Держава Детства

      Уроки окончены и Израиль направлялся домой. Сегодня он совсем не хотел играть — он устал и к тому же видел, как на пустырь шёл Палестина.       Давид тихо зашёл в дом и поднялся по лестнице на второй этаж, где была его комната. На кухне что-то упало. Он хотел забрать книгу и отнести в библиотеку, где он мог спокойно почитать.       Когда он выходил, то увидел, что в дверях кухни стоял дядя Серёжа — снова пьяный, ничего нового.       Когда закончилась война дядя Серёжа — Маршал и трижды Герой СССР — запил. Редким было видеть его трезвым и без бутылки, из которой он переодически отпивал.       Израиль постарался его обойти и выйти на улицу. Его совсем не привлекала перспектива разговаривать с пьяным.       — Слуш. шай, л-лиса… — позвал его дядя Серёжа. — а т-ты.?       Давид успел выйти из дома до того, как он закончил фразу. Если дядя Серёжа начнёт говорить, то это надолго.       Израиль шёл в библиотеку. Дорогу он знал очень примерно, но в итоге добрался почти без проблем.       Библиотека была довольно большим зданием, где были абонемент, детский уголок, гардероб, достаточно большой читальный зал и подвал, где хранился основной массив книг. Абонемент и читальный зал разделял коридор, в начале которого был поворот в гардероб, а в конце — вход в детский уголок.       На входе в абонемент и внутри стояли выставочные стеллажи, где демонстрировали новые книги. Возле читального зала висели фотографии постоянных посетителей. Израиль задрал голову, чтобы посмотреть на них, мечтая, чтобы и его фотография висела там.       Он был тем, кого обычно называют «человек книги» или «книжный червь». Читать он любил, но в библиотеку в особняке дяди Серёжи его не пускали. Пока ему позволяли читать только детскую литературу. Израиль немного обижался на это — сказки о стереотипных принцах и принцессах типа «Золушки» казались ему слишком наивными и «приторными». Папа же хотел таким образом восстановить его веру в чудеса и «и жили они долго и счастливо» и Израиль это понимал, но война разучила его верить в чудеса и заставила очень рано повзрослеть.       Израиль сидел на диване в читальном зале. После дома, где всегда бурно кипела жизнь, эта тишина, царившая в библиотеке, была словно рай для его ушей. Время здесь бежало намного медленнее, будто совсем останавливалось, а стоило раскрыть страницы книги, как окружающая тишина превращалась в шум нового мира, открывшегося перед читающим.       Пусть Израиль и держал в руках энциклопедию, тихая магия библиотеки не оставалась незамеченной им.       В читальном зале стоял аквариум, в котором плавали три огромных рыбки — каждая была с ладонь восьмилетнего ребёнка. Давид невольно засматривался на них.       Он был один в библиотеке — другие дети играли на улице, а у взрослых не было времени на посиделки.       Дверь библиотеки тихо хлопнула, кто-то затопал в коридоре. Шаги направились в сторону абонемента, потом в игровую, кто-то шёпотом что-то спрашивал…       Тут в дверях читального зала появился Союз. Израиль посмотрел в его сторону, желая понять, что происходит. Товарищ Свободин был напуган и тяжело дышал. Увидев Давида он облегчённо выдохнул и направился к нему.       Союз, на удивление, даже в панике соблюдал правила библиотеки — не бегал, ходил пешком, говорил только шёпотом.       Подойдя к Израилю, он осторожно обнял его, выдохнув «Я чуть в Бога не поверил…».       — А чего ты беспокоился?       — А как не беспокоиться? — Союз отпустил его, — Мимо пустыря иду, тебя нет, у России спрашиваю, он говорит, что ты и не появлялся там. И где ты? Мы весь город обыскали, я уже думал милицию вызывать.       Израиль опустил уши, не желая слушать возмущения. Союз всегда всё преувеличивал и излишне паниковал. Ну правда, что могло произойти с маленьким, беззащитным еврейчиком в большом городе, в котором живёт Третий Рейх, а в прилежащих лесах и на окраинах ошиваются ссыльные СС-овцы?       Давид всё понимал — вокруг ещё было слишком опасно, чтобы ходить одному — но был слишком упрям, чтобы признать, что Союз прав.       — Пойдём, я отведу тебя домой. — чуть смягчившись, сказал тот. Израиль надулся, но всё же пошёл за наставником, ведь сам собирался возвращаться.       Добрались они быстро. Давид издалека увидел дядю Серёжу, валявшегося возле крыльца. Товарищ Свободин ушёл, не желая смотреть на спившегося, а Израиль тихо проскользнул в дом…       Вечером, когда он уже лежал в кровати, закутавшись в одеяло, как в кокон, к нему наведался папа. Он придвинул к изголовью табурет и сел на него. Они долго молчали. Наконец папа сказал:       — Малыш, малыш… — он осторожно погладил его волосы, — Как же ты нас напугал…       — Ну, а чего вы беспокоились? — вновь спросил Израиль.       Папа помолчал, потом легонько усмехнулся:       — Ну, ты подумай сам: — он взял Израиля на руки, прямо в одеяле. — Ну что было бы, если бы ты попался к немцам? М? Хорошо?       — М-м… — Давид отвёл взгляд.       — Ну что было бы, если бы мы тебя… — папа вздохнул, — потеряли?       — Вы бы тогда… Огорчились? — Израиль поднял глаза.       — Огорчились… — папа прижал его к себе, — как же ты не понимаешь… что ни за какие сокровища в мире мы не согласились бы расстаться с тобой!       — Даже дядя Серёжа?       — Даже дядя Серёжа.       — Спасибо, папа… — сказал Израиль после небольшого молчания. — Значит, я действительно так дорого стою?       — Ну конечно, моя маленькая звёздочка. — он уложил его в постель и вышел из комнаты, погасив за собой свет.       — Папа? — когда тот вернулся, Израиль раскрыл ротик и указал в него пальцем.       — Ты уже большой, чтобы спать с ней.       — Ну, папа… Пожалуйста…       — Ладно. — он улыбнулся, — сейчас я принесу, но скоро тебе придётся отказаться от своей сонной подружки и засыпать самостоятельно.       Давид улыбнулся и кивнул в ответ. Вскоре папа снова вернулся к нему, держа в руках детскую бутылочку с молоком и соску. Он поставил это на тумбочку рядом с кроватью и ушёл.       Соска всегда усыпляла Израиля. С самого первого дня после спасения его укладывали с ней. У соски был сладковатый привкус из-за молока со сгущёнкой, в которое их окунали, чтобы успокаивать пугливых малышей. Позже перед сном Давиду стали давать пить тёплое, сладкое молочко, от которого у него слипались глазки…       Как и предполагалось, Израиль быстро провалился в сон, обняв себя крыльями. Но, пусть со стороны он и выглядел крепко спящим, Давид просыпался при малейшем шуме, поэтому папа никогда не заходил в его комнату ночью.       Папу — Пауля Фенцеля — обитатели дома называли так, за то, что когда-то он подарил им жизнь. Как брошенных щенков подбирал он их в гетто или концлагерях, вытаскивал из захваченных деревень, перехатывал по пути в лагерь…       Папа в этой семье был «за маму» и все знали, что он всегда поможет и защитит.       Утро Израиля началось со звонком будильника. Он тут проснулся, но вылезать из кровати не спешил. Сегодня у него не было тренировки и можно было позволить себе полежать в кровати лишний час.       Ещё два дня учёбы и будут выходные. Давид потянулся, встал с кровати и стал одеваться.       Внизу его поджидал дядя Серёжа. Что ему было нужно, Израиль не знал и знать не хотел. Хотя этот алкоголик и пытался выразить ему свои мысли получилось у него это плохо. Из всей его речи Израиль понял только пару слов — дядя Серёжа говорил что-то о том, что Давид рано встал и что он молодец.       Израиль со временем научился игнорировать пьяницу и не отвечать на его вопросы, чтобы сэкономить время на более важные дела…       Он уже был на полпути к школе, когда вспомнил о страшном доме.       — Стокгольмский синдром? — выругавшись, спросил Третий Рейх, когда он подошёл к его дому. Нацист стоял за забором, оперевшись на дерево.       — Я не виноват, что мой путь в школу лежит мимо тебя! — Израиль уверенно пошёл дальше, хотя душа его уже упала в пятки.       — Чё, в себя поверил?! — Дирк выбрался на улицу и попытался схватить Давида. Тот услышал его шаги и побежал в сторону школы.       Вторым уроком, после арифметики, у них шло рисование. У Израиля, по мнению его семьи, получалось хорошо рисовать, но сам он так не думал.       — У тебя неплохо выходит. — сказала ему Вера Филипповна после урока. Давид промолчал и выбрался из-за парты. Он не знал, как комментировать её слова.       Во время перемены к Израилю подошёл Игорь. Он попросил его помочь с домашним заданием, хотя тема была максимально лёгкой.       Впереди был ещё один урок — букварь. После него можно было пойти поиграть.       С домашней работой Израиль помогал в сарае, который стоял на небольшом холмике на пустыре. Он иногда делал их там же, на старом столике с обрывками старой бумаги. В сарае также валялась куча старых досок, веревок, тряпок и прочего хлама.       Когда уроки сделаны, можно было и поиграть. В этот раз Тарас принёс свой мяч, специально для игры в футбол. Его с трудом смогли уговорить позволить всем поиграть, потому что больше никто не принёс с собой мяч.       Игра началась. Тарас почти сразу перехватил инициативу и повёл мяч к воротам, на которых стоял Израиль. Удар!..       — Гоол! — крикнул футболист. Мяч на всей скорости влетел, но не в ворота, а в лицо Давиду.       Израиля вышибло с ворот к забору, Россия подбежал к нему, чтобы осмотреть. Ваня осторожно поднял его голову — лицо Израиля было в крови, но он не плакал. Сбоку раздался смех. Это пришли арабские страны. Они стояли там достаточно долго, чтобы видеть всё, что происходило.       Россия отвлёкся на них и этого хватило, чтобы Давид сбежал с пустыря. Его не волновало, что его будут искать — хотелось просто убраться подальше.       — Хрена, тебе заехали по роже! — Третий Рейх, как назло ошивался на улице возле своего дома. — Это как так?!       — А тебе-то что? — спросил Израиль и поднял на него голову.       — Вот, Scheisse, мне щас прилетит за это, если кто-то подумает, что это я сделал. — Дирк тут же спрятался в своём дворе, крикнув еврею: — ты меня не видел — я тебя не видел.       Давид ожидал этого — в конце концов, что можно было ожидать от нациста? Что он поможет ему?       Израиль уже собирался пойти домой, как Третий Рейх снова появился рядом, схватил его за шкирку и затащил во двор.       — Тише! — шикнул нацист. — Спрячься, чтобы тебя не видели, иначе на меня подумают. — он завёл Давида за дерево, присел рядом, достал какую-то мокрую салфетку и стал промакивать кровь на его лице.       — А теперь объясни, как ты так расхуячился? — спросил он. — Что ты сделал, чтобы так лицо разбить? У тебя тут повсюду кровь. — Дирк показал ему салфетку, мгновенно окрасившуюся в красный.       — В меня мячик пнули… — тихо пробормотал Давид.       — Я тебя сейчас в дом отведу — у меня там аптечка есть. Иначе у меня сегодня ноги сдохнут с этими салфетками.       Третий Рейх встал и толкнул его ногой в сторону входной двери.       — Ты помогаешь, чтобы тебе не прилетело? — спросил Израиль.       — Естественно! Меня этот «Владимир Ленин» придушит, если увидит тебя таким.       Дирк отвёл его в дом и усадил на стул в коридоре, а сам ушёл в другую комнату. Вскоре он вернулся с упаковкой салфеток и небольшой коробкой.       — Посмотри на себя, помеченый. — Третий Рейх повернул его голову в сторону, где, оказывается висело зеркало. — твой нос просто примагнитил мяч к себе. Но он не выглядит сломаным, тебе зарядило куда-то между глаз. — Дирк внимательно смотрел в лицо Израиля.       Нацист продолжил вытирать кровь. Действовал он небрежно и даже грубо. Когда на лице не осталось крови, Давид увидел причину — мяч действительно ударил его в переносицу, прямо в то место, где проходил шов. Там у него остались жуткого вида раны.       Дирк что-то взял из коробки и снова вернулся к своему занятию.       — Значит в тебя пнули мяч?       — Ага… — Израиль старался не смотреть ему в глаза.       — А что случилось? Что ты сделал?       — Я ничего не сделал, я на воротах стоял, мы играли в футбол… — испуганно затараторил Израиль.       — Подними свою рожу на меня! — Третий Рейх повысил голос, силой заставляя смотреть на него.       — Зачем ты помогаешь? Ты вчера преследовал меня, а сегодня…       — Я тебя не видел вчера, идиотина!       — Позавчера… — Израиль прижал уши, чуть не плача.       — Если бы я тебя не увидел, я мог бы спрятаться в дом, но теперь соседи видели, что я стоял рядом и в случае разбирательств на меня доложал, а я — главный подозреваемый.       Несмотря на попытку помочь, Дирк всё равно словно пытался нарочно делать Давиду больно.       — В любом случае, спасибо… Я не знаю, как бы объяснял это дома…       — А у тебя дома тяжёлая ситуация?       — Папа боится крови, а дядя Серёжа не в состоянии разбираться с ранами.       — А что у тебя с дядей Серёжей?       — Я не хочу об этом говорить. — Израиль внезапно вспомнил, с кем он разговаривает.       — В глаза мне это скажи, меченый! — Третий Рейх насильно поддерживал с ним зрительный контакт.       — Я не обязан тебе рассказывать, что у меня дома происходит.       — Тебя мама разве не учила, что к старшим нужно обращаться на «вы»?       — Мама сказала, чтобы я не говорил с фашистами.       — Тебе мяча по роже было мало?! — Дирк перешёл на крик, — Сейчас я это исправлю! — он замахнулся, чтобы ударить.       — Именно поэтому вам нельзя верить. — Израиль вскочил и выбежал из дома. Впервые он использовал свою способность к быстрому бегу.       В момент Давид оказался у своего дома. Он отдышался и забежал внутрь. Но на пороге он столкнулся с Россией и нелепо шлепнулся на землю.       — Ой, малыш! — вскрикнул Ваня и присел рядом. — ты как?       — Больно… — Израиль всхлипнул и прижался к нему. Ему скорее было больше страшно, чем больно, но говорить об этом он не захотел.       — Ох, братец, я испугался за тебя. — Россия обнял его в ответ — Почему ты так любишь исчезать? Уходить, никому ничего не говоря — так же нельзя! Под городом фашисты, а в городе Третий Рейх, поэтому ходить одному опасно. — тут он заметил раны на лице Давида, — Ой, братец, давай я обработаю их.       Ваня потащил его в ванную, чтобы умыть и наложить повязку.       — Где ты был?       — Гулял…       Россия прекрасно знал планировку дома, где жил Израиль. Это не удивительно, ведь когда-то он и сам жил здесь.       Сразу за входной дверью был коридор, слева лестница на второй этаж, на котором, а также выше, были спальни и библиотека, под лестницей находилась дверь в кладовку, а прямо напротив неё — дверь в гараж. Впереди была крошечная кухня, почти напротив входа, а повернув направо, за угол, можно было попасть в ванную, куда теперь и шли Давид и Ваня. Там же, но чуть левее находилась спальня дяди Серёжи.       Израиль успокоился. С Россей он чувствовал себя лучше, чем с этим нацистом.       В ванной был папа: он возился с одеждой дяди Серёжи.       — Совсем ничего не меняется… Всё тот же Серж, а я-то надеялся, что он повзрослел…       — Дядя Пауль. — окликнул его Россия.       Тот поднял голову и взглянул на них. Израиль отвёл взгляд — смотреть на папу ему было стыдно.       — Лисёнок? — он подошёл к нему и осторожно коснулся его щеки, — что случилось сынок?       — Папа… Я… Я… — Давид посмотрел на него. Папа отшатнулся, в его глазах появился страх, но он тут же собрался, поднял его на руки и усадил на стульчик.       — Тебе больно, звёздочка? Сейчас я помогу.       Он направился к шкафчику с красным крестом, заменявшему аптечку. Папа выглядел необычно для людей — мало того, что его кроличьи уши были розовыми, так ещё и вокруг них шла полоска такого же розового меха. На тыльных сторонах его ладоней были символы мира, а глаза фиолетового цвета излучали сияние.       Израиль совсем не боялся его и даже доверял, что случалось с ним редко, особенно по отношению к немцам.       — Вот так. — папа осторожно приклеил пластырь на рану на переносице и щепотом произнес: «Боль утихнет и пройдёт — Всё, как в сказке, заживёт. Чудо-юдо, зверь и птица Пусть сейчас же исцелится…»       Давид почувствовал, как боль действительно стала затихать. Папа поцеловал его в лоб и придержал за руку, чтобы он безопасно спустился со стула.       — Спасибо, папа. — Израиль улыбнулся.