Посюстороннее явление

О городском морге ходила дурная слава. Все в том месте не задалось с самого начала. Когда ещё города не было, там раскинулось сельское кладбище. Большое и старое, с каменными и деревянными крестами, ржавыми оградками и впалыми могилами. Временная линия штука тонкая, прогремела революция и большевики пустили его для более «благих» целей: сравняли с землёй, поставили здание мало чем примечательное и организовали в нем детский-приемник распределитель. Именно в те далёкие годы начали гулять легенды. Видели призраков. Барин без головы и его безглазая жена каждую ночь ходят вокруг здания и пытаются найти друг друга. Не выходит — первый не может ответить на зов супруги из-за отсутствия части тела выше плеч, вторая ничего не видит. Кого из живых схватят в ночных сумерках, того и находят убитым через день. Три закопанных заживо сестры заняли роль полудниц, ищут с кем же им предстоит станцевать свой последний вальс и увлечь в мир мертвых. Пьяница дед Захарий просит на водку, встреча с ним гарантирует остаться без всех скудных богатств. Сначала байки ходили только среди беспризорников, чтобы попугать сверстников и лишний раз заставить кого-то на спор отправиться к «духам». Потом заговорила округа и истории начали обрастать неожиданными фактами и подробностями. Люди старались обходить гиблое место стороной, плевались через плечо и носили в кармане гвоздь и соль. Даже бойцы НКВД скрепя сердце и чертыхаясь признавали, зря тут это здание стоит. Во время Великой Отечественной приемник закрылся и к великой радости местных, духи тоже решили уйти на покой. Время неспокойное, явно не до них было. Про приют не упокоенных душ или же свободное здание вспомнили в начале пятидесятых. Попытались раздать на квартиры и в день новоселья жильцов и тружеников тыла вспыхнул пожар. Странное дело, никто не умер, но хлипкая постройка со слоем новой штукатурки сложилась, как карточный домик. Не к добру. Пепелище повторило судьбу своего родителя и было погребено в земле до лучших времён. Так и прорастали на пустыре цветы, деревья, да травы. Маленький оазис смерти на окраине нового города. Мирно бы жила растительность, но количество людей росло, усопших становилось больше. Баланс, в результате которого человечество не стоит друг у друга на голове. Один загадочный мужичок из Сибири убедил остальных в уникальности данного пустыря. От основных жилых кварталов пустырь отдален, школ и детских садиков рядом нет. Просто подарок судьбы. Так и появилось новое здание и сразу впуталось в паутину из старых баек. Вместе со зданием на людской суд были поданы и работники этого сомнительного места. Человек смертен — это знает каждый, но идея в другом, человек внезапно смертен. Люди не боятся темноты, как отсутствия света, страх сковывает нутро при мыслях о скрывающихся во мраке тенях и образах. Из-за этой первобытной трусости, морг называли моргом только подростки, любящие впутываться в истории и неприятности. «Место окончательной регистрации граждан» в народе обросло разными именами: отшибка, на отшибе стоит; лежанка, стройными штабелями лежат тела; и самое редкое в обиходе — санаторий. На последнее создали «моду» служители правопорядка. Естественно за уликами и новыми данными приятнее, хотя бы по звучанию, ездить в санаторий, чем в морг. Здание обычное, кто бы и что не судачил. Все происходящее внутри — должно там и остаться. Гвоздь над дверью не трогать, а то убежит ещё кому не положено. *** Неприятно тянуло могильным холодом от живого человека. Словно рядом стоит покойница, смотрящая пустым тяжёлым взглядом. Нет. Как дрожат руки с орнаментом мелких морщинок и сгибаются от тревоги пальцы. Пытается успокоиться, хотя лекарство по времени должно подействовать. Марков переводит взгляд выше, к лицу посетительницы. Ей под 50 по документам, но от «хорошей» жизни выглядит старше. В окрашенных прядях, падающих на лицо, видно седину, блестящую грязно-серым снегом. Кусает кровоточащую губу. Врач отходит чуть в сторону. К письменному столу, где стоит пачка влажных салфеток пахнущих зелёным чаем. Въедливая штука или сейчас внимание зацепилось именно за эту часть ароматов «прихожей». Тут тихо. Окна, ведущие в главный зал, завешены жалюзи с двух сторон и не дают заглянуть, отыскать то от чего все пытаются откреститься. Протягивает салфетку прямо в руки и тремор усиливается. Чужие пальцы колышутся ветвями на сильном ветру. — Спасибо, — сдавленный полу всхлип. Сама сейчас лелеет последнюю надежду, как неразумного малыша. Ещё чуть и баюкать начнет свои мысли и переживания. «Не мой там. Моего найдут. Мой живой.» — меняются только местоимения, а слова крутятся почти у всех одни и те же. Неужели заложено на уровне генов? Да, отрицание, чтобы нервная система не разбилась в одно мгновение фарфоровым блюдцем. Незримый барьер созданный самой природой. Дверь громко скрипит и Илья морщится. Странный звук. Лиза появляется из чрева «смерти» и аккуратно становится рядом. Смотрит с вопросом. «Не готова?». Может ли обычный человек, видящий смерть только близких к ней подготовиться? Не водят же каждый день экскурсии в морг, чтобы привыкли. Опускает взгляд и поворачивает запястье. Наручные часы беспристрастны, им все равно до страстей в мире людей. На улице стоят следователи, чтобы зафиксировать результат. Работёнка не сахар и у них ещё несколько выездов на сегодня. — Марина Анатольевна, — патологоанатом кладет руку на плечо женщине и та, словно по команде, выпрямляется на кушетке. Спина несильно хрустит от резких изменений. — П-пора? — салфетку в крови прячет в кулак. Смотрит с надеждой, словно сейчас отпустят, скажут «Ошибка! Ваш то живой!» и можно домой. Нет, не будет. Тянуть дольше ничем не поможет. Она почти повисла на Маркова, во время ходьбы. Сжимает чужой локоть, как последний оплот реальности. Ему к своей участи проводника по ту сторону не привыкать, с детства всех их видел и с мальства говорил. Колыбельные ему пели, баюкали и даже играли. Не всегда показывались и не каждый хороший. Научился, разобрался. Подводит к столу и кивком просит Лизу поднять завесу тайны. Ее. Зрачки гаснут и как бы останавливаются. Надежда замерзшей птахой падает на землю и больше никогда не взлетит. Губы двигаются в хаотичном ритме от нарастающего отчаяния. Вопль. Сначала утробный, от самого сердца поднимается, разрывая все на своем пути, как стеклянная крошка. Рот широко раскрывается и сначала слышно только клокочущий хрип. Не плачет, не может. Крик больно бьет по ушам, хотя было время подготовиться. Хочется спрятаться подальше, уйти, убежать. Стоишь смирно и смотришь, как мать опознает сына. Женщина кидается на окоченелую грудь с неясным хриплым возгласом, стараясь услышать мертвое сердце. — Ваня! — из скомканной массы слов наконец-то появляется имя, — Ванюша! Ванечка! Ва-, — «а» срывается на ещё более пронзительный вопль от которого только стекла не трескаются. Лицо исказилось, целиком окунули в отчаянную скорбь от которой нельзя избавиться, не отмыться. Следы навсегда останутся. Руки в орнаменте из морщинок хватают юношеские запястья и трясут, трясут, трясут. Стараются добудиться. Но однажды шагнувший за грань не возвращается. — Вставай! — шепот звучит неожиданно сильно, словно по приказу мертвый распахнет глаза и весь кошмар дымкой развеется. Не верит, не хочет и не может. Илья одним жестом подзывает Лизу, быстрой кошкой она оказывается рядом и даже уши навостряет. — Пускай заходят, — практикантка скрывается за дверью, скрип звучит ей вслед. Врач подходит ближе к эпицентру трагедии и берет мать без сына за плечи, — Марина Анатольевна, давайте присядем, — голос ровный, не дрогнет. Женщина вырывается и кричит, кричит, кричит. — К сыну! Пусти! Рядом лягу! — булькают в утробе страдания и слезы наконец-то начинают лить из потухших глаз. Выбивается из сил, не за что больше бороться. Марков чуть сильнее сжимает плечи и заставляет, вливает в чужое тело спокойствие. Не положено так делать, но чувствует, в словах нет лжи, холодная уверенность умереть следом. Чужой мозг и сила вещи сложные и не до конца понятные. Настроить себя от беспросветной муки можно на что угодно. И разрыв сердца никто не отменял. Затихает, постепенно ослабевает в стальной хватке. Вместе с дорожкой от слез под глазами блестит безразличие. Теперь ей все равно. Идти от главного входа до зала недалеко, поэтому за спиной слышатся шаги и знакомый голос с боку тихо спрашивает: «Помочь?» *** Ночью на отшибке тихо, слышно как громыхают вдали электрички и поезда, шелестят ветви деревьев и шумно ворочаются мысли от неспокойной работы. — Жаль ее, — Сеня крутит в руках ручку и делает пометки на полях блокнота. Не для протокола, в попытках собрать данные о деле в целую картину из силуэтов и образов, обрывков фраз, — Один ребенок и такое. — Родни нет больше? — Марков закрыл дверь зала и отряхнул руки. Не брезгует, иногда кажется, что запах формалина въелся в ладони и никогда не смоется. Сколько мылом не три ничего не изменится. Даже глупые салфетки с зеленым чаем только на время отвлекают. Приятель отмахивается и закрывает блокнот. Время позднее, часовая стрелка давно переступила отметку 10 вечера. Кофе не пьется, а до рассвета ещё далеко и темно. Даже Лиза домой упорхнула часа 2 назад, хотя хотела и задержаться. — Племянница есть. Уже приехала чтобы тётку поддержать в такой ситуации, — ручка щелкает и скрывается в глубине кармана. На душе у двоих мужчин абсолютно никак. — Дома будешь? — Илья достает из ящика стола пачку сигарет и кивком указывает в сторону улицы. Проветриться бы. — Сегодня? Только если утырок, причастный к делу прямо сейчас выскочит из кустов. Ты? — шаги гулким эхо отлетали от стен и возвращались обратно, как шарики в пинг-понге. — У меня документации выше крыше, — за входной дверью приятно кружит осенний ветер, заполняя собой все свободное пространство. — А пациенты? — на каменном пороге под ногами хрустит листва и немного песка. — Да, сейчас пацана подниму и будем играть в нарды до победного, — зажигалка щелкает, но огонь не появляется. Ещё раз и небольшое пламя лениво танцует, поджигая сигарету. Дым обволакивает глотку и дышать на миг становится труднее. — Приходит значит мент, открывает дверь, а за ней патологоанатом и тело в нарды игра-, — Сеня переставляет ногу и недовольно шипит. Поднимает так, чтобы рассмотреть подошву. Света лампы достаточно, отражается в небольшой шляпке гвоздя, потонувшего в обуви следователя, — Зараза! Гвоздь! Несколько раз туда-сюда проходил сегодня и не напоролся. Бледное лицо врача постепенно расцветает алыми маками красных пятен от нервов. Разворачивается юрко, на одних пятках и в несколько прыжков оказывается у двери, ощупывает рукой все пространство над и тяжело опускается. Недокуренная сигарета оказывается потушенной об порог и выброшенной за перила. — Что такое мсье доктор? Неужели это «орудие смерти» попало в Ахиллесову пяту и я умру? — Сеня улыбался и не смотрел на друга, полностью поглощенный извлечением «занозы». Молчание заставило напрячься и увидеть не самое лучшее выражение лица Маркова. Показывать эмоции тот никогда не умел, сейчас в свете уличного фонаря, когда круги под глазами становились еще темнее и с пятнами от нервов, картина представлялась и вовсе жуткой. — Доставай и пошли. Дело может оказаться пороховой бочкой. Клиентов было сегодня не слишком много, по профилю Ильи и вовсе двое. Бабунька перепутавшая лекарства и паренёк этот. В зале лампа моргает искусственным светом и гудят холодильники. Казавшееся затишье теперь больно бьет по барабанным перепонкам. — Доставай из 15 камеры, а я из 7, — следователь кивает на «приказ» и дверцы почти одновременно распахиваются. На столе перед Ильей лежит старушка, ее бледно-синие губы сжаты в тонкую полоску, между ними просовывается монетка с одинаковыми сторонами, так, чтобы «хвостик» немного торчал, — Теперь даже не дыши… — доктор наклоняется и вслушивается. Между треском старых ламп и воем аппаратуры слышится тихий скрежет металла. Монета реагирует, значит душа на месте, не удрала, когда была возможность. Живая и никак не пострадавшая. Это хорошо. «Инструмент» возвращается в руку и теперь очередь 15-й камеры. Мальчуган совсем молодой еще, только школу закончил, в институт поступил. К матери в гости приехал повидаться, достижениями похвастаться и захотел с друзьями встретиться. Не успел, точнее не дошел до места встречи. На лбу пестрит алая звезда, как раз на месте схождения костей. Удар не был случайным, тем более нанесен чем-то острым, прицельно били. Убийца правша, ростом ниже, по траектории удара если прослеживать. Но почему Иван не увернулся? Били спереди. Знал этого человека или не хотел уворачиваться? Несложная махинация повторяется и момент тишины повторяется. Марков вслушивается так, что уже собственный шум кровотока и сердца бьёт, как из колонок. Монета молчит. Ничего не говорит и не желает издать даже маленький скрежет. — Дрянь. Ушла душа, за живого человека зацепилась. Понятно это. Мать выла и звала так, что только глухой не откликнулся бы… — патологоанатом выпрямляется и внимательно смотрит на движения друга. — Это плохо? — капитан крутит в руках сломанный посередине гвоздь. — Нет, что ты. Просто прямо сейчас в городе есть как минимум одна полностью свободная мстительная оболочка. А судя по переломанному гвоздю, на мирный диалог не настроена. Очень уж выйти хотела. — Кто в зоне риска? Илья всплеснул руками и нервно усмехнулся. — Все!