Слышишь, Жанна?

      Лугару. Вампир. Дьявольское отродье.       Лоиза не знала, что думать. В Библии осуждали ведьм, демоны были несомненным злом, но про кровопийц она не могла вспомнить ни одного стиха — и все же такие существа должны были быть противны Богу, потому что мертвым положено оставаться мертвыми, не ходить и не говорить, а лежать в земле, ожидая Второго пришествия, когда Иисус вернется на Землю и мертвые восстанут из могил. Не раньше.       Но порождения дьявола не смогли бы читать молитву, и если Шарлотту можно было заподозрить в намеренном незаметном искажении слов, то сама Лоиза точно знала, что прочла уже не одну молитву абсолютно правильно, и не сгорела на месте от удара молнии. Ей не стало плохо, наоборот — она давно не чувствовала себя так хорошо, легко и свободно. Она никогда не чувствовала себя такой сильной; Кабош пугал ее раньше, теперь же Лоиза понимала, что способна свернуть ему шею, как цыпленку.       Теперь Лоиза была чудовищем худшим, чем Кабош, ибо тот, несмотря на все его грехи, все же оставался человеком, а Господь прощает грешников, которые каются. У Кабоша был шанс, у Лоизы — нет.       После смерти ее ждал Ад, но…       «Просто не умирайте», — сказала Корин. Корин, которая родилась давно, очень давно. Шарлотта — еще раньше. Лоиза даже представить себе не могла такие старинные времена; Шарлотте полагалось не то что умереть — рассыпаться в прах, но Шарлотта выглядела юной и цветущей.       Просто не умирать. Убить вампира может только огонь. В келье Лоизы предусмотрительно погасили ранее зажженный камин и унесли все свечи и огнива, все, с помощью чего она могла разжечь пламя, но темнота не мешала ей видеть, и слышала она тоже все, что происходило вокруг.       Радовало Лоизу лишь то, что родители и Катрин сумели сбежать. Наверное, они ее похоронили. Или поняли, что она у Кабоша.       Лучше быть у лугару, чем у Кабоша, с содроганием подумала Лоиза. Если бы она осталась в его доме, он бы насиловал ее, как обещал, и сам, и отдал бы своим солдатам… она вздрогнула, вспомнив отвратительную ухмылку рыжего мясника и его покрытые волосами красные руки. Он бы делал ей больно и после этого у нее точно была бы лишь одна дорога, он бы осквернил ее, запачкал, извратил… а если бы она осталась лежать на мостовой изломанной куклой, ее бы похоронили за оградой кладбища, как собаку, никто не стал бы поминать ее и служить мессу за упокой ее души… Самоубийцы — даже худшие грешники, чем убийцы, ибо убийцы отнимают чужую жизнь, а те, кто убивает самого себя, совершают кощунство, добровольно выбрасывая величайший Божий дар.       Ее спасли от греха путем другого греха. Что хуже — стать самоубийцей или вампиром?       Лоиза закрыла глаза. Корин много говорила с ней, и одно ее присутствие внушало спокойствие. От Корин исходили волны уверенной радости, и благодаря этому Лоиза начала думать, что ей не так уж плохо здесь. Не так уж плохо быть вампиром. Если она будет жить вечно, то сможет многое сделать, многое увидеть, многим помочь… никто не запретит ей продолжать служить Богу так, как получится. Подавать милостыню, кормить голодных, ухаживать за больными… вампиры не болеют, озарило Лоизу. Вампиры не могут заразиться ни чумой, ни оспой, ни проказой! Она сможет ухаживать за страдающими людьми без опасения заразиться от них!       У новой не-жизни открывались все новые и новые горизонты, и все они ей нравились. Столько всего, целый огромный мир на ладонях, новенькая вечность… а она кричала, что вампиров нужно сжечь, и даже ударила Корин и Александра.       Лоиза посмотрела на свою руку. Корин она не хотела бить, она оттолкнула ее, не зная, что стала намного сильнее физически. Александра же ударила осознанно, уже понимая, насколько сильна. Хотела ударить, видя в нем врага.       «Он не был человеком», — сказала Корин.       Такие дети рождаются, Лоиза знала. На соседней улице у зеленщика родилась девочка, которая в четырнадцать вела себя, как пятилетнее дитя или даже хуже; эта девочка умерла два года назад. Люди, не имеющие разума, заслуживали всей жалости.       Александра жалеть все-таки не получалось. Не так, как бедняжку Жюли, дочь зеленщика — Александр был не таким. Он был обычным. Он был невозможно красивым.       Корин говорила, что его с сестрой хотели сжечь на костре… и Лоиза так сказала… ей стало мучительно стыдно сразу за все — за свою вспышку гнева, за пощечину, за слова, высказанные в порыве злости, за черную неблагодарность — все же ей спасли жизнь, хотя жизнью это в полной мере уже не было. Александр не дал другому вампиру сломать ей шею… что-то подсказывало Лоизе, что, если бы не его вмешательство, ее бы убили.       Но вдруг он хочет сохранить ее целой для тех же целей, что и Кабош?       Нет; Лоиза тихо рассмеялась — настолько это казалось абсурдным. Если бы хотел того же, что Кабош, то никто не мешал ему это сделать. Александр был безопасен и не желал ей зла.       Сбросив одеяло, Лоиза спустила ноги на пол. Ожидала, что ступни пронзит холодом камня, но холодно не было, и голова не закружилась — она встала легко, словно не падала из окна и не лежала в постели более суток. Медленно ступая, Лоиза вышла из кельи, удивившись тому, что ее не заперли.       Где искать Александра, она не знала, а в переплетении коридоров могла бы заблудиться, но почуяла запах, и пошла на него — было очень странно, словно она стала кем-то вроде животного.       Он стоял в просторном зале у распятия, рассматривая скульптуру. Лоиза замешкалась у входа, но беспрепятственно переступила порог, и машинально перекрестилась, лишь после осознав, что сделала — снова без последствий.       — Разве Шарлотта разрешила вам выходить? — спросил Александр. Лоиза шагала очень тихо, но он услышал, не стоило надеяться на иное.       — Не разрешила, но и не запрещала.       — Вот как. Все же лучше бы вам быть в келье.       — Потому что я наказана? — Лоиза вздернула подбородок. Александр медленно повернулся к ней, и она уловила в его красных глазах тень укоризны.       — Потому, что там вам будет безопаснее. Феликс и Сантьяго, впрочем, уже успокоились, но если вы снова начнете злиться…       — Не начну. Я не должна была, — она виновато опустила глаза. — Простите меня. Я повела себя ужасно грубо. На самом деле вы спасли меня. Вы оказали мне благодеяние, а не прокляли.       — Возможно, проклял, — тихо сказал Александр. — Возможно, нет.       — Нет, — уверенно сказала Лоиза. — Только… можно спросить вас? Почему вы это сделали?       — Потому что ваша кровь мне пела.       — Кровь — пела?       — Так говорят. Я не смог сдержаться. Этот соблазн слишком велик. На самом деле я подвел всех, и вас, и ковен, и сестру. Недели не прошло, как Жанна обратила своего cantante, и я делаю то же самое. Когда отец вернется, он, скорее всего, будет недоволен… но вы не пострадаете! — быстро заверил ее Александр.       — Вы слишком сбивчиво говорите, — жалобно моргнула Лоиза. — Я запуталась.       — Да, я… — он провел ладонью по лицу. — Я живу на свете уже сто лет, больше ста, но… Отец говорит, что я такой, потому что мы взрослеем медленно. Душой. Телом мы не взрослеем и не стареем, не меняемся, и потому наши души тоже растут дольше, чем у людей.       — Вы просто спешите, — мягко заметила Лоиза, подходя к нему. — Вы хотите сказать сразу все, и перепрыгиваете с одного на другое. Тот, кто знает, о чем речь, легко поймет, но я ничего не знаю.       — Вам лучше объяснит Корин, — Александр спрятал руки за спину, виновато улыбаясь.              — Мне бы хотелось поговорить с вами.       — Я плохой рассказчик.       — Мне нужен не рассказчик, а собеседник. Быть может, вы покажете мне двор? Если можно выйти во двор.       — Отчего же нельзя?       Александр предложил Лоизе руку, и она приняла, опираясь на его локоть.       Во дворе храма пышно цвели вишни, и под вишневыми деревьями стояли… Взгляд Александра потемнел, и он рывком отвернулся от сестры в объятиях Мишеля. Жанна терпеть не могла чужих прикосновений, и единственным, кто мог ее трогать, был только ее близнец, но она не имела ничего против, чтобы ее обнимал за плечи чужой мужчина.       Лоиза спрятала усмешку, сразу же сообразив, в чем дело.       — У меня тоже есть сестра, — заговорила она, переключая внимание Александра на себя. — Только не близнец, Катрин младше меня на два года. Она очень беспокойная и иногда чересчур энергичная, жутко непоседливая и словно не думает о том, к чему могут привести ее поступки. Бывает, что я сержусь на нее, но я безумно ее люблю.       — Мишель упоминал имя Катрин, — вспомнил Александр. — Легуа. Вы ведь тоже Легуа?       — Он знает Катрин? — ахнула Лоиза. Не думая, что делает, она вырвала руку у своего спутника, в один миг оказавшись рядом с обнимающейся парочкой. Мишель отпрянул от Жанны, Жанна отступила на шаг назад.       — Вы знаете Катрин? — Лоиза умоляюще сложила руки. — Катрин Легуа? Дочь Гоше Легуа?       — О, — Мишеля словно холодной водой окатило; он знал, что рано или поздно придется признаться, и знал, что будет к этому не готов. — Я… я ее знаю. Все из-за меня. Все ваши беды из-за меня. Я оскорбил герцога Бургундского и меня вели на казнь, но Катрин и ее друг захотели меня спасти, и им это удалось…       Он рассказывал, и мозаика в голове Лоизы складывалась: вот почему Катрин отсутствовала, вот почему кричала Марион, вот почему в их дом ворвались кабошьены… Не по его вине. Скорее по вине Катрин, но та поступила так из самых благородных побуждений.       — И, когда мясник занес топорик… — Мишель потер шею. — У него дрогнула рука.              — Это сделал Александр, — сказала Жанна. — Отключил ему зрение.       — Александр? — Мишель вскинул взгляд на ее близнеца. — Вы?       Зажав рот ладонями, Лоиза издала странный звук — нечто среднее между смехом и всхлипом.       — Вампиры… вы спасли жизнь двум людям… вы же убийцы! Вы не должны никого спасать!       — Мы вас убили, — мрачно отрезала Жанна. — Не заблуждайтесь на наш счет. Ваша кровь для нас была особым деликатесом, как вам уже сказали, и руководствовались мы не альтруистическим желанием помощи. Мы хотели вашей крови, только и всего. Вы могли умереть, не пережив обращения, но вы обратились. Когда вернется отец, если у вас не обнаружится особый дар, полезный для ковена, вы уйдете своей дорогой. Если же особый дар обнаружится — уйти вы не сможете, хотя насильно удерживать вас не станут. Вы просто сами останетесь здесь, а если отец прикажет мне — я без колебаний заставлю вас обоих корчиться в мучениях таких, что Ад покажется избавлением.       Развернувшись, она зашагала к монастырю. Лоиза озадаченно моргнула.       — Я же ничего такого не имела в виду…       — Не обращайте внимания, — посоветовала невесть откуда взявшаяся Хайди. — Мы сейчас все нервные, потому что вокруг много крови. Те, кто постарше — сдерживаются, а вы самые молодые, и вам сложно.       Крови… Лоиза похолодела; она восторгалась своей новообретенной вечностью, и совсем забыла, какую придется платить за это цену. Пить кровь живых людей. Желать крови живых людей.       — Я не буду, — вырвалось у нее. — Я не хочу пить кровь.       — Не пей, — пожала плечами Хайди. — Сдерживайся. Пей кровь животных. Но когда в Париж войдет д’Арманьяк, то мне будет интересно на тебя посмотреть.       — Все равно не буду, — Лоиза упрямо сжала губы.       Мишеля кольнул стыд — он пил, зная, что это стоило человеческой жизни, но пил из бокала. Если бы перед ним оказался живой человек, он бы не смог вонзить в него клыки, и ему не верилось, что так делали Жанна и Александр, и Хайди, и улыбчивая Корин, и невозмутимый Деметрий, и хладнокровный Афтон. Шарлотту он, наоборот, легко мог представить склоняющейся к открытому горлу какого-то мужчины, а Феликса и Сантьяго — к девичьей шейке.       — Ты ела мясо, когда была жива? — насмешливо вскинула бровь Хайди. — Не верю, что нет. Так почему это тебя не смущало?       — Я ела не людей, — проворчала Лоиза.       — А мы не пьем кровь вампиров. Мы не люди. Люди — пища.       — Люди — не пища! — Лоиза начала закипать. Александр встал между ними с Хайди.       — Идемте, я зарежу для вас курицу.       На это Лоиза согласилась.