет лучше повременить с этой новостью.       — Я надеюсь, впредь вы будете ставить меня в известность обо всем, что планируете делать с моим гиппогрифом. Чего вы в принципе добивались?       — Его Величество… покойный император велел магически усилить вашего гиппогрифа, чтобы вы могли полагаться на него в бою. Он хотел сделать вам подарок на день рождения.       Судя по звуку, Калеб невесело усмехнулся. Его голос пропитался ядом:       — Отец преподнес мне два подарка, Эдгар, — процедил он. — Умер и изменил моего гиппогрифа. Разумеется, я безмерно ему благодарен! А теперь потрудитесь объяснитесь, что натворили и какие у этого могут быть последствия.       — Как прикажете.       Дверь отворилась, и вошли двое. Сперва показался Калеб, повзрослевший и поблекший, а за ним мужчина в летах с посохом в руке. Между ними продолжали летать искры непогасшего конфликта, и от того, насколько иначе выглядел Калеб, Бланшу стало не по себе. Что-то внутри болезненно сжалось: животная часть заскулила, чем ввела человеческую в ступор. Двойственность ощущений привела к замешательству. Внимательно глядя на вошедших, Бланш не двигался с места и не знал, что предпринять. Впрочем, как оказалось, ничего не нужно было делать. Калеб твердым шагом подошел к нему, расправив плечи и вздернув подбородок, и положил руку ему на голову. Он посмотрел на него свысока, сверкая холодными, льдистыми глазами. Маг подошел секундой позже.       — Ваш гиппогриф родился достаточно слабым, отчего часто болел, — начал он. — Мы смогли напитать его тело магической силой, используя в качестве источника тигиллы.       — Тигиллы? — резко обернулся Калеб. — Сколько?       — Тридцать два кристалла высшего ранга. Это позволило усилить не только физическое состояние гиппогрифа, но и повысить его разумность. Я могу показать записи подготовки ритуала. Уверяю вас, побочных эффектов не будет.       Бланш заметил, как закаменели плечи Калеба. Между бровями появилась складка.       — Я понимаю, почему вы сердитесь, Ваше Величество, — продолжил Эдгар тем же снисходительным тоном.       — Неужели? Тогда напомните, почему тигиллы так важны для империи.       В глазах мага мелькнуло раздражение, но он послушно принялся пояснять:       — Тигиллы — крайне редкие и ценные магические минералы. Они — идеальный источник энергии, который мы применяем во всех сферах жизни: от медицины до создания оружия. Именно благодаря им империя возвысилась и не потеряла свой статус за последние триста лет.       — Верно. А теперь скажите, почему сто́ит с умом использовать их сейчас.       — Запасы истощаются, и в ближайшие полвека мы полностью выработаем наши шахты, что поставит империю под угрозу. Сейчас эта проблема стоит особенно остро, так как тигилловая жила — Рипсалис — осталась вне досягаемости.       Калеб бросил на мага испепеляющий взгляд.       — И даже зная это, вы потратили тридцать два кристалла высшего ранга.       — Такая растрата действительно… угнетает, — кивнул Эдгар. — Впрочем, результат не может не радовать. Отныне, в бою, вы сможете полагаться на своего гиппогрифа.       — Чудесно, — сказал Калеб без тени улыбки на лице. — Я безмерно рад. Однако хочу, чтобы вы помнили: если Бланш заболеет или умрет, ваша голова полетит с плеч первой.       Уголок губ мага дрогнул, но он сохранил хладнокровие.       — Как вам будет угодно.       — Жду записи о ритуале до конца дня, — сказал Калеб, отворачиваясь. — Можете идти.       Эдгар поклонился и вышел.       Повисла тишина. Бланш повел крыльями, попытавшись заполнить пустоту хотя бы легким шорохом, и это немного помогло. Взгляд Калеба пронзил его, точно острая пика, однако вскоре смягчился. Напряженные плечи расслабились, а руки стали осторожно перебирать перья на загривке. Калеб ничего не сказал. Морщинка между бровями так и не разгладилась, и Бланш снова оказался в растерянности. Животная часть беспокойно заметалась, не узнавая своего человека, и отчаянно захотела вернуть улыбку на его лицо. Человеческая же возмутилась прошедшим разговором — той частью, где Калеб укорял мага за использование тигиллов. Даже если кристаллы были очень ценными, разве они были дороже его жизни и здоровья? Если бы Бланш умел говорить, его внутренний человек уже высказал бы всё, что думает.       Правда, на сей раз у него не оказалось и шанса занять главенствующую роль в сознании. Преданность и беспокойство животной части вытеснили его на периферию, почти полностью заглушив. Ему оставалось лишь наблюдать. Со стороны смотреть, как двигается тело: как он поднимает голову, а затем тянется клювом к пуговице, чтобы потеребить её. Память подсказала, что это всегда веселило Калеба, и не подвела. Тот посветлел лицом и без страха взялся за клюв руками.       — Балуешься? — негромко спросил Калеб, и лед в глазах растаял. — Кажется, тебе действительно стало лучше. Может быть, прогуляемся? Что скажешь?       Бланш отпустил пуговицу, заклекотав, и широко расправил крылья, поднимаясь на ноги. Калебу пришлось отойти на несколько шагов, чтобы не упасть. Улыбка стала немного шире.       — Постой, я велю снарядить тебя, — он вскинул руку в особом жесте, и Бланш привычно замер. Человеческая часть снова воспротивилась, но не добилась результата. Калеб вышел, и снаружи раздался его голос. — Йерн, приготовь всё к прогулке по саду и седлай Бланша.       — Слушаюсь, Ваше Величество, — тут же прозвучало в ответ.       В стойло вошел мужчина со шрамом и быстро выполнил свою работу. Он закрепил седло, проверил подковы на задних лапах, а затем вывел Бланша под уздцы. Устав спорить, человеческая часть опустила руки и стала лишь вполголоса ворчать на происходящее. Животная часть радостно затрясла крыльями, предчувствуя веселье, и с любопытством оглянулась, впервые увидев сад настолько четко и ярко. Раньше всё было подернуто пеленой, будто в тумане, солнечные лучи почти не грели, а ветер лишь неприятно трепал перья.       Теперь же Бланш мог насладиться видом и ощущениями. Впереди раскинулся дивный сад со множеством деревьев, кустарников и вымощенных дорожек. В центре находился большой фонтан. Каменная девушка держала на плече вазу, из которой текла вода, а вокруг собрались маленькие зверьки. В воздухе витал сладкий цветочный аромат. Мягкий ветер колыхал листву и ласково гладил Бланша, заставляя подставляться мордой под воздушные потоки. Теплые лучи солнца согревали окрепшее тело и скакали по растениям, прыгая с листочка на листочек. Сад казался таким большим, что окна дворца по размеру равнялись самому маленькому когтю, и Бланшу впервые стало интересно, как это красивое здание выглядело вблизи.       Калеб оказался недалеко под сенью деревьев. Он стоял рядом с двумя молодыми мужчинами, лет двадцати пяти на вид, которые травили байки, скрашивая ожидание. Оба были одеты в добротную форму и вооружены короткими мечами. На специальных ремнях на левом бедре крепились кинжалы, а на перчатках сверкали яркие камешки, от которых исходила какая-то энергия. Их совершенно не смущало, что господин ничуть не улыбался, слушая забавные истории, и они продолжали наперебой рассказывать что-то, едва не разыгрывая сценки по ролям. Спустя одну логическую цепочку и два тычка от человеческой части, Бланш понял, что они были охранниками Калеба. Его верными слугами.       Правда, осталось непонятно, почему им позволялись такие вольности, как громкий смех и кривляния.       Они прекратили дурачиться лишь тогда, когда Бланша подвели ближе, и склонили головы в почтении. Даже их кони, которых привели некоторое время назад, присмирели. Калеб остался единственным, кто спокойно отреагировал на его появление, а потому без лишних разговоров вскочил в седло.       — Отправляемся, — сказал он.       Калеб направил Бланша вдоль дорожки, сперва взяв медленный темп, и охранники поскакали следом, снова попытавшись завязать разговор. Судя по тому, что Калеб не прерывал их и не велел заткнуться, он был не против. Вероятно, он воспринимал болтовню охранников как белый шум. Бланшу же стало любопытно, о чем они говорили, и его человеческая часть снова попыталась взять верх. Она принялась прислушиваться, жадно впитывая информацию, которая по бόльшей части представляла собой очередные россказни о похождениях кого-то из стражи и том, насколько плачевно всё закончилось для бедолаги.       Судя по всему, где-то во дворце служил очень невезучий парень, для которого каждая встреча с девушкой заканчивалась катастрофой. Некоторые считали, что его прокляли, пусть такая магия давно ушла в ранг забытого колдовства. Другие предполагали, что боги решили так посмеяться над ним, и ему следовало отправляться в храм, чтобы вымолить прощение. В противном случае, его до конца жизни будут преследовать неудачи, а о семейном счастье придется забыть. Несмотря на то, что из уст охранников истории о несчастном парне звучали очень весело, Бланшу стало его жаль. Он даже резко распахнул крылья на очередном взрыве хохота, чтобы прервать их.       — Достаточно, — сказал Калеб. — Сменим тему.       Охранники недоуменно переглянулись, выдержав паузу в несколько секунд, но тут же нашли, о чем ещё поговорить.       — Ваше Величество, правда, что в этом году вы будете вести Великую Охоту? — спросил один.       — Конечно, гений, — мгновенно отозвался второй. — Лишь император может возглавлять такое событие. Совсем дурак, что ли?       — Не дурак! Просто Его Величество очень юн. Может быть, он решит не проводить праздник в этом году.       — Ты сомневаешься в Его Величестве?!       — Кто ещё из нас дурак! Я лишь переживаю, чтобы всё было в порядке. Хорошие охранники так и делают.       — С каких пор ты — хороший охранник?       — С таких же, с каких и ты.       — Да, — невозмутимо прервал перепалку Калеб. — В этом году я поведу Великую Охоту. Нет причин лишать народ праздника.       — Вот видишь, — второй охранник подъехал к первому ближе и пнул его по ноге.       — Эй!       — Тише, — сказал Калеб без строгости в голосе. — Вы ведете себя, как дети.       Они отозвались хором с широкими улыбками:       — Простите, Ваше Величество.       Несколько минут они ехали молча.       — А когда будет охота? — спросил первый охранник, который, кажется, не мог выдержать и минуты тишины.       — В день Середины Лета. По традиции, будет большой праздник, множество угощений и гуляния на главной площади.       Бланш попытался вспомнить что-нибудь о Великой Охоте, но ничего не пришло в голову. Кажется, он никогда не участвовал в этом, а потому лишь смутно смог понять, что там могло быть. Впрочем, для того, чтобы осознать, насколько важным было мероприятие, много усилий не потребовалось. Правда, в голове тут же возникли вопросы. Один из них озвучили пару минут спустя.       — Вы будете участвовать на гиппогрифе?       Калеб ответил не сразу. Он провел по шее Бланша пару раз, размышляя.       — Вероятно, да, — сказал он. — Если верховный маг не врал, Бланш теперь здоров и полон сил. Он сможет с честью пройти испытание.       Охранники переглянулись. Человеческая часть гиппогрифа забила в тревожный колокол, услышав о каком-то испытании.       — Ваше Величество, вы сомневаетесь в своем решении?       — Сперва я хочу лично убедиться, что Бланш в порядке, — сказал Калеб. — Отныне мы будем тренироваться по утрам, и по результатам я решу, будет ли он участвовать.       Бланш забеспокоился и повел крыльями. Впрочем, вскоре ему пришлось забыть о недавнем разговоре, ведь прогулка из спокойной стала быстрой. Охранники предложили поиграть в салочки, чтобы размять скакунов, и Калеб согласился. Следующий час Бланш носился за двумя резвыми конями, которыми управляли хохочущие мужчины, и без особого труда настигал их раз за разом. За то, чтобы осалить их, отвечал Калеб. Как только они подъезжали достаточно близко, он ударял охранников плоской стороной меча, убранного в ножны. Те симулировали чудовищную боль, но уже через пару минут возвращались в игру.       Когда охранники стали гоняться за ними, Бланш впервые за долгое время взмыл в небо. Он распахнул крылья и оттолкнулся от земли, ловя ветряные потоки, и пьянящее чувство свободы заполнило до краев. Разумеется, их уже никто не мог догнать, а потому Калеб с удовольствием сообщил, что они победили. Кроме того, он похвалил Бланша за старания и отметил, что его сила действительно возросла. Раньше они не могли летать так высоко и так долго, однако сегодня это не составило труда. Возвращаясь на землю, Бланш довольно задирал голову, ликуя как животной частью, так и человеческой. Впервые за долгое время внутри воцарилась гармония, приправленная гордостью за себя и радостью первого осознанного полета.       — Вы были великолепны, Ваше Величество! — хором воскликнули охранники, когда Калеб спешился.       — Похоже, Бланш действительно окреп, — кивнул он. — Однако радоваться рано. Эффект может быть временным или иметь побочное действие.       Охранники переглянулись, тяжело вздохнув, и Калеб недовольно посмотрел на них. Однако разговор развиться не успел, так как к ним побежал слуга.       — Ваше Величество, госпожа Амелия желает поговорить с вами, — сказал он.       — Матушка? — нахмурился Калеб. — Что-то случилось?       — Не могу знать, господин. Она ожидает вас в беседке у малого фонтана.       — Хорошо, скоро буду, — кивнул Калеб, и слуга убежал.       Калеб не отправился к матери сразу, и ещё некоторое время они неспешно прогуливались по саду. Бланш вспоминал, какой была Амелия, но в разуме всплывали только холодные глаза и фарфоровая кожа. Некоторое время спустя они вышли к беседке, где в тени на роскошной софе восседала женщина. Вокруг нее расположились фрейлины с книгами в руках, рукоделием и арфами. Играла легкая музыка, недалеко журчал маленький фонтан.       Калеб спешился и взял Бланша под уздцы, походя ближе.       — Матушка, — сказал он, кивнув. Фрейлины склонились, приветствуя его.       — Сын мой, — поприветствовала Амелия, и её взгляд пронзил, точно смазанная ядом игла. — Присядь, я хочу с тобой поговорить.       Бланш переступил с ноги на ногу, забеспокоившись. Что-то внутри закричало об опасности, и он захотел увести Калеба прочь. Однако тот не сдвинулся с места, даже когда поводья натянулись. Калеб положил руку ему на шею, успокаивая, и пронзил мать таким же ледяным взглядом.       — Я постою, — сказал он, и в воздухе замелькали искры. — О чем вы хотели поговорить?       — О Рипсалисе, разумеется.       Бланш четко понял, что разговор будет совершенно неприятным, и от этого вздыбились перья на загривке.