Гругалорагран

      У Гругалораграна глаза ярко-жёлтые. Глубокие, как старинные воды, протекающие под землей вместе с бесконечными потоками вакфу, впитывающие в себя пески и грубые каменные осколки, ранящие нежную кожу, если нечаянно коснуться края. Они, вместе с прибоями, оказываются на земле, застывают на берегах неясными картинами, словно пытаясь рассказать историю о том, как были частью огромной скалы, что сейчас находится где-то в глубине планеты, оставаясь всего лишь камнем, — таким же гордым и холодным, как раньше.       Глаза Гругалораграна напоминают зрелую пшеницу на огромных полях с удивительно сладким запахом, что растекается по языку и спускается жаром в грудную клетку, оставаясь приятным детским воспоминанием собственной глупости, которая так редко возвращается во снах. Они похожи на яркие солнечные лучики, весенним утром пробивающиеся сквозь тонкие занавески комнаты Емельки, бросающие свои яркие пятна на столы, сверкающие каëмки тарелок и оставленные со вчера скатерти, аккуратно сложенные в правильные квадратики.       Это цвет ярких осенних листьев, — настолько желтые, что можно открыть рот от удивления. Такие крапинки мелькают между красным и оранжевым, кутаясь в одеялах из дождей, утопая в смехе детей и ранних туманах, которые бесследно исчезнут перед первыми снегопадами, что будут значить конец осенней пары и начало зимы, а она так не полюбилась маленькому дракону и его близнецу.       Глаза Гругалораграна — спелые фрукты с мягким и немного терпким соком, что течет от губ по подбородку, пачкает пальцы и делает их липкими. Это мед в старой банке, которая хранится на верхних полках, от того он всегда приятно тянется тоненькой струйкой, капая с ложки обратно. Варенье, запрятанное где-то на кухне, — в нем всё еще видны маленькие ягодки, как будто драгоценные камни где-то под землей.       Быть может, как майка Юго сразу после стирки, словно пятно краски на старом альбомной листке, расплывшееся непонятной кляксой. Как мяч одного из деревенских мальчишек, всем своим видом запечатляющий детский хохот, разносящийся по улицам. Словно чья-то сумка, перекинутая через плечо небрежным движением, только бы не мешалась в дороге.       Глаза Гругалораграна, кажется, светятся огнями даже сквозь волосы чёрные. Длинные прямые пряди, растрепавшиеся, падают на острое лицо, закрывая больше половины от чужих глаз, но дракон не спешит их откидывать или убирать, только бегает взглядом от одного до другого, хмуря ровные дуги бровей и едва не бросаясь даже на Юго, который ласково попытался протянуть к перепуганному ребенку руки. Тонкая грудь вздымается, внутри бурлит огонь огромными яркими вздохами, — только бы не вырвался! — руки с крепкими острыми когтями, что в мгновение разорвут, сжимаются под напряжением.       Волосы у дракона темные-темные, как беспроглядная ночь, заполнившая до конца печаль внутри своими маленькими сказками и прохладой. Словно глубина чужих размышлений, в которых легко утонуть, как чужие кожаные перчатки, плотно обтягивающие изящные пальцы, и зонты над головами во время непогоды, когда нужно выйти из дома.       Гругалорагран всегда смотрит решительно, словно является прямым отражением Юго во время драки, ровно, как, пожалуй, все драконы, не стараясь спрятать обиду, разве что боль, за маской серьезного выражения лица. Сейчас взгляд мальчишки принял вид грозно хищника, слишком взрослого для десяти своих лет, с оттенком неприятной боли, которая распространяется по телу.       Адамай легко узнаёт в младшем брате прошлого Гругалораграна, — того мудрого, мощного дракона, который годами воспитывал его на острове Ома, пытаясь передать всё то, что знал сам. Такой же опасный, горделивый, но, с тем, заботливый, старающийся помочь и даже имеющий нотки сочувствия к остальным. Может, Гругал всегда был и будет таким?       В зрачках маленького дракона сплошная любовь к семье, — безусловно, в нее пока входят только папа, старшие братья и близнец, а последний жмется к нему чересчур доверчиво, как сам Юго мог сжимать руку Адамая, не боясь чего-то серьезного, — в крапинках едва заметных горьких слез. Нежность кипит в его венах, поднимется наверх воспоминаниями десяти лет, от этого противно щиплет нос от накатившего плача, но Гругалорагран только шумно втягивает ртом воздух. Мальчишка хочет домой, к сказкам папы, который навсегда останется в его мыслям ароматом мыла, полевых цветов и чего-то теплого, как рагу в старой тарелке.       Дракон смотрит в собственные размышления, но перед ним Емелька, — густые зеленые луга, залитые росой, теплые лучики, ласкающие кожу, милые крошечные домики, друзья, речка, возящийся на заднем дворе близнец, а после холодная зима. Столько сезонов и красок, что голова идет кругом, только Гругалорагран всем своим существом ощущает, что больше такого никогда не будет. Почему? Не зальются птицы весенними трелями, не будут шуршать под ногами водопады листьев, не вернется летний ветер, полный аромата крепкого чая и пирога, не будут лежать вокруг таверны сугробы…       В Гругалорагране отчаяние, похожее на соленый океан, — то резкое, буйное, со штормами, поднимающими ветрами и бьющимися об отвесные скалы, то тихое, возникающее дрожащими плечами и губами. В дракончике нет той взрослой злобы, которая мелькала в Адамае, нет на руках крови или чьих-то криков, что иногда приходят Юго в кошрамах, но есть природная жёсткость. Братья знают, что любой лишний шаг будет сопровождаться минимум предупредительным рыком. Захочет — на куски порвёт.       Юго знал, что надо опасаться детских отрицательных эмоций, когда-то и он был таким же мальчишкой и прекрасно понимал, что вся чернота идет из самой глубины, не затуманенная внешними факторами и выводами, и может так крепко впитаться в их юный разум, что никогда не превратиться во что-то другое.       В радужке у Гругала только отливы золота, словно драгоценные подносы, украшения и осыпающиеся сокровища. Да и сам дракон напоминает чистое золото. Манящее, с запахом тайн и неизведанности, такое же привлекательное и ужасно горячее, если неправильно схватить.       Гругалорагран, как и Адамай, — пламя. Огромное, грубое, разрушающее, с ярко-красными искрами, рвущимися из груди, запахом едкого дыма, который тут же подхватывает ветер. Поразительно видный даже из самой чащи леса, танцующий посреди черноты своими языками, поднимающимися от горячих брёвен, красивый, мерцающий разноцветными крапинками на драгоценностях. Такой согревающий, успокаивающий, словно материнский голос, но, с тем, уничтожающий в своем раздражении.       Гругаралорагран — обжигающий холод Фригоста. Всего лишь огромные снега, запрятанные среди скал, ветра, бьющие по лицу и делающие щеки красными, бушующая зима с рычащими метелями, падающими на волосы снежинками и треснувшими губами. Он — кровавые полосы между обветренной кожи рук, бураны и стучащий в окно иней, вместе с бесконечной тоской, что плотно наседает в чувствах.       Гругал рычит на шаг Адамая, обнажая ряд острых зубов, недовольно зыркает на Юго, беспомощного опустившего ладони, и ласково жмётся к Чиби. Мальчишка сзади него замер, нервно сглатывая, а на лице отразился неподдельный ужас и осознание всего происходящего. Старший элиатроп думает, что эта черта всех драконов, — совмещать опасную могущественность с теплой лаской.       Гругалорагран ревнив, упрям до одури, как ураган. Дракон словно пустыня без тени и намёка на воду, с горячими ветрами, что сносят с ног, галлюцинациями и своей грубостью ко всем, кто посмеет посягнуть на право его гордости. Но, всё же, в своём добром урчании как прохладные дожди, ласкающие уставшие мышцы, шелест тропических лесов и сладость конфет, продающихся на ярмарке.       Юго не хотел такого для младших братьев, но сейчас, кажется, у него выбора не было. Килби только вновь завяжет спор, а в его глазах отразится безумие, так иногда напоминающее что-то из прошлого; Нора же будет абсолютна в своей строгости, хоть где-то в глубине зрачков мелькнет теплота, так значительно похожая на Эфрима в юности. Юго, как и Адамай, знал, что именно такой вариант будет для младших братьев лучшим, даже если их обида напоминает по вкусу яд и кислинку металла.       Гругал не уступит и не отступит. Он дойдёт до конца. Адамай прекрасно понимает это, даже чуточку больше, чем близнец, смотря как дракончик уверенно ставит Чиби за свое плечо, а смуглые ладони впиваются в него резким движением.       Единственное, о чем Юго думает, — Гругалорагран лучше. Может, в прошлой жизни решение дракончика было бы другим, более понятным и обдуманным, но в этот конкретный момент ради семьи он уничтожит целый мир, уронит Иглориум и сравняет королевства с землёй.       Великая цель или лишиться семьи? Гругалорагран ребенок, для него выбор крайне простой, — плевать он хотел на то, сгорит там королевство Садида, сменится эпоха или упадет на Бонта Зенит! Дракончик до конца будет заступаться за близнеца и старших братьев, наплевав на всё остальное, пусть сейчас его взгляд полон непонимания.       Хоть какая-то мечта Юго исполнена, — младшие братишки явно лучше его с Адамаем.