Своя судьба

      Вот зачем меня так трясти? Только голову немного отпустило, и опять. «Андрей, Андрей, Андрей!» Девятнадцать лет уже Андрей. Ну, без малого. Щелкунов, не тормоши меня, пожалуйста. Меня сейчас укачает. Угораздило же оказаться в первый день на посвящении в студенты рядом с будущим старостой. И стать в итоге твоим корешем. Отличник и не совсем. Вернее, совсем не. Но пишу картины я стопудово лучше тебя. Когда настроение есть. А когда нет, то я их совсем не пишу. И конкуренцию тебе не составляю. На отсутствии соперничества мы в итоге неплохо сошлись. Хотя только благодаря своей технике рисования я до второго курса и дотянул. Ну и потому, что нас всего три парня на двадцать семь девчонок в группе. Видимо, остальные предпочли институту культуры более престижные университеты.       Что ты мне, Валик, сейчас пытаешься втолковать? Что пока все не отстреляются, тебя не отпустят? Ну посиди тогда рядом, отдохни немного. Я сам только поспать прилёг. Тебе хорошо, ты прямо на гулянке выспался. После стограммовой рюмки залпом. Мы прямо на тебя закуску и ставили весь вечер. У меня даже пара набросков этого натюрморта осталась. А ребятам тоже нужно время подготовиться к чему-то там, что они сейчас делают. И вообще, судя по твоему нервяку, ты ещё сам в аудиторию и не заходил. Тогда что ты ко мне прицепился? Повторяй себе спокойно конспект. Зачем торопиться? Успеем мы домой. Вон даже вчера на последнем уехали, а ты в себя в автобусе пришёл и сам домой почесал. Но тогда если мы сейчас опять вместе, то или я сплю, или мы в универе, получается? Ну или два в одном. Ёлки, по ходу, верный последний вариант. Чёрт, я реально на лавке от парты на коридоре лежу! И мятый костюм намекает на какую-то проверку знаний.       Я медленно принимаю сидячую позу, но, естественно, слишком резко для похмельного состояния. Кто я, уже понял. Тот, кто своей меры никак определить не может. Теперь вопрос, где я. Жука злить не буду. Он и так на измене. Явно, в своей альма-матер в городе-герое Ленингра…, то есть уже в Санкт-Петербурге. В историческую эпоху живём. Точно, мы же сегодня историю сдаём. Последний экзамен в этом семестре. Конец зимней сессии. Прямо праздник. А, меня же Парфёныч отправил ответ на какой-то билет искать. Но я, видимо, после Илюхиной днюхи пытался побыстрее найти горизонтальное положение. И где тогда мой билет интересно? В штанах нет. В пиджаке тоже. А хотя вот в левом кармане что-то мятое. «Партийный состав государственной Думы 1917 года.» Блин, ну и голос у тебя, Жук. Только на железнодорожной станции объявления давать. Нет, просто рассказать мне ответ по-нормальному. Так вместо этого дружественный мне представитель местной власти гундит вопросительно, какие я партии уже нашёл. Мне, Валик, не до поисков было. Совсем другое снилось. Не сказать, чтобы приятное, но в целом не про учёбу. Я бесцельно шатался с одногруппниками по сосновому лесу, пока не вышел на относительно открытое пространство перед поляной-впадиной. Все мои знакомые остались на другой стороне, а я отошёл примерно на километр, обойдя яму. И вдруг вижу, что по поляне рыскают дикие звери. Штук пять или шесть самых разных. А передо мной одно только хлипкое дерево без веток, на которое я опираюсь. Ничего в руках, на земле только шишки. Одну я поднял и зажал в руке, почему-то в левой. Кричать не особо могу, что-то с голосом. И укрыться негде. Поэтому я просто наблюдаю. И в какой-то момент звери меня тоже заметили. Лось и медведь бросились ко мне, убежать я не смог, и они довольно быстро меня догнали. Я думал сопротивляться, но сразу прикинул, что силы не равны. Но они меня не сожрали и не покалечили. А просто я стал одним из них. Сначала боялся, потом привык, а со временем и понравилось. Но вот кем я стал, я так и не узнал. Да, Щелкунов, я опять в своих фантазиях. Как можно быть по жизни таким нудным человеком, ты вообще сегодня улыбаться пробовал? Зачем ты меня в реальность опять выдёргиваешь? Тебе, здесь снаружи, наверное, в падлу блистать без публики. Или переживать, как сейчас. Все, кроме меня, или в аудитории, или свалили уже. Вслух я, конечно, этого не скажу. Потому, что это неправда. Если бы не Щелкунов, так выгнали бы давно уже меня из института. Хороший человек ты, Валька. Но чересчур правильный. Как и наша спецуха. В рамках всё время. Какое же это тогда творчество? Скучно мне так учиться. Даже в нашем институте и на нашем факультете.       — Да ни холеры не помню я эти партии, Жук. Зачем вообще Парфёныч меня отправил на коридор? Типа я в библиотеку сгоняю и выучу за два часа этот билет? Надо он мне сто лет. Страна уже развалилась, скоро никому ничего не понадобится, а уж художнику так точно. Или ты думаешь, я буду на картинах метки ставить: «написано через сто лет после образования коммунистической партии»?       — Ну, а чего бы и нет, Князь? Ты же любишь текст на рисунках. А вообще зачем ты первым зашёл и без подготовки решил отвечать? Хотя бы подумал немного, послушал чужие ответы, так наскрёб бы и на свой.       — Время не рассчитал, припёрся слишком рано. А в аудитории голова сильно болела, а вокруг все ручками скребли по бумаге. Да и зачем мне это необходимо? Куда мне лезть в научные дебри?       — Действительно, куда тебе, ты вообще сильно не рвёшься по учёбе. Выводишь красками факультетское расписание и объявления, рисуешь плакаты о нерадивых студентах и вреде курения. Дохлых коней, хвостатых чудаков с печальными лицами. Их постоянно срывают и портят все, кому не лень, а тебе снова гуашь в руки и давай заново. Не жаль потраченного времени? Куча ручной работы за копейки. А мог бы просто без напряга стипендию получать, как все.       — Мне самих работ жаль, что они исчезают. А так… Зачем мне быть, как все? Ну не закатывай ты глаза, я серьёзно. Что мне из предложенных предметов в профессии пригодится? Этика семейной жизни? Вот сильно сомневаюсь, что Элла Алексеевна слово «член» сочетает с чем-то, кроме «партии». Судя по её лицу в красных пятнах на семинарах, наша преподша и от слова «секс» в обморок падает.       — Ну она, и правда, слегка не от мира сего, но все остальные нормальные. И преподы, и предметы.       — Какие, например? Философия? Политэкономия? Мне начхать на них. Слышишь, Валик? Начхать на всё и сразу. Но особенно на партии. Это, п..... вообще. Я что тебе, певец, партии учить? До- ре-волюции плохо жилось. Ми-ры распадались на части. Фа-шисты…       — Причём здесь фашисты? Тебе наши партии семнадцатого года нужны. Всего один из трёх вопросов тебе выделил профессор, и тот ты подготовить не можешь.       — Соль-ются па-ля…       — Князь, не ори, пожалуйста, на всё фойе. Парфёныч глухой, как тетеря, но ты же вон народ из соседних аудиторий отвлекаешь своими стонами.       — Я партии учу, Жук. Женские же тоже бывают, у нас равноправие. Си-рены до-стигнут…       — Хватит, Князев. Что ты на нас, беззубый, так уставился, мы сейчас не на выставке. Чего выперся уши греть? Не подходи сюда, у нас своя компания. Вали в другое место, коридора мало? И нечего на нас так пялиться, мы не по голубым делам. Вот с…. Б…., ты, Андрюха, почему так резко замолчал? Он мне губу разбил. Как я теперь на экзамен пойду? И для чего выходил? Мне по роже съездить? Вот, скотина, хоть бы прощения попросил. А ты просто сидишь, глазами хлопаешь.       — Сам, Валька, не ори. Так-то вы квиты, ему не за что извиняться. Но почему ты сам всегда от моих приколов так бесишься? Как с цепи сорвался. Тебе казённого места стало жалко, что ли? Или я о тебе чего-то не знаю и ты на самом деле так оригинально того парня склеить пытался? Соболезную, ты не в его вкусе, похоже. Но портрет его могу тебе нарисовать. На хрен цеплялся к человеку, раз защищаться не умеешь? А мне он ничего плохого не сделал. Так чего я встревать буду?       — Зашибись, Князев, ты товарищ. Просто я устал уже от твоих бредовых идей и абсурдных шуток. Я постоянно их выслушиваю, а ты за меня, смотрю, впрячься не спешишь… Попрут тебя из института, в армейке быстро научишься эсеров от кадетов отличать. Ну или петь, как только что собирался. Только так пищать не советую, не поймут. Я захожу, а тебе двадцать минут подготовиться. Пока я буду отвечать.       Не пугай меня, Щелкунов. Придумаю, как откосить после института. А со второго курса ещё никого служить не выперли. Дверь слева от меня практически хлопает, запуская секундомер до моей пересдачи, а я просто сижу и не двигаюсь. И закрываю глаза. Не буду я готовиться. Не наелся, не налижешься. Да и настроение пропало. Почему Валик в мой юмор не въезжает? Я ведь хотел его успокоить, а не разозлить. Или мне, на самом деле, не стоит больше дурковать. Зато портрет отстающего буду с натуры писать. С помощью зеркала. Жук, конечно, наплетёт, что я сейчас зубрю билет по своему конспекту, ну или ищу чужой нормальный. Кстати, почему я так и не поступил? Попросил бы у кого-нибудь из сдавших уже. Из тех, кто последним выходил. Или хотя бы шпоры. И сильно бы их шпаргалка мне помогла? Я свою собственную после вчерашнего прочитать не могу. Хоть ты бинокль проси. А у остальных совсем мелкие буквы. Логично, им же не надо, чтобы другим было понятно писать. Или, может, сказать, что я кровь из носа в туалете останавливал после драки. А вот это мысль, у Жука губа разбита, мало ли что мы не поделили. Но так я и его, и себя ещё больше подставлю, нет не пойдёт. Странно, что Парфёныч не сразу меня в деканат отправил. От меня же разит, что я сам чувствую. И опять Валик меня трясёт, что-то быстро управился.       — Щелкунов, отвали, а? Дай мне ещё минут десять. А то я натурщице твоё лицо пририсую. Или утопленнику на плакате.       — Лучше утопленнику. Только не по центру, а где-нибудь сбоку. Не спи, замёрзнешь. Перепиши. Ну или не свети, что почерки разные. Я набросал, что мы все вспомнили. На трояк хватит. Как отпустят, зайдёшь к нам, есть разговор.       Голос незнакомый. Поточный староста, наверное, я его плохо помню, а он где-то здесь бегать должен. Хотя какое ему до меня дело? Но поблагодарить всё равно надо. Я нехотя открываю глаза. И отшатываюсь от протянутой ко мне с листком руки, серьёзно приложившись спиной о лавку, а затылком о стенку. Надо мной возвышается недавняя жертва красноречия Щелкунова и его обидчик в одном лице. С чего бы он решил меня выручить? И о чём нам разговаривать, я его первый раз увидел десять минут назад. Сам парень продолжает пристально на меня смотреть с непонятным выражением. То ли изучая, то ли сдерживаясь, чтобы не заржать над моим испугом. Выхода нет, и я принимаю неожиданную и непрошенную, но необходимую сейчас помощь. Бегло просматриваю лист. Собираюсь что-то сказать, но кроме «пиши разборчивей» в голове ни одной мысли, хотя прочитать написанное я всё-таки могу. И даже в памяти всплывают похожие слова Парфёныча. А в этот момент опять открывается аудитория напротив, и оттуда показываются четыре или пять голов, чтобы тоже уставиться на меня. Парень оборачивается на звук и сразу возвращается в аудиторию, не дождавшись моих благодарностей и закрыв за собой дверь. Оставив меня в полной прострации. Т… м…, я в лесу из своего сна. И даже уже стою, вернее сижу, на самой поляне, но до сих пор не понимаю, кто же меня догнал. Ладно, пойду сдаваться сам.       — Порфирий Николаевич, можно?       — Заходи, Князев. А давай так. Ты мне сейчас с ходу отвечаешь свой вопрос, и я всем оставшимся ставлю пятёрки. Ну а нет, все на пересдачу.       Б..... Если я скажу, что против, то это сразу «неуд». Значит, не готов. А нормально я вопрос не знаю. Даже на удовлетворительно. Хорошо он пытается взять на слабо.       — Я согласен.       Пять девчонок, то есть примерно половина из оставшихся, выдыхает с облегчением. Не один я так себе историк.       — Похвально, Князев. Смелость города берёт. Кстати, чьи это слова?       — Суворова. Вы на первой лекции говорили.       — Зачётку сдавал?       — Да, у вас на столе.       Я думаю, с чего начать рассказ. Но в этот момент профессор вытаскивает снизу мой злосчастный документ. И я, ошарашенный, смотрю, как профессор выводит в нём буквы «отл.» А потом принимается за остальные зачётки. Щелкунов показывает мне «класс», но у меня ощущение, будто всё происходит не со мной. Я забираю зачётку, говорю «спасибо-до свиданья» и перебегаю в аудиторию напротив, пока ещё не успел передумать.       — Всем привет! Спасибо за помощь, я сдал экзамен.       Там шум нарастал, здесь наоборот стих с моим появлением. Как будто зашло чудо-юдо, с двумя головами. Одна девчонка, четверо парней. Музыканты. Т… м…, ещё раз. Наверное, ждут конца экзамена, чтобы начать репетировать. Поэтому я снаружи не понял, кто они. Но о чём они могут со мной поговорить? Посмеяться надо мной разве что, а я ещё и Жука не предупредил. Скучно мне было? Зато теперь прямо весело.       — Здорово! Фигня всё, обращайся, если что. Пришёл всё-таки.       Мой незнакомый знакомый спрыгивает с подоконника, где курил во фрамугу, слившись с окном, и протягивает мне руку. Пятый, ну или первый.       — Миша.       — Андрей.       — У нас есть Машка. Она хиппи и на скрипке играет. Учится в нашем институте на исполнителя эстрадного оркестра. Она мне на голову свалилась в лестничный пролёт. Шура и Поручик, он тоже Саша, мои одноклассники, будущие инженеры. Шура — гитарист, Поручик — на барабанах. Саня — эколог, а Яша — экономист. Они познакомились в колхозе на картошке. А я с ними в электричке, когда с дачи ехал. Тоже гитаристы. Репетируем у нас. Так удобнее. Остальное узнаешь по ходу действия. Нам нужен человек, чтобы читать стихи между песнями по ролям. Пока мы настраиваемся. Слишком долгие паузы получаются. Будешь за чтеца? Не стреманёшься кривляться, как на коридоре?       Миша выпаливает все предложения одной скороговоркой. Абсолютно не проясняя ситуацию. Я должен понять, на что подписываюсь. Ну если вдруг решу.       — У меня два-три дня в неделю работа в деканате. Перед сессией почти каждый день.       — Ничего страшного, разберёмся. Не из армии ждать.       Я уже не могу про неё слушать сегодня. И тут замечаю среди сваленных в кучу гитар что-то знакомое. Свои плакаты. Целую стопку. Крашеный в невообразимые цвета парень, кажется, Шура, сидящий рядом с завалом прямо на крышке парты и смотрящий сквозь волосы, перехватывает мой взгляд и внезапно оживляется.       — Гаврила, чего ты сразу налетел с предложениями на человека? Может, давай сначала его о другом спросим? Андрей, как ты думаешь, что раньше обозначал этот рисунок? Только ты, Миша, не подсказывай.       Он вытаскивает из середины кипы бумаг рисунок пня с растущей из него головой. Я не помню. Советы первокурснику вроде. Конкретно этот вариант провисел возле деканата ровно одну ночь. Жук сказал, что это почти безголовый друид. Или покоцанный эльф. Сам я назвал его…       — Рассказчик.       — Саня!       — Меня ты не просил не подсказывать.       — Так ты всё равно, говоришь, как сейчас Гаврила решил, а не как раньше было.       По виду Миши-Гаврилы кажется, что он сейчас кинется защищать эту злосчастную картинку. Хотя никто и не собирается на неё напасть. Ведь, судя по всему, она имеет для этих ребят какое-то сакральное значение.       — А зачем вам этот пень с головой?       — То есть угадывать не хочешь? Ладно, это наш символ. Мы ведь музыкальная группа. С названием беда, не можем нормально выбрать, а вот логотип уже нашли. И если тебе не нравится этот пень, то тебе, увы, с нами не по пути.       — Осталось отыскать автора этого символа.       — Ну, Сань, уже полгода ищем. Хотя должны бы уже заметить. Ведь, похоже, он ещё и выше тебя, раз тебе подпрыгивать за рисунком пришлось.       Теперь Миша опять пристально смотрит на меня, как на коридоре. Так в моих кривляниях дело или всё-таки в чём-то другом?       — А если вы найдёте этого баскетболиста, то что будет?       — Посмотрим, Андрей. Прежде всего спросим разрешение на использование его рисунка. Или, может, он тоже петь будет.       — А бывает такое, и художник, и певец?       — Саня, наш Миша всех обучит, он профессионал.       — Посмотрим, может, и будет. Если захочет. Я не проти… Я считаю, что ему нужно петь.       Миша всё-таки подаёт голос, но это даётся ему с большим трудом. То есть он точно знает автора, и его так веселит наш общий секрет?       — А ты, Миша, сам кто, ты не рассказал?       — Дирижёр академического хора. У нас одни девчонки учатся.       — У нас тоже.       — Неудивительно, для актёрского отделения.       — С чего ты взял, Саня, что Андрей оттуда?       — Ну не библиотекарь же ты, правда?       — Правда. Хотя мне бы, наверное, пошла гулька на голове и шерстяная коричневая кофта, поеденная молью.       Миша прыскает от смеха. И я понимаю, что точно соглашусь на его предложение. Ладно, остальным тоже стоит сказать о себе правду. Что я реставратор живописи. Вдруг они, не, как Миша, а, как Жук, на мои шутки обижаются.       — Я, ребятки, по правде…       — Лучше скажи, кто, по правде, на логотипе, Андрюха?       — Ты угадал, Мих. Это рассказчик.       Мне понравилось в лесу не потому, что я в кого-то превратился. А потому что, на самом деле, я такой и есть. Это моя стихия. Я дома.