Комната без окон

Кшиштоф, тихо стоя позади Жирафа, с замиранием сердца смотрел на длиннющие тонкие колбы и варочные стойки, из которых валил дым, и непонятные, едва различимые в своей природе ингредиенты. Молча и завороженно Кшиштоф наблюдал за работой Синьора, пока на его плечах гордо висел халат Деба, по размеру явно неподходящий, от которого у Кшиштофа на лице возникала лёгкая улыбка всякий раз, когда он опускал взгляд на свои запястья, спрятанные под широким рукавом. Все колбы, что попадали ему в руки, Кшиштоф носил с особой тревожной осторожностью, даже когда Жираф просил просто налить в них воды и поставить на места в стойках. Затем Жираф отламывал от адских наростов, походящих на взбухших зимних опят, некоторый кусок, разрывая всю «грибницу» на каждую колбу. Жидкости начинали бурлить, а Жираф уже выставлял на стол хрустальные слёзы гаста и лавовый крем. Со дня операции прошла, наверное, где-то неделя, если не больше. Пролежав первый день в полудрёме под капельницей и обеспокоенными взглядами Хранителей, гадающими, станет ли тому лучше, Кшиштоф потихоньку восстанавливался. Конечно, спина ужасно болела, и настоящим испытанием было что встать с кровати, что перелечь на бок или живот, впрочем, с этих пор ему позволялось чуть больше, чем обычно. На тумбочке рядом с кроватью ему сделали ночник — рычаг от люстр был у двери, и идти в сплошной темноте до кровати было невозможно. Вырезка же из фиолетовой квампы в виде округлой звезды отлично освобождала Хранителей от надобности укладывать Кшиштофа, или, по крайней мере, слушать грохот, когда он спотыкался о кровать и непонятно как валился на холодный пол. Ему давали листы и пустые книги с самодельными мелками самых разных цветов — рисовать было неудобно, но и такой возможности Кшиштоф был рад; всякий раз, когда рядом оказывались Хранители, они, кидая неловкий взгляд на мальчишку, аккуратно расспрашивали, не болит ли спина, и порой даже помогали ему встать или донести еду до тумбочки; и, самое главное, Жираф так и норовил подложить пару яблок, даже золотых — они были куда слаще, но совсем не рыхлыми, какими порой бывают перезревшие красные плоды. Каждый день ему перевязывали рану, и с каждым разом это приносило всё меньше боли. Конечно, потом ещё и снимать швы — толстые медицинские нити чёрного цвета, которые вились, слепляя его кожу вместе, и рану постоянно щипало от того, как вокруг них плоть регенерировала, отращивала новые клетки, превращаясь в выпуклые шрамы, но Кшиштоф об этом особо не задумывался. Колбы громко зашипели, искрясь и переливаясь, когда Жираф кинул в них дольки золотой морковки. — Кшиштоф, пожалуйста, найди порох, — Жираф указал на бочки на другом краю лаборатории, и отвернулся к лавовым сгусткам. Он закупоривает готовые зелья регенерации, надевает перчатки, берётся за крем. Кшиштоф аккуратно открывает бочки одну за другой, видит там сверкающие ломтики моркови и арбуза, после с огненным порошком, маринованными паучьими глазами, выкатывает две целые бочки сахара и красной пыли — а бочки с порохом нет. Кшиштоф медленно закрывает последнюю проверенную бочку и делает короткую паузу, прежде чем повернуться и посмотреть на Жирафа: — Жираф… Извините, я думаю, весь порох закончился… Синьор мысленно закатывает глаза — Кшиштоф, кажется, уже начал избавляться от привычки называть их на «вы», но всякий раз, когда тот портачил или боялся, то переключался на самую вежливую речь из вообще возможных. Это не раздражало, скорее расстраивало: Жираф то ему не чужой, даже наоборот. — А, точно… — Он показушно хмыкнул, почесав голову чистой рукой, а после снял перчатки и бросил на край стола. — Последи за зельями, пожалуйста — убери их со стойки, когда перестанут бурлить. Я скоро вернусь! Больше ничего не трогай. Жираф остановил грозный взгляд на тумбочке, стоящей вплотную к стене, перевёл его на Кшиштофа, и скрылся в коридорах вне своей хим лаборатории. Ох, точно. Здесь было ещё кое-что, помимо столов, заставленных варочными стойками, и бочек с ингредиентами — огромное яйцо дракона, как его называли хранители, чёрное, стоящее посреди этой неуклюже мелкой на фоне яйца тумбочке. Кшиштоф видел яйцо лишь пару раз, не совсем понимая, что такого здесь можно исследовать — впрочем, оно явно не совсем обычное, учитывая его аномальный размер, странный окрас и очень большой вес: его едва ли можно было покачнуть. Как и велел ему Жираф, Кшиштоф проследил за зельями и отключил каждую стойку, когда жидкости отбурлили своё и начали только низко шипеть, даже закупорил (с некоторым трудом) каждую колбу, чтобы зелья не выветрились. Но Жираф всё не приходил. Кшиштоф неловко облакотился о стол и прислушался — сплошная тишина, не слышно никаких шагов. Он бегло осмотрел лабораторию и замер, вновь прислушавшись — нет, всё ещё ничего. Только тогда Кшиштоф позволил себе зацепиться взглядом за яйцо и разглядеть его получше. Кшиштоф сделал пару робких шагов вперёд, хмурясь от вида яйца. Этот артефакт, с которым осторожничают даже Хранители, очевидно, трогать не стоит — на своём привычном месте яйцо держали в специальном отсеке за слоем стекла. К нему не подходили близко и тем более не решались подпустить к нему Кшиштофа, но его слишком уж манил этот странный, такой завораживающий свет от фиолетовых крапинок. Мальчишка не оглядывается назад, делает ещё пару шагов, осторожно наклоняется к яйцу. Он чувствует, как бьётся его собственное сердце, как лёгкие ровно наполняются воздухом и после сжимаются на выдохе, как прилегает шершавая ткань рубахи к его спине и груди: словно в дрёме, Кшиштоф протягивает к яйцу руку. Наконец, мальчишка касается толстой тёмной скорлупы. Ничего не происходит. Он опускает ладонь на всю её поверхность, держит у вершины, а после чуть расслабляет руку и проводит ею к центру. Ничего, просто ничего, и Кшиштофу становится в разы спокойнее. Он наваливается вниз, крепко обнимая яйцо, не боясь, что оно расколется — отчего-то он точно знает, что скорлупа тверда, как обсидиан, и толста с пару древних томов. Кшиштоф словно зарывается в подушку, мягкую, прохладную, которую в полудрёме хочется помять затёкшими руками, и наконец замирает, даже не совсем осознавая, что он делает. Яйцо блестит и сверкает, как обычно мигают звёзды на открытом небе, тонко и волшебно, — дверь за ним с грохотом открывается. — Отойди немедленно, Кшиштоф! Тяжёлые шаги, громкий, рычащий голос — Жирафа, как мальчишка понял чуть позже. Кшиштоф тут же оборачивается на лязг двери, бросается в сторону, оторвав руки от яйца — его руки покрыты блестящей фиолетовой пылью, впрочем, сейчас это было совсем незаметно ни одному из них. На лице застыл немой страх («Я сделал что-то не то!») то ли от неожиданности, то ли от возможного наказания. Кшиштофа никогда не пороли и едва ли когда ругали, даже в угол не ставили, впрочем, отчего-то ему всегда было боязно их злить. — Отойди, кому говорю! Жираф несётся к тумбе, хватает за руку Кшиштофа — фиолетовая пыль загорается, и Жирафа, словно от удара током, отбрасывает назад. Кшиштоф негромко вскрикивает, делает шаг в сторону, смотрит на Синьора, не решаясь более издать и звука. Жираф, согнув колени, сгорбился над своей рукой — та слегка дрожала, и, как едва разглядел сам Кшиштоф, была до кисти разодрана в кровь мелкими, многочисленными царапинами. За пару секунд тонкие порезы наполнились кровью, Синьор поджал губы, поднял ошалевший взгляд на Кшиштофа — не то хочет бросится и задушить его, не то просто в шоке и не знает, что ещё сделать. Его вторая рука обхватывает запястье, крепко, словно плюшевую игрушку — по ладони на пальцы стекает кровь, капает на кафель. Яркая, тягучая. Глаз не оторвать. Нет, сейчас точно убьёт. Набросится и задушит! Сейчас!.. Едва Жираф решается сделать шаг навстречу Кшиштофу, тот рвётся к выходу, чуть не врезается в дверь, силой толкает её вперёд и исчезает в коридоре — в голове только шумные мысли и стук то ли собственных копыт, то ли Синьорских. — Кшиштоф, остановись немедленно! Ноги Жирафа длиннее его — у Кшиштофа перед глазами всё плывёт, веки более не сдерживают слёзы при себе. Колени дрожат, сам мальчик сдерживает всхлипы, но продолжает бежать, подгоняемый страхом. Сделав рывок вперёд, за его спиной послышался свист ветра — Жираф отчаянно вскинул руку к воротнику мальчишки, но не дотянулся, — Кшиштоф исчез перед его носом. На мгновение мальчишка оторвался от земли, но тут же приземлился, только уже не у лаборатории, а в коридоре на этаж выше, в игральном зале. Оступившись, Кшиштоф плашмя упал на пол — ему не показалось, что земля под ним дрогнула, как обычно дрожат стены от громкой музыки, — и он, наконец, замер. Перед ним было всего пару ступеней вниз, в небольшое углубление, на котором выстроилась шахматная клетка со сложенными шашками по обе стороны. В конце стояли статуи, бок о бок охранявшие проигрыватели, а у стен помещения, огибая игральную зону, разместились широкие лестницы из диорита, ведущие в то ли тёмный проход, то ли окно в никуда — там было так черно, что и разглядеть ничего нельзя было. Комната с игрой в шашки. Вот и всё. Кшиштофа тут не было, но, видимо, в этой подземной базе ещё полно тайных комнат. Всхлипнув и утерев холодные следы от слёз на глазах, Кшиштоф поднялся, потупив на месте ещё пару моментов, обернулся назад — дверь большая, и непонятно, что будет за ней, — решил таки обойти комнату. Кшиштоф спустился вниз, решив не наступать на шахматные плитки, походил вокруг статуй и проигрывателей. Ничего особенного не было, а нажать на кнопки, предназначенные, видимо, для игры в эти самые шашки, было слишком боязно. Кшиштофу быстро стало понятно — здесь больше искать нечего, поэтому он возвращается обратно и взбирается по лестнице. Отходит к перилам, сторонясь кипящей в стенах лавы, и заходит на второй этаж. То, что находится в проёме, становится видно лишь когда Кшиштоф подходит к нему вплотную. Тонкая кирпичная дорожка шла к будто летающему в пустоте заросшему островку, который почти весь занимало ещё одно яйцо — тоже драконье, но больше раз в десять. Кшиштоф стоит, остолбенев, пытается вглядеться в яйцо — оно ведь не настоящее, так? И оно, кажется, действительно не настоящее: крапинки будто обложены стеклом, и текстура совсем не такая, как у реального. Более того, эта «структура» его совсем ничем не тянет, скорее поражает своим размером. — Кшиштоф! Звук доносится со стороны лестницы — мальчишка оборачивается и видит только что ступившего на второй этаж Жирафа. На его руке завёрнут окровавленный халат, а сам он заметно разнервничался, волосы стояли взъерошенные. Мальчишка делает шаг назад — платформа всего полметра, оступится и упасть страшно, и всё же больше бежать некуда. — Кшиштоф, стой на месте. Я не буду злиться, правда. Он делает медленные шаги в сторону прохода — Кшиштофу уже некуда отступать. — Я знаю, что ты не хотел никого ранить и не понимал, что произойдёт, если ты коснёшься яйца дракона. Всё в порядке. Пойдём обратно, и ты расскажешь, что произошло, хорошо? Кшиштоф резко поворачивает голову вниз — дорожка с острова уходит на этаж ниже. Прыгать точно не вариант, да и, может, не надо. Когда Кшиштоф решается посмотреть обратно на Жирафа, тот уже стоит в проёме, протягивая руку к нему. — Chodźmy. И вздыхает так тяжко: Кшиштоф невольно вспоминает о его разодранной руке. — Kiedy kiedykolwiek cię okłamałem? Мальчишка, потупив в ладонь ещё немножко, неловко берёт Синьора за руку. Тот сжимает ладонь мягко, уверенно, слегка тянет на себя и выводит с прохода. Кшиштоф вновь всхлипывает и вдруг прижимается к руке Жирафа, цепляясь пальцами, елозя щекой у локтя, зарываясь то ли со стыда, то ли чтобы утереть слёзы. — Я позвал Джаста, на всякий случай. Но сначала нужно перевязать тебе рану. Видишь, твоя ладонь тоже в крови? Кшиштоф приподнимает веки — на чёрном рукаве, в который он так отчаянно вцепился, остался кровавый след. Он смотрит на ладонь — под спавшей чёрной гарью и впрямь была рана, что распласталась как многолучевая звезда и неожиданно много кровоточила. Адреналин спал в конец, и Кшиштоф вновь упёрся лицом в рукав от лихо накатившей боли. Идя по однообразным коридорам, они остановились у одной из стен. Жираф потянул за рычаг, который едва было видно на фоне серых кирпичей, и перед глазами появилась знакомая комната — единственная на всю базу с хоть каким-то декором, она выводила всех пришедших в главный коридор. Кшиштоф, впрочем, всегда думал, что это просто комната отдыха, так как никогда не видел, откуда и когда в лаборатории появляются Хранители. — Так, все на месте? — Послышалось со спины. Это оказался Джаст, что спешно толкнул жирафов вглубь комнаты и закрыл дверь изнутри рычагом, спрятанным за искусственным цветком. — Деб не придёт, он занят. Не будем его тревожить. — Добавил Жираф, взяв Кшиштофа за плечи и подтолкнув его обратно к себе. — Забери из процедурной что-нибудь для ран и иди в лабораторию. — Как вы так умудрились? — С кривой улыбкой говорит Джаст, после чего тут же отмахивается. — Впрочем, расскажете всё на запись. По словам Жирафа уже понятно, что тут произошёл какой-то… Жираф скривился так, будто сейчас был готов плюнуть в этого Джаста — сам Джаст, впрочем, только неловко покряхтел в знак извинений и быстро забыл об этом. Прямо в ботинках он залез на скамейку, и, достав фейерверк из кармана, спрыгнул, распахнув крылья, и умчал в коридор. — Пойдём, — Жираф приобнял Кшиштофа, прислоняя его к своему боку, — Надо же догнать этого чертёнка, да? Кшиштоф молча кивнул. В дверях лаборатории они застали обогнавшего их Джаста, с интересом разглядывающего место происшествия — все зелья на месте, только один стол чуть сдвинут, видимо, от упавшего в его стороне Кшиштофа; осевшие редкие пылинки на булыжниковом полу, и совсем нетронутое, спокойно стоящее яйцо дракона. Он с любопытством разглядывал его, не решаясь дотронуться, и отвлёкся только по отклику Жирафа. Джаст облил ладонь Кшиштофа спиртовым обеззараживающим средством, от которого больно щипало, перемотал её плотным бинтом. Кшиштофу и льстило, с какой аккуратностью это было, и расстраивало осознание, что всё это из-за научного интереса вокруг яйца, когда Джаст приостанавливался на пару мгновений, словно что-то ища в кровавой ране. Впрочем, переживания утихли, когда Жираф сел рядом (Джаст помог ему только намотать бинт на пальцах), взяв за плечо. Джаст отрыл в комоде пустую кассету, положил её в проигрыватель, дождался характерного щелчка и спешно усадился напротив жирафов с листом бумаги на планшете, подвинув табуретку и с напускной вальяжностью накинув одну ногу на другую. — Итак, давайте по порядку, с самого начала. Кшиштоф, что произошло? — Я? Эм… — Кшиштоф растерянно поджал губы, пытаясь выстроить речь в голове. — Я помогал Синьору Жирафу в приготовлении зелий. Он ненадолго ушёл, чтобы взять пороха, а я решил немного поразглядывать яйцо. Знаете, оно как-то, мм… Тянуло… Кшиштоф втянул плечи, вновь замолк, оглянулся на Жирафа — тот только потрепал его по плечу и одобрительно кивнул, заметив, как встревоженно бегают его зрачки. — В общем, я сначала просто руку положил, а потом захотел обнять. И обнял. Не знаю зачем, просто, наверное, посчитал это логичным. Я ничего не почувствовал, правда, тогда как раз вернулся Синьор Жираф… — Оно не переместилось, как я понимаю? — Прервал того Джаст, ещё не закончивший писать в планшетный лист. — Что? — Яйцо перемещается, если до него дотронутся. — Оу. Кшиштоф потускнел, кинув короткий взгляд на яйцо дракона — с некоторым разочарованием, оставившее неприятное послевкусие. Любопытствующий голос Джаста с его смешками под нос особо лучше не делали. — Интересно, конечно, интересно… С этим «интересно» прошёл почти весь разговор, больше походивший на допрос. Оно и понятно — это ведь информация, а Джаст то и дело записывал какие-то мелочи, что, возможно, здорово пригодятся в будущем, но всё равно было не по себе. Казалось, всё, что есть в Кшиштофе — «интересно». И весь он из себя «необычный». Представляющий «научный интерес». Впрочем, Кшиштоф трактовал это по своему — он не такой, как они, и с каждым новым вопросом это всё сильнее давило. Телепортироваться, оказывается, он умеет, пусть и под действием силы дракона, и яйцо от его прикосновений не скачет во все стороны, хотя должно. Почему? Хранители на такой вопрос только смущённо переглянулись. Кшиштоф был благодарен лишь за то, что, несмотря на подобную ситуацию, его не послали снова сдавать анализы или проводить очередной непонятный эксперимент. Он лишь ещё раз дотронулся до яйца, стоящее смирно, и его совсем скоро отпустили. Мальчишке ничего не оставалось, кроме как снять с себя халат, положить его квадратиком на стул и вернуться к себе в комнату, оставив Жирафа с Джастом разбираться с кассетой и переписыванием в бланки всей информации, с размышлениями, что же с ним, «интересным», делать. Кшиштоф в тишине смотрит на рисунки, сложенные на столе — вешать их тоже было некуда, вокруг ведь один камень, ни скотча, ни клея. Нос вновь щипет, Кшиштоф включает ночник, дёргает рычаг — лампы мгновенно гаснут, оставляя в комнате только тусклый свет от ночника и из окошка в двери. Ложится на кровать. Снимает строгие туфли, небрежно сталкивая их вниз. Зарывается в одеяло. Ночник фиолетовый, почти как яйцо дракона. Кшиштоф аккуратно берёт звезду, переворачивается на бок к стене, кладёт её поближе к груди — обнять не получается, та слишком маленькая, потому мальчишка устраивается на постели как обычно, подложив под щёку ладонь. Кшиштоф, конечно, знал, что с ним что-то не то. Знал, но не ощущал — сейчас же разница между ними была особенно отчётливой и болезненной. Конечно, Хранители сами по себе разношёрстные, но это было далеко не в том смысле. Ближе всего он был похож на Жирафа: они ведь, по сути, один вид! И цвет глаз одинаковый! Именно поэтому, наверное, Жираф всегда относился к Кшиштофу как-то более человечно, чем остальные Хранители. Не то, чтобы Джаст и Деб были жестоки, скорее Жираф удивительно добр — все невольно замечали, как в Кшиштофе он видит самого себя, а самого себя жалко всем. Они вдвоём ведь так похожи! Так наверняка думал Синьор, по крайней мере, до сегодняшнего дня. Окутанный тёплым одеялом и темнотой, Кшиштоф расслабил руку, держащую звёздочку. Та осталась на ладони, лишь перекатилась на бок, и продолжала мерцать. Было ужасно стыдно за всё произошедшее. За то, что, зная, как строго настрого запрещены любые взаимодействия с неизвестными артефактами, он попёрся к яйцу. За то, что в итоге поднял шум на всю лабораторию, и разревелся, как маленький, едва пытаясь сдержаться. За то, что ранил Жирафа. За свою руку было не страшно — она уж точно болела не так сильно, как Синьорская, и, наверное, скорее ноет, как его спина. Будет ли с рукой Жирафа также, как и с шрамом Кшиштофа по линии позвоночника, когда нельзя было ни разогнуться, ни скривиться без пробивающей боли? Вина, пожирающая его изнутри, твердила, что да. — Спишь? За своими мыслями Кшиштоф и не услышал, как в дверях оказался Жираф. С места мальчишка не сдвигался, лежал молча, с закрытыми глазами, но Жираф и без этого прошёл к кровати и уселся на край, будто зная, что тот ещё бодрствует. С мягкой улыбкой Жираф слегка потрепал того по плечу и подоткнул одеяло. — Расстроился, да? Жираф говорил весело, расслабленно — никакого волнения в голосе, как и его привычной надменности, с которой он отпускал унизительные шутки про всё на свете. Кшиштоф помолчал пару секунд, в итоге только коротко хмыкнув в знак согласия. — Ну и зря. Знаешь, ты нам здорово помог! Ты первый человек, кто смог так взаимодействовать с яйцом. Значит, у нас не всё потеряно. — Жираф сдержанно усмехнулся, не сводя глаз с Кшиштофа. — Не волнуйся, ни на какие опыты это тебя не подписывает. Сам Кшиштоф, впрочем, продолжал лежать, не открывая глаз. Жираф придвинулся ближе, оставив руку на его плече. — Ты нам очень помогаешь, Кшиштоф. Намного больше, чем думаешь. Мы тебе пока что многого не рассказываем, уж извини нас… Кшиштоф переваливается на спину, подтянув рукой одеяло к плечам, тут же стараясь найти взглядом глаза Жирафа. — Я не хочу быть полезным. Жираф в удивлении склонил голову. — Вот как. Почему? — Я полезен тем, что не такой… Не такой, как вы. — Ну, это правда, что мальчик ты необычный. — Нет, я… Я от вас отличаюсь. Мне это не нравится. Жираф по-доброму усмехнулся, взяв в свою ладонь руку Кшиштофа, держащую уголок одеяло у подбородка. — Всё мы немного отличаемся. Но чем же это плохо, правда? Например, Деб среди нас единственный человек. А я наверху чуть ли не единственный зверь. Но все мы, несмотря на это, очень похожи. В общем смысле мы все одинаковые. Кшиштоф отвёл намокшие глаза в сторону. Ну вот опять! — Я ведь не выхожу наверх из-за того, что отличаюсь от вас, да? Потому что… Потому что могу ранить кого-то… Жираф сползает рукой по одеялу к рукам — берёт забинтованную ладонь Кшиштофа в свою, тоже перевязанную. — Не говори так. Понятное дело, что ты не хотел причинить никому вреда. Мы не были уверены, но теперь точно ясно, что ты никому не навредишь. Тут немного сложно объяснить… Но дело не в тебе, а в том, как пыль яйца дракона среагировала с нами… А она так всегда действовала, Кшиштоф, это не твоя вина. Ты просто… Перенёс её с яйца на себя. И она между делом среагировала с тобой, просто иначе, чем с нами. В общем, долго объяснять! Тебе не стоит об этом думать. Кшиштоф поджал губы, поникши нахмурившись, когда на его порезанной руке оказалась рука Жирафа. — Самое главное, что в произошедшем нет твоей вины. Зато у нас теперь есть парные раны. Не думай, что я буду к тебе по-другому относится… Что кто-то вообще станет о тебе хуже думать. Это всё глупости. Кшиштоф едва ли верил его словам — этот взгляд, в котором страх смешался с отвращением и гневом, запомнится ему надолго. Как и рука Жирафа с капающей на пол кровью будет приходить ему в голову всякий раз, когда он вдруг зацепиться взглядом за перебинтованную ладонь. — Chodź tutaj. Синьор тянет мальчишку к себе, обхватывает руками — Кшиштоф, едва ли успевший спихнуть с плеч одеяло, оказывается в объятиях. — Просто больше не трогай это яйцо. Только если не попросят. Кшиштоф мямлит ему в ворот, крепко обнимая Жирафа, утыкаясь в плечо со всхлипом. На это Синьор только проводит ладонью по его волосам. Слова Жирафа были правдой, пусть и не полностью. Сперва, только увидев его с яйцом, он всё-таки был зол, и, пусть и неловко признаться, едва ли из-за страха за Кшиштофа. Испуг пересилил его чуть позже, когда по руке прошёлся разряд, оставивший на ней кровавые раны. Правда все эмоции пришлось сдержать при себе, пусть Жираф откровенно не привык — в узде держало осознание, что Кшиштофу в этой ситуации намного страшнее, чем ему. Будь это кто-то другой, Жираф бы рявкнул своим обычным шокированным тоном, цапнул человека в ответ, и все вокруг посмеялись бы от того, с какой наигранной обидой он бегает за тем, кто первым его ударил, и всё равно проигрывает; но тут так не получится. Вообще никак. С некоторым удивлением для самого себя пришлось выдумывать такое, что, наверное, он не говорил за всю свою жизнь, и начать можно с того, что детей среди его товарищей не водится и не водилось никогда. Более того, не водилось таких странных. Сегодняшний случай заставил нырнуть в размышления на новом уровне — энергия яйца дракона, что хранилась внутри, оставалась на всём, что принадлежало самому яйцу: скорлупе, пыли, осколках, на всём мире в целом сказывалась сугубо негативно, но только не на Кшиштофе. Если Кшиштофу не показалось и он ничего не напутал, то он и впрямь единственный, кому удалось получить действительно позитивное влияние яйца. У этого была своя цена, в которой, впрочем, Хранители не были уверены — весь «негатив» уходит в самого Кшиштофа, или, может, подпитывается им, так как при прямом контакте с той же пылью реакция была в разы больше, в разы больнее, чем при прямом контакте с яйцом. В таком случае можно было считать Кшиштофа переходником, катализатором, усилителем: чем угодно, до тех пор, пока это не изучат лучше. Впрочем, в данный момент задача стояла другая, пусть Жираф и не до конца её осознавал — успокоить Кшиштофа, чтобы он и мысли не допустил о том, что в чём-то виноват, и больше не расстраивался. — Надо тебя всё-таки выгулять. На днях соберёмся, походим на поверхности. Кшиштоф заметно ободрился — воспрянул плечами, оторвав заплаканные глаза от Жирафьей шеи, в любопытстве раскрыв веки, смотря по-детски глупо и удивлённо, пусть и едва ли верил его словам. Говорил шёпотом: — Nie kłamiesz? — Nie kłamię. Не прямо завтра, конечно, но, пока тепло, стоит с тобой погулять. Кшиштоф вздохнул, обдумывая его предложение, но сдерживать улыбку было сложно — он коротко и очень крепко обнял Жирафа, сдавив ему шею, от которой тот театрально закряхтел, а после уселся обратно на кровать, сжимая губы, и без того выдающие в нём предвкушение. — Dziękuję… — Всё, давай, укладывайся спать или зачем ты там лёг… Отдохни. Покумарь. И больше не расстраивайся! Напоследок Жираф здорово потрепал шевелюру Кшиштофа, да так, что все волосы залезли на лоб, помахал в дверях и наконец вышел из комнаты. Далеко уйти не получилось — почти тут же он встретился лицом к лицу с Джастом, уже поджидавшего его. — Не стоило, Жираф. Джаст, облокотившийся на стену, встречает его самой кислой и каменной миной, которую Жираф когда либо видел. — Что? — Не стоило с ним так возиться. Конечно, важно его успокоить, но ты ему не отец, чтобы «воспитывать». Жираф оглянулся на дверь, взял Джаста за плечо и увёл его подальше, за угол коридора. — Он ребёнок, Джаст! Тем более, мы же уже выяснили, что никакой угрозы он сам по себе, без яйца, не представляет. Ну, в смысле, скорее всего. — Я же не говорю тебе совсем о нём не заботиться. Но он буквально возник из твоей головы, и… Мы даже не знаем, насколько долго он проживёт, понимаешь? И если с ним вдруг что-то случится, ты же места себе не найдёшь. И Кшиштоф не найдёт, если он потеряет своего «папашу». А ты можешь «потеряться». В лёгкую. — Это я уже слышал. Какие-то претензии к конкретно тому, что я пришёл его успокоить, есть? Нахмурившийся Джаст едва ли нашёл, что ответить. — Нет, просто… Просто он подпускает тебя к себе слишком близко. Если всё так и продолжится, то он увидит в тебе отца, пусть это и отчасти так, а ты, как я думаю, не готов променять свои исследования, пьянки и игры в угоду «сыну». В твоём стиле зависнуть и исчезнуть где-то на пару дней. Кшиштофу и так тяжело. — Я знаю, что делаю, — рявкает Жираф, после чего спешно уходит прочь, не забыв обидчиво толкнуть Джаста плечом, пусть места в коридоре и было предостаточно. Джаст молчаливо смотрит, как Жираф скрывается в очередном коридоре, а после очень громко хлопает дверью — наверняка в свою хим лабораторию. Победно хмыкает, поддевает из наплечной сумки аптечку, и стучится к Кшиштофу.