Часто всех более горюет тот, кто не бывал в грозных битвах (Сага о О Рагнаре Лодброке и его сыновьях. Глава 14. Смерть Рагнара Лодброка)
Долго размышлять о своих чувствах к пленнице у маршала не было времени. На следующий день после тех событий, растянувшись вместе с обозом на расстояние в добрую четверть лиги* (а ведь к нему ещё не присоединилось ополчение) в сопровождении конского ржания, грозного пения рогов и стука колёс королевское войско тронулось на встречу смерти и славе. Над головами дружинников грозно реяло алое знамя, казалось, разгонявшее своим светом облака в пасмурный день. Трепещущие на ветру огни поменьше обозначали отдельные отряды. Самый маленький, но тоже очень яркий, светился и в обозе, на возу, принадлежавшем воину, на огромном вороном коне ехавшему по правую руку от короля. И уже в первый день на пути дружины встала первая чёрная туча. Под гром конского топота в мрачном блеске мечей и наконечников копий из-за холма, за который поворачивала вымощенная камнем ещё в прежние времена дорога, на войско аламанов летели двести всадников. Навстречу им, словно небесный огонь с красными языками стрекочущих на ветру вымпелов ринулся передовой отряд. Словно небо рухнуло на землю под грохот стремительной сшибки. Пики и клинки мелькали так, будто у каждого из воинов их, по крайней мере, по три. Воздавая очи к небу в последней молитве падали прекрасные, как Аполлон и смертоносные, как Марс воители под ноги могучих коней. Но на их месте вставали новые. Непреступной скалой среди этого моря боли и крови остались стоять доблестные аламаны. Но и их противников нельзя было обвинить в недостатке отваги. Лицом к лицу встретили те свою гибель. Иные, даже имея шанс выжить, сами бросались на мечи или под конские копыта, лишь бы не выдать своих товарищей, не раскрыть то, зачем они явились сюда. Впрочем, причина, по которой служившие западному соседу воины ездили по этим землям, и без того виделась довольно ясно. Конечно, можно было бы предположить, что у их короля иссякли сокровища, а потому дружинники искали поживы в богатой деревне, расположенной неподалёку от границы. Но тяжёлые доспехи в которые были облачены поверженные иберийцы, их длинные копья говорили о другом. У ног слуг аламанского короля лежали не грабители, понесшие справедливую кару, но, скорее, посланная на разведку часть большого войска. По-видимому, догадываясь (или будучи кем-то осведомлён) о планах похода юного монарха на столицу Империи, хитрый ибериец решил его опередить, назначив воинов для наблюдений за перемещениями противника и, если получится, ‒ срыва его планов. Тогда, тем более, следовало спешить.***
Узкая и неглубокая, но бурная река едва не касалась босых ног рыжеволосой девушки, чистившей на берегу обоюдоострый полуторный меч, втыкая его по крестовину в белый, почти как снег, песок. Воины и их слуги часто пользовались таким способом очистки клинков. И не было бы в этом ничего необычного, кабы хозяин оружия не знал точно: Мила никогда прежде не видела, как это делается. В окрестностях королевского двора подходящих рек не было. К тому же, первых в своей жизни людей с оружием она и вовсе, увидела совсем недавно и те тоже ничего такого не делали. ‒ Слушай, ‒ задумчиво протянул Торир, глядя на эту, по меньшей мере, странную (как и большинство вещей, связанных с Милой) картину, ‒ ты случайно не одна из этих... ну, были в старые времена такие жрицы, что подводили пленных к большому медному котлу, ловко перерезали каждому из них горло своими мечами и по натекшей туда крови совершали некое гадание? ‒ Были? ‒ Отвлекшись, переспросила девушка, ‒ а где же они теперь? ‒ Народ, к которому те жестокие и прекрасные девы принадлежали, если верить легендам, уничтожил пра-прадед нашего короля, а его согнали с тех мест орхоны, приведшие туда другие народы и племена. Так вот, после сокрушительной для них битвы с имперцами в 5960 году орхоны эти ушли в Степь, некогда породившую их. К приведённым же ими некогда племенам по сей день снаряжаются экспедиции для захвата рабов. Так вот, может статься, кто-то из древнейших обитателей этих мест выжил, а ты ‒ одна из них. Ну вот, в неком походе тебя и схватили... ‒ Может, и так, ‒ вытащив, Мила осмотрела клинок, ‒ но это не объясняет того, почему я ничего не помню. Кроме того, пришла я с севера, а не с востока. Готово. Как тебе? ‒ Она протянула маршалу меч рукоятью вперёд. ‒ Прилично, ‒ оглядев оружие, Торир спрятал его в ножны, ‒ за это получай. В руках у девушки появился короткий, но широкий однолезвийный кинжал в кожаном чехле. С таким интересом, будто ей дали свёрток с новым платьем, она вытащила оружие и, словно многоопытный в обращении с подобными вещами человек, проверив баланс клинка, выполнила с ним несколько приёмов. Движения эти нельзя было назвать совершенными, но они не могли быть и просто результатом подражания воинам. Было похоже, будто девица когда-то училась обращению с похожим оружием, но то было немного иных размеров и формы (как, например, ножи и короткие мечи пиратов Внутреннего моря), и потому приёмы с кинжалом выходили у неё немного неуклюжими. Но главным было даже не это. Взгляд Милы выдавал самую разительную перемену в ней. Не наивная, как ребёнок, добрая девушка, где-то видевшая, как чистят клинки, теперь была перед ним. Кто-то совсем иной пробивался через эту оболочку. Вроде стрекозы, которая для того, чтобы начать жить, должна непременно погубить носящую её личинку, пыталась разорвать свои путы сильная и безжалостная воительница. Гадающие на крови жрицы пепкинов, уничтоженные когда-то предками аламанов, воинственные девы с берегов великой реки Данубий, жительницы осаждённых крепостей, в отчаянии неделями сдерживающие натиск опытных воинов, ‒ лишь бледные тени тех, чья стать теперь сквозила в, казалось зримых трещинах на душе и теле Милы. Видение испарилось, словно дым. Перед ним вновь был ребёнок в теле взрослой девушки, едва начинающий познавать мир. С выражением, сочетавшим удивление (видимо неожиданной для неё самой переменой), радость и смущение прежняя спутница маршала вертела в руках подарок. ‒ Да кто же ты такая?! ‒ Почти прошептал он. ‒ Не знаю. Может, та, кто некогда учился обращению с кинжалами, ‒ Мила неловко улыбнулась.