Посюстороннее явление

Рубиновое ожерелье На шее рубиновым ожерельем расцвел шрам, края испачканы темно-бурой краской. Налились на запястьях браслеты от тугих пут, грязно-синие, фиолетовые. Короткая стрижка торчит и вихрится, добавляя девушке сходства с маленькой пташкой, которая не избежала цепких лап дворовой кошки. Платье цвета предстоящего лета болтается на плечах, порванное в трёх или четырех местах. Глаза смотрят внимательно, голова наклонена на бок так, что недавно зашитый шрам грозится разойтись. И долг Ильи предупредить пациентку. Только рекомендации обычно дают живым, а здесь другой случай? Не страшно смотреть в помутневшие изумруды, тяжело понимать, что кто-то заставил их угаснуть. — Холодно тут у вас... — покойница смотрит теперь за спину Маркова. Одиночные камеры для других, ещё не ушедших за грань. Саркофаги, чтобы тело держало форму, как можно дольше. Миллионы лет эволюции понадобились для создания творения под кодом "человек". Для уничтожения нужно мгновение и не такие грандиозные усилия. — Как там было? "Ляжем, как продукты в холодильник"? — Илья грустно и серьезно смотрит на девушку. "Ногу свело". Раньше любил эту песню, сейчас старается игнорировать. — У вас осталось тринадцать минут, — взгляд на часы и заученная фраза. Может и меньше, все зависит от состояния покойного. Некоторые сразу замолкали и медленно коченели, пока последняя возможность прокричать в мир не утекала. Были болтуны, те до конца боролись, в конце уже сводило челюсть и глаза застывали. Марков видел таких немного и каждого помнит: семилетняя малышка утонувшая в озере — от нее у врача осталась заколка с жирафом и привычка рассматривать ладони людей; пожарный, погибший под рухнувшей балкой, тот на прощание вручил камушек найденный на берегу Байкала; милейшая старушка аккуратно вложившая в руку платок. Девушка хочет заплакать, но мертвые лишены такой возможности. Последнее право слез и смеха остаётся в мире живых. Это визитная карточка человечества. От счастья плачем, над горем смеемся и наоборот. — Что мы говорим, когда... — рубиновое ожерелье в свете лампы горит, почти светится, — когда оказываемся здесь? — Все что вспомните. Ограничений нет, кроме времени, — доктор напоминает, хотя сам ненавидит это до скрежета зубами. Хочется каждому предоставить больше возможностей. Все его гости отправляются в последний путь, но правила должны соблюдаться. Нельзя называть имена живых, запрещено отворачиваться от покойных и после каждого надо забивать гвоздь в предусмотрено принесенную и оставленную деревяшку. Они все на вид слабые и хрупкие, почти фарфоровые. Но в некоторых пробуждается невыносимая тяга к жизни, имена живых могут вызвать гнев. Отвернешься и упустишь момент — цепкие пальцы сомкнутся прямо над сердцем, ни один реаниматолог не вытащит. Гвоздь — самое простое, закрываешь последний путь назад. Пациентка смотрит по сторонам, трогает рукой запястье и что-то ищет. Глаза сейчас спокойные и печальные. В них нет обиды на мир, только тоска по упущенному и скорбь по никогда не наступившему. Илье хочется обнять девушку, аккуратно прижать к груди и укачивать, как ребенка. Эмпатия, милосердие, человечность и все остальное должно оставаться за дверью морга. Не все мертвые хорошо реагируют на жизнь в "сосуде" напротив. Были те, кто кидался на Маркова и пытались вырвать, забрать, выбить из него эту недосягаемую и пропавшую у самих энергию. — У него штаны... оранжевые, — пациентка смотрит на складки платья и видимо находит сходство в оттенке, кивает головой. — Были родинки на лице или шрамы? — Илья ещё не закончил фразу, а девушка уже касается своего лица, ищет бледными пальцами пятнышко под левым глазом. — Мама говорила к слезам... Лицо чистое. И волос не было... лысый. — Он убийца? Девушка молчит и смотрит прямо перед собой, рассматривает Маркова. От этого честно не по себе: знать, что тебя пристально изучает мертвец. С другой стороны накатывает непонятное спокойствие. Смертельное умиротворение. Прошло девять минут от появления девушки, от озвученных тринадцати осталось десять, при самом хорошем раскладе — двенадцать. Ровно столько от прощального пробуждения до последнего сна. Что человек сделал раньше, проснулся или, наоборот, утонул в сладкой дреме? Рождаемся живыми, бодрствуем? Или младенцы кричат от расстройства, потому что их самый лучший мираж навсегда был развеян природой и акушеркой? Все это время Марков смотрел на мертвые ладони. Тонкие бледные пальцы, на среднем и безымянном правой руки обломаны ногти. Узор интересный — малахитом нарисованные ящерки и цветы. Хозяйке медной горы понравилось бы. На руках не видно нитей жизни, это вполне логично. Больше ни одна цыганка не нагадает удачу и любовь. Пациентка улыбается и взгляд теперь на тон светлее. — Доктор, а я вас вспомнила. Илья удивлен. Такой чести ему ещё никто из гостей не оказывал. И это было хорошо, нынешнюю ситуацию можно охарактеризовать как "скверно, ожидаются осадки в виде проблем". Лечащий врач должен оставаться в стороне, уходить из памяти. Но его помнят и остаётся только кусать локти, ждать, чем аукнется такая неудача. Врач сжимает в кулаке гвоздь. Мертвые страшатся небольшого штыря, как тень света, — одного вида достаточно. На самый скверный исход в ящике лежит кусочек ладана. — Вы сообщили мне о смерти матери... Любовь Леонидовна Журавлёва, помните? У нее ещё шрам был на щеке, — пациентка показывает, рисует неровный узор. Большой. От левого глаза до самого подбородка. — Она вкусные блинчики... готовила, — первый звоночек, речь становится вялой. Дальше процесс пойдет быстрее. Осталось немного. — Человек в оранжевых штанах, — попытался вернуться к разговору Марков, — он убийца? У него были татуировки? — На запястье... звезда, — девушка медленно шевелит бледными губами, делает паузы. Готовится впасть в спячку, как маленький зверек. — Этот человек убил тебя? — настойчивее повторил мужчина. Если нет? Вдруг это просто старый близкий знакомый. — Да. Он... мой. Он... убийца, — "пташка" странно улыбается. В бледном свете лампы зубы похожи на мраморные плиты кладбища. Доктор выдыхает и готовится задать новый вопрос, пока время не потеряно, но: — Вы... И-ль-я, — уже по буквам тянет девчушка и у Маркова по спине пробегает не просто холодок. Кажется, словно все камеры охлаждения резко открыли настежь, будто позади разверзлась пропасть в Арктику. Гвоздь быстро оказывается перед собой, острым краем направлен в сторону говорившей. Только уже не нужно. Челюсть закоченела. Больше ни одно слово не сорвется с мертвого языка. Одни глаза все так же смотрят с улыбкой. Всего несколько мгновений. И угасают далекими погибшими звёздами. Больше не мерцают. Дух рассыпается призрачно-прозрачной серебряной пылью. Она не опадает — просто исчезает, сливается с тканью пространства и уходит по ней дальше. О чем могла мечтать незнакомка? Чего ждала от наступающего дня? Вряд ли очнуться на медицинском столе морга. Документов при ней не нашли. Карманы были вывернуты. Пока так мало ниточек, связывающих фарфоровую куклу и внешний мир. Убийца был в оранжевых штанах, лысый, лицо чистое, на запястье татуировка в виде звезды. Мать девушки звали Любовь Леонидовна Журавлёва. В базе должна быть информация о ней. Все эти мысли сопровождались стуком молотка. Вбитый в дерево гвоздь означает конец работы.