«И вот они оказались в тылу осажденных, в то время как те все еще со стен пускали стрелы» (Григорий Турский. История франков. Книга 2. 33)
Горячий, словно пламя кузнечного горна, оранжевый шар, протащив за собой синий хвост, ядовито зашипел в остатках воды, сиротливо плескавшихся в полуразрушенном каменном канале. Его собрату повезло уже больше. Влетев почти в центр строя, он расшвырял в стороны ратников ополчения, будто те были булерами, брошенными на поле неумелым игроком*. В этот же миг ещё два смертоносных посланца, словно чудовища, которых небожители послали в наказание роду людскому, вцепились в хвост и голову походной колонны. Ещё мгновение, и всё вечернее небо наполнилось этими, не предвещавшими ничего хорошего, звёздами. Почти без звука вгрызались они в землю, в остатки домов и стен, в боевые порядки аламанов, но раны на всём этом оставляли страшные. Тем, кто был пожран ими сразу, ещё повезло. Хотя и с жуткими, смердящими, источающими безобразные чёрные потоки ранами, но уже не зная боли в том виде, в котором знакома она живым, направлялись дружинники и ополченцы в чертоги Великого. Для менее удачливых воинов всё только начиналось. Многие из них неплохо знали, что такое пожары или горящие стрелы. Но стоило лишь вскользь задетому таким шаром бойцу отбросить щит или скинуть плащ, как у него начинали гореть руки, в которых те были. И сколь бы ратник ими не тряс, как не поливал уксусом*, пламя разгоралось только сильнее. И нельзя было приказать другим тушить этих несчастных. Во-первых, отряженных людей, скорее всего, ждала та же участь, во-вторых, это значило окончательно смешать ряды, всё больше превращавшиеся в шествие живых факелов. В глубины пышущей жаром смрадной преисподней, в объятия жестоких огненных божеств вёл Торир доверенную ему часть королевского войска. Но вот из царившей вокруг полумглы, будто в насмешку, делавшейся лишь плотнее из-за этих хищных огней, выступила иссиня-чёрная прямоугольная громада. Конечно! Остатки вала и рва, устроенных возле заброшенного ещё при имперцах второго кольца стен! Даже великим механикам прошлого приходилось создавать особые устройства для поражения воинов, укрывшихся в таких местах*. Что уж говорить об их далёких потомках, лишь механически повторяющих чертежи из старых книг?! ‒ Горящие, из строя долой! ‒ рявкнул маршал, ‒ замолвите за нас словечко перед своими богами. Остальным развернуться в боевой порядок и за мной! Чем быстрее мы окажемся в том рве, тем больше из нас выживет! Мрачным тартаром сменился пылающий ад. Гигантская стена из камня, искрошившегося в песок, и земли, за много веков ставшей похожей на камень, в одночасье скрыла от воинов мир, в котором они жили. За их спинами бесновались огненные демоны. Этот же дикий танец, судя по едва различимому свисту и тихим шлепкам, вскоре должен был начаться по другую её сторону. Долго засиживаться в этой мрачной обители не следовало. На восток и на запад вдоль длинного вала в разведку были отправлены воины. Несколько наиболее храбрых вскарабкались на него, и пора бы им всем было вернуться. А вдруг и тех, и других поймали? И не рукотворные огненные страшилища, а свежие силы иберийцев. Вот уже, кажется, слышно бряцанье их доспехов. Правда, судя по этим звукам противник малочисленен. Что же, тем хуже! Ведь это может быть лишь охранение, о которое перед неминуемой расправой сломаются многие копья и стрелы, окончательно смешается то, что осталось от порядков... Страхи полководца были разогнаны трёхкратно прозвучавшими в темноте паролем и отзывом. Новости, принесённые этими гонцами, также звучали обнадёживающе. С запада их защищала глухая скала. У восточного конца рва был родник (правда пересохший или, быть может, специально заваленный иберийцами при недавней осаде). От него шёл водопроводный канал, по которому много воинов могли скрытно попасть в цитадель. О том, что им надо именно туда, говорили спустившиеся наблюдатели, уверявшие, что страшные снаряды вылетают именно из-за древних стен. Точно ли это так было или возбуждение перед настоящим «делом» заставляло дозорных видеть то, что им хотелось, маршал не знал. Но опыт минувших битв подсказывал: дорогие и сложные, смертоносные на расстоянии, но почти беспомощные в ближнем бою метательные приспособления, как правило, укрывают за стенами или валами. Вот он уже велел призвать к себе начальников войска, чтобы сделать такие распоряжения. Но тут из сизой мглы прозвучал очень тихий вкрадчивый голос. ‒ Остановись, мой господин. ‒ Что? ‒ но, обернувшись, он увидел лишь земляную стену. ‒ Остановись, ‒ повторил голос уже, казалось, совсем с другой стороны, ‒ так ты лишь погубишь оставшихся у тебя людей. ‒ Я и тебя погублю, коли не выйдешь и не представишься. ‒ Да, господин. В свете факелов показался молодой воин. Вооружён он был почти также, как бывают экипированы лучники, призванные для службы в ополчении. Главное отличие его снаряжения представлял собой шлем. Необычным здесь было, во-первых, само его наличие. Даже бойцов, обязанных являться на службу с секирами и копьями, которым иметь эту часть доспехов, предписывал закон, часто приходилось наказывать за его отсутствие. Лучникам же полагалось иметь лишь стёганый кафтан для защиты тела. К тому же, шлем этот, глубокий, оставлявший открытыми одни лишь глаза, приличествовал, скорее, конному, чем пешему. ‒ Я Айварс из Миттельбергхайма, ‒ поклонился необычный стрелок, ‒ и, если позволишь, я продолжу. ‒ Позволяю. Но помни, юный Айварс, что каждое, даже самое малое, слово твоё может быть большим шагом к погребальному костру. Ты виновен уже тем, что обратился ко мне в обход многих начальников. К тому же, из-за разговора с тобой я трачу время,а, значит, всё больше рискую жизнями тех, о ком ты, якобы, печёшься. ‒ Да, господин. Я только хотел сказать, что метательные машины иберийцев бьют не из цитадели. ‒ Сколько тебе лет, Айварс? ‒ перебил Торир. ‒ Шестнадцать, ‒ отчего-то смутился юноша. ‒ И, как я понимаю, это ‒ первая битва, в которой ты участвуешь, так? ‒ Первая. Но ты, как более взрослый и опытный воин рассуди сам: первый греческий огонь упал в начало одного из водопроводных каналов, так? Этот канал начинается от ныне иссякшего родника, от которого спускается к центру города. Старая цитадель же отчего-то стоит не на холме, а даже немного ниже остального города. Она, вообще, была бы бесполезна, если бы не разрушенные кругом дома и собственные её высокие башни. Но на башнях, таких, как там, во всяком случае, машину не поставить. Тогда как же они могли достать нас на окраине, которая довольно далеко и при том уже явно выше? ‒ Мудро, ‒ после нескольких секунд размышления бросил Торир, ‒ эй, Гуннульв! На зов явился громадный, похожий на великана из старинных преданий, длиннобородый воин в дорогих доспехах. ‒ Я сейчас заберусь на вал, а ты, не мешкая, собери с пару десятков лучников получше и прикажи дать три залпа в сторону цитадели. Понял? ‒ Понял. Но неужели ты хочешь стрелами на излёте, не целясь, пробить каменные стены? ‒ Это уж моё дело, чего я хочу. И да, пусть среди тех стрелков будет любезный Айварс, ‒ полководец кивнул на стоящего рядом ратника в глухом шлеме, ‒ и если с вала я не спущусь, то первое, что ты должен будешь сделать, ‒ отсечёшь его голову. Заодно и шлем, неподобающий стрелку, заберёшь. Действуй. Тетивы двадцати луков трижды спели в такт единственную ноту, известную им. В ответ успокоившийся, было, звёздный дождь припустил с новой силой. Вновь уже не синий, но чёрный купол заполнило множество смертоносных комет. Со всё тем же противным тихим свистом падали они уже в опасной близости от вала и рва. А над старой цитаделью эти рукотворные тела почти достигали своего зенита...***
Двигаясь в почти непроглядной тьме (факелы могли их выдать), порой, буквально ощупью вдоль ещё более чёрной, чем сама ночь, стены, маршал как-то сразу, словно в отблеске молнии, понял, кем был тот молодой воин, что недавно спас советом почти половину аламанского войска. Да, человек, который теперь неслышно ступал с другими стрелками в голове отряда, поднимавшегося на высившийся за Цирцеями холм с уже заметными светящимися точками, замаскировался очень неплохо. Шлем тяжёлого конника хорошо скрывал лицо, кафтан ‒ фигуру, темнота ‒ манеру держаться, а шёпот ‒ особенности голоса. Да и было ли у полководца время думать обо всяком ополченце?! Но не узнать (хотя бы и спустя время) ту, с которой оказались так плотно связаны последние недели его жизни, ту, чья кротость и доброта совсем ещё недавно удержали маршала от худшего из грехов, он, попросту, не мог. Зачем Миле быть здесь, а не в безопасности с обозом? Где она достала вооружение стрелка? Существовал ли когда-либо тот, чьим именем она назвалась, и что с ним теперь? Как она, в жизни не видевшая ни одной баллисты, онагра или катапульты, смогла высчитать траекторию их снарядов? Ничего из этого он не знал. Да и так ли это важно, когда по ту сторону стены зазвучал воинственный клич и загремело оружие? Почти одновременно с началом второй ложной атаки (первая помогла выбраться из города) части рати, возглавляемой Гуннульвом, перед ними предстала сооружённая явно наспех наблюдательная вышка с сигнальным огнём наверху. Вместе с рогатками из свеже обтёсанных кольев она охраняла единственный подъём на холм. Незамеченными здесь не пройти. Но когда это гордые аламаны страшились встречи с иберийцами?! В едином порыве, неглубоким, но бурным потоком, против всех законов природы несущимся не вниз, но на вершину, смели отважные ратники эти жалкие, почти игрушечные укрепления. Теперь вперёд, туда, где уже начали разворачиваться к бою деревянные конструкции, в колеблющемся свете факелов похожие на гигантские невольничьи колодки, где схватились за мечи, секиры и копья их защитники. Словно жалкие камешки, и люди, и машины, были смыты в долину стремительной рекой. Но что это?! Со стороны южных ворот слышен иберийский рог. Туча дротиков и стрел, взвизгнув почти в такт начавшему просыпаться ветру, впились в склон, щиты, а некоторые, ‒ и в тела воинов, успевших поверить, что на сегодня бой окончен. Те подданные Одовакра, которые поджидали аламанов в цитадели, теперь взбирались на холм. Для большинства из них эта битва стала последней. На закате в половине дня пути отсюда аламанский король вместе с неожиданными союзниками поймал большого льва. В первых лучах солнца между защитниками холма и теми их товарищами, что выступили из города, был раздавлен другой, поменьше, но не менее свирепый. Лишь закончив, стоя победителями среди убитых и умирающих врагов, аламаны увидели блеск лучей молодого светила на доспехах и наконечниках копий огромного войска, движущегося ему навстречу.