Своя судьба

      — Саша, что ты такое притащил? Чертёж?       — Нет, Миша. Помнишь, я рассказывал про странного коня? Ну того, у которого нарушено расположение костей и внутренних органов. И он бы не выжил и без никотина. Мне казалось, что когда я его вижу, идя на репетицию, то он всё время разный. И знаете что? Так и есть. Прошлый раз был с переломом шеи, а сейчас просто с вывихом. Совершенно другой. Вы не хотите идти со мной к деканату, и я решил принести плакат сюда.       — А он хорошенький. Его рассматривать хочется.       — Маха, он мёртвый!       — Но ведь тебе самому, Саня, понравился.       — Это чисто научный интерес. Я бы хотел кое-что перетереть с этим художником. В рамках защиты животных от жестокого обращения. И мы же сейчас в поисках чего-то оригинального. Ну да, неплохой рисунок. У нас в универе пропагандисткая лабуда вообще взгляд не цепляет. Жаль, только плакат уже весь исписанный и вымазанный. Очки ещё пририсованы и крылья. Непонятно, как он выглядел до надругательств.       — Значит, нам надо отловить его ещё чистым.       — Гаврила, ты предлагаешь охотиться за плакатом о вреде курения? Когда у нас в группе только Маша не балуется. Да мы настоящие панки прямо! Против формализма и правил.       — Шура, я тоже хочу увидеть изначальную задумку. И понять, прав Саня или нет.       — А ты в строении коней разбираешься, Миша?       — Поручик, я про оригинальность. Но на самом деле, да, это ни к чему. Прости, Саня, лошадь нам не подойдёт.       — А если «Конь в пальто»?       — Нет, Шура, пожалуйста. Мы не будем играть в игру: закончи выражение, начинающееся на «Ко».       — Хорошо, Яша, давайте просто поиграем.       — «Кольца Сатурна»? «Коперники»? Всё равно ещё десять минут до конца пары.       — Тогда, Саш, лучше пойдёмте, реально прошвырнёмся по вузу. Заценим пропаганду на других факультетах.       Блин, лучше бы студенты стены разрисовывали. Человек же старался. Всем кушать хочется, а здесь даже к выносу мозга интересно подошли. Да, Саша притащил ещё самый целый вариант. Хотя я в лошадях и не разбираюсь, но на вид они, правда, разные. А стиль один. И все умерли какой-то зловещей смертью, не связанной с сигаретами. Нам Саня предоставил отчёт по каждому. И мы свистнули ещё одного с оторванным углом возле библиотекарей. Жертву перенапряжения. Если их где-то заказали, то скоро вывесят новые. Хотя они, похоже, сделаны вручную, значит кто-то их отрисовывает в любом случае. И этого кого-то я бы тоже непрочь увидеть.       — А круто раньше других в институт заходить!       — Я бы, Машенька, выспался лучше после ночного дежурства.       — У нас скоро концерт перед комиссией. Чего мы достигли за учебный год, нужно готовиться. Чтобы аудиторию не отобрали.       — А давайте, «Комиссия»?       — Нет, Поручик, и «Комиссар» тоже нет. Пока всё мимо.       — Смотрите лучше сюда, наконец-то мы у него первые зрители.       Я хочу спросить у кого, пытаясь обнаружить очередного трагически погибшего коня. Которых, стараниями Саши, у нас уже собрался целый альбом. И столбенею. Такого чудика нельзя оставлять здесь. Тем более вместе со словом «советы». Ему много чего предложат. Он не проживёт целым и полдня. И так думаю не один я, Саня подходит к стенке, но не дотягивается. После очередного его прыжка, плакат оказывается внизу, и мы успеваем сбежать, услышав ругань уборщицы.       — Получается, что он или она из наших?       — Видимо так, Маша. Вчера после репетиции рисунка ещё не было. Сомневаюсь, что секретарь бы стала вешать полученный извне плакат после десяти вечера.       — А может, мы не заметили?       — Саня своих лошадей бдит.       — Но это могут быть разные люди. Один — по курению, другой — по этому пеньку.       — Нет, Маха. Рисователь один.       — Как ты это определил, Саш? По направлению мазков?       — По почерку. Он или она без трафарета пишет.       — А если рисует один человек, а за буквы отвечает другой?       — Значит, будем искать всех этих «Кукрыниксов».       — Кстати, неплохой вариант, Миш.       — Я согласен с Машей.       — А тебе, как, Саня?       — Как будто не моё всё-таки.       — Вот и я, как-то не уверен. Но ты, Шур, запиши, пожалуйста, и этот. Вдруг кому-нибудь пригодится.       — А с советами что делать будем?       — С чьими?       — Ну теперь нашими. И тех, кого мы собираемся искать.       — Надо ему другое название придумать.       — Гаврила, мы со своим никак не определимся. Но этот знак, я понимаю, принимаем единогласно? Можно, я тоже его гляну ещё раз? А то ты, как до тебя очередь дошла, его из рук не выпускаешь.       После своего зачёта прохожусь по вузу один. На остальных факультетах чудики злые и чёрно-белые, и почерк совсем немного, но гуляет. Как будто их рисовали уже после того, как мы сняли наш вариант. Сначала подавляю желание увеличить нашу коллекцию картин уже точно одного художника ещё парой экземпляров. А потом плюю на всё, и возвращаюсь в репетиционную аудиторию со всеми возможными советчиками. Интересно, это творчество кого-то из студентов или преподавателей?       В отделе кадров ничего не знают. На нашем факультете художников нет. Среди актёров тоже. Остальные деканаты нас послали. Даже Шуру. А на околохудожественных специальностях учатся больше тысячи студентов и студенток. Не считая аспирантов. Хоть бы этот творец свой автограф оставлял, что ли?       После сессии новых произведений не наблюдается. В отпуске этот человек, на каникулах или уже выпустился? И мы так и не пересеклись.       В сентябре на всех факультетах красуются плакаты с надписью «Курение — твой смертный приговор» и сигаретой, дым от которой образует удавку. Первокурсникам что-то объясняется вообще без иллюстраций. Шрифт идеально печатный. Трафаретный. Глядя на наши унылые лица, Яша тащит всех к расписанию самого вероятного деканата таинственного художника, где мы выясняем, что у всех курсов сейчас месячная практика. Может, он или она студент и сейчас просто заняты? Уже что-то. Есть надежда, что вернётся в институт. Когда я говорю это вслух, Яша делает страшные глаза и тыкает в расписание ещё раз. Я не врубаюсь, на что он намекает. Этот почерк не похож на тот, со старых плакатов. Аккуратные, но прописные буквы. Собираюсь спросить, что он пытается нам показать. И внезапно до меня доходит. Рамка расписания, если присмотреться, не сплошная линия, а мелкозвенная цепочка, прорисованная вручную. На которой в некоторых местах видны почти незаметные рожки и листики. Но здешние работники — настоящая гордость страны. Они не выдали бы своих тайн даже под ужасными пытками.       Через две недели Машка притаскивает потерянную кем-то шпаргалку по теории искусств, половина которой представляет из себя детективный рассказ с пошлыми примечаниями. У всех персонажей есть прозвища и странные привычки. Начало зарисовки зловещее, кульминация кровавая, а затем повествование обрывается самым неожиданным образом. Яша говорит, что для полного счастья только этого сочинителя нам в группе и не хватает. Ну, кроме художника. А я молчу, потому что шпаргалка написана слишком мелко и скомкано. И я действительно не понимаю, тот ли это человек, которого мы искали. Тот, кого ищу я.       С окончанием практики доска объявлений превращается практически в вернисаж. Теперь за несчастной лошадью охотятся разнообразные монстры с татуировками в виде сигарет или слов «табак» и «никотин». А ещё появляется персонаж, который плохо учится и, видимо, поэтому страдает физическими и психическими расстройствами почище непарнокопытных. Как будто, этот студент не проходил творческую практику, а ждал, чтобы вернуться к своей неблагодарной работе.       К декабрю количество плакатов резко уменьшается, потому что растёт число важных объявлений. Теперь сложно незаметно тыбрить пару штук каждую неделю. Отстающий студент становится всё печальнее и всё больше похож на обычного человека. Правда, с хвостами, как у обезьяны. Как тщательно мы не дежурим возле деканата, ни разу не можем засечь студента, выходящего оттуда с плакатами. Он просто реальный ниндзя. Я думаю, что это парень. Потому что девушек с расстройствами было меньше в разы. А хвостатых сейчас не осталось совсем.       Я переписываю своё расписание зачётов. И куда здесь втиснуть репетиции? У Шуры вторая смена на заводе, Яша по утрам занят в лаборатории. У меня с Поручиком на фирмах график два через два. Саня или в порту или на рынке по выходным. А у Машки очередные шабашки на похоронах. Мы работаем ради нашей музыки, а заниматься ей получается и некогда. Беспросветный тупик.       -… И шут бы с вами, ну не нравится, бывает. Мне самому не все по душе. Можете дорисовывать и писать на них в разумных пределах. Но рвать их зачем?       Если бы он не говорил прямо за моей спиной, я бы даже его не услышал. Как будто он в моей голове или я по ошибке влез в чужую. По привычке я смотрю на плакат. Там изображён очередной грустный двоечник. А вся нижняя часть рисунка примерно от его колен до дыр расцарапана стержнем. Я оглядываюсь, но вокруг полно девчонок. И ни одного парня. Просто мистика какая-то. Но настроение улучшается. Художник существует. Мы его обязательно найдём, и всё наладится. Я уверен. А ещё нам нужен рассказчик. Как на нашем символе. Где только на самом деле найти этих двоих?       Ещё примерно час остался до конца экзамена, и начнём репетировать. Наверное, у этого парня тоже сессия ещё. Ничего нового пока не появляется. А может, я ошибся, неправильно услышав, и тот незнакомец переживал по другому поводу.       Обычно наезжают на нас, но сейчас спорящие на коридоре прямо напрашиваются на замечание. Странно, что никто им его ещё не сделал. Надо хоть глянуть на этих смельчаков. Чуть приоткрываю дверь. Один стоит вполоборота. А другого я почти не вижу. Во-первых, его заслоняет собой стоящий, а во-вторых, он почти лежит на сидении парты.       Ого, фальцетом прямо. Этого точно надо к нам звать. Декламировать он сможет. Я оглядываюсь, народ кивает и я выхожу из аудитории. Ладно, раз их двое сейчас, то придётся приглашать обоих. Хотя стоящий явно не вольётся в группу. Но невежливо обратиться к одному, когда они вместе. И я направляюсь прямиком к парте.       Я что-то говорил про вежливость? Да пошли они оба! Хотя сидящему я бы, не смотря ни на что, дал ещё один шанс. А впрочем, чёрт с ним, нет так нет. Я собираюсь показать, что на этот раз мимо скрещенными руками, но вместо этого почти по наитию прикладываю указательный палец к губам. Все замирают. И я слышу спокойный голос. Поиск закончен. Это он. Стопроцентно.       Вот уж хрена его отчислят сейчас. Не для того мы перерыли весь институт. И я подхожу к Шуре за чистым листом.       — Это же парень был, да? Мы правильно услышали? Хоть и пытался девушкой притвориться.       — Парень, Маш. Он ничего не пытался, а просто прикалывался.       — Так ты позвал его к нам?       — Нет, там… В общем, неудачный момент был. Кто историю недавно сдавал? Диктуйте, что помните, про перестановки в Думе семнадцатого года.       — А есть время подумать?       — Нет, Саня, вообще нет. Ему нужно за двадцать минут ещё и успеть выучить ответ.       Даже курс совпадает. Просто невероятно. Так же, как и то, что он учится хреновей некуда. Что-то мне подсказывает, что та шпаргалка точно его рук дело. Блин, а ведь реально, почти же себя рисовал последнее время двоечником.       И чего он так напугался? Действительно. Это же он нас искал по вузу. Или он думает, что я и его ударю? Ага, или что шутка удалась, и не его друг, а он сам в моём вкусе. Как раз в стиле его детектива. Дурацкая ситуация. От размышлений меня отвлекает скрип двери. Надо дать ему время на подготовку. Закрываю аудиторию, стараясь не замечать вопросительных взглядов. Вот и всё. Теперь от нас ничего не зависит. Его подача.       Чёрт, как хочется курить! Почему я уверен, что его приход изменит всё? Он же просто… Он это он.       Он влетает и, даже не дав себе времени отдышаться, всех благодарит. Неплохое начало.       Или отвратительное. Если он вообще никогда не занимался музыкой. Как учить плавать, сбросив человека в глубокий ледяной бассейн.       Шура что-то показывает ему в тетради, пока остальные настраиваются. Андрей крутит в руках медиатор, тоже сидя на парте. И в этот момент дверь опять открывается и в аудиторию сначала заглядывает, а потом смело заходит его товарищ с разбитой губой.       — Князев, а предупредить меня можно было? Хорошо, что девчонки видели, куда ты делся. Добрый день! Я Валентин Щелкунов, староста группы. Ты когда собираешься в деканат идти?       — Думал, ближе к пяти. Я не забуду, ты же знаешь.       — Расслабься. Я договорился. В честь твоей первой пятёрки у тебя пять выходных. Отдыхай, отличник.       — Шутишь?       — Я тебя хоть раз обманывал?       — Никогда.       — Ну давай тогда, до понедельника.       Не знаю, что меня толкает на этот раз. Вроде я говорил себе, что этого парня не будет в группе. Но, видимо, ошибся.       — Стой, Щелкунов!       — Что тебе ещё надо? Я не должен был тогда так с тобой говорить. Но у нас вроде боевая ничья.       — Я не про то. Будь и нашим старостой тоже. У вас группа, и у нас. Только музыкальная. От тебя нужно только договариваться и не обманывать. Но вроде ты это уже умеешь.       — Группа, значит? Ну допустим. И как же вы называетесь?       Шура шепчет Андрею, что нужно слово на «ко».       — Король…       Да уж, более идиотского начала и не выдумать. Но отступать некуда. И я вспоминаю тихий голос за своей спиной.       — И шут!       Шура хмыкает и пишет наверху новой страницы наше совместное предложение. И ставит под ним дату. Выбор сделан. Посмотрим, насколько он будет успешным.