Держава Детства

      Шесть утра. Израиль выключил будильник и стал одеваться. Он надел толстовку, которая была ему до колен и подвернул слишком длинные рукава. Вся одежда была больше него, но Давиду нравилось это — под одеждой он прятал свою худобу.       В ванной ему подставляли табуретку, чтобы он мог доставать до умывальника. Он снял кофту и взглянул на себя в зеркало — спустя почти двадцать лет после войны ребра всё ещё сильно выпирали сквозь кожу, а скулы были нездоро острыми.       Его лицо украшал огромный шов. Рана не хотела срастаться и Давид мучался от боли каждый раз, когда Пауль начинал обрабатывать её. Он не плакал — знал, что от солёных слёз ему будет ещё больней.       В его карих глазах не горела эта, типичная для всех детей, искорка. Они смотрели на мир с болью и страхом, отражая весь ужас пережитого Израилем.       Он отвёл взгляд от зеркала, закрывая рукой свой нос, который был слишком большим. (хотя на самом деле он был вполне нормальным и совсем не похожим на те мерзортные карикатуры)       Давид оделся после того, как умылся и почистил зубы. В дверь постучали и голос Пауля спросил:       — Есть кто?       — Да. — отозвался Израиль.       — Я могу войти?       — Да, можешь.       Пауль зашёл в ванную и осторожно обнял его.       — Ты помнишь, что нам нужно полечить твои волосы?       Давид вздохнул — три дня прошло и ему нужно было помыть волосы витаминным отваром.       — Я ведь не опоздаю на тренировку? — спросил он, перебирая в руках чёрные кудрявые пряди.       — Нет, не опаздаешь.       Пауль взял с полки бутылку с отваром желто-зеленого цвета и подвёл Израиля к душевой кабине.       Процедура эта слегка утомляла Давида, хотя он и понимал, что она была ему нужна. Волосы у него были очень тонкие и плохо держали форму. Хотя, сейчас кудри выглядели намного лучше, чем после войны.       Пауль, конечно, старался делать всё побыстрее, но мытьё и сушка волос всегда занимали некоторое время.       Израиль вернулся в комнату, оделся до конца и направился к Союзу. Товарищ Свободин уже долгое время тренировал его, старался сделать его сильнее и, хотя бы чуть-чуть, укрепить его здоровье.       — Здравия желаю, товарищ СССР! — бодро сказал Израиль, дойдя до его дома.       — Здравствуй, малыш. — Союз присел рядом с ним. — готов к тренировке?       — Всегда готов!       Расписание тренировок всегда было одинаковым: недолгая пробежка иди велозаезд до стадиона, где проходили занятия на спортивной площадке, после чего Союз отвозил его домой, где Израиль брал портфель и шёл в школу.       Сегодня добираться до стадиона Израилю предстояло на велосипеде. Товарищ Свободин всегда сопровождал его на машине — красной «Победе», в которую после занятий грузили велосипед и на которой он отвозил еврея домой.       Давид любил велосипед больше, чем бег, ведь после последнего он чувствовал сильную боль в груди, словно его лёгкие горели. После пробежек он с трудом мог отдышаться, хотя и старался дышать так, как его учил Союз. Израиль начинал хрипеть, его тошнило, глаза непрерывно слезились, а во рту появлялся отвратительный, металлический, вкус крови.       Всё это он старался контролировать и не показывать перед товарищем Свободиным — он ведь знает как лучше, верно?       Но с велосипедом эти проблемы были менее заметны, поэтому он так его любил.       — Молодец! Продолжай в том же духе! И помни: Европе не нужен сильный еврей, им нужна боксёрская груша, которая не будет сопротивляться, пока её бьют!       Израиль слышал эту фразу на каждой тренировке — она мотивировала его становиться сильнее, чтобы противостоять Европе. Но фразу эту — Давид точно знал — придумал не Союз, а Третий Рейх, Товарищ Свободин только модернизировал её.       Дирк ворчал о создании еврейского государства и на аргумент кого-то, что эта идея принадлежит Европе, ответил:       — Европе нахер не нужны сильные евреи, так зачем им создавать им страну, которая сделает именно это — усилит евреев?       Это услышал Союз и фраза «Европе не нужен сильный еврей» перекочевала к нему.       После тренировки Израиль спокойно шёл в школу. Его путь проходил мимо дома, в котором жил Дирк.       Нацист возился возле забора, рядом с ним сидела его собака — очень большая немецкая овчарка. Он, казалось за что-то её ругал.       — Разве хорошие девочки роют ямы под забором?! Что ты скажешь в своё оправдание?       Израиль попытался осторожно проскользнуть мимо потенциально опасного дома, но овчарка заметила его — она подняла уши и стала нюхать воздух, потом повернулась в его сторону и залаяла.       — А ну молчать! — рявкнул Дирк — Чего разлаялась?! Кто там стоит?! — он снова обругал евреев словом из трёх букв. Оно никогда не выходило из его головы и никогда он не называл евреев иначе, чем так. Внезапно нацист посмотрел в ту сторону, куда лаяла собака.       Израиль замер, его ноги словно приросли к земле. Третий Рейх взял собаку за ошейник и силой заставил её лечь, потом вышел со двора, запер ворота и направился к еврею. Давид побледнел, хотя, казалось, куда уж больше.       — Не дразни её. — твёрдо, но спокойно сказал нацист. — убирайся сейчас же!       Израиль задрожал всем телом. По сравнению с Дирком он был крошечным и, казалось, тот мог просто раздавить его своим тяжёлым сапогом.       — И долго ты будешь тут стоять? Опоздаешь в школу, меченый, бля. — Третий Рейх подтолкнул его ногой в сторону школы. Давид всё ещё дрожал.       Дирк закатил глаза, брезгливо схватил его за шкирку и отнёс в сторону школы, подальше от своего дома, после чего вернулся во двор.       Израиль ещё какое-то время стоял, боясь пошевелиться, но, вспомнив про уроки, направился дальше.       В школе в этот день был новый урок — физкультура. Они переодевались на перемене. К ним в класс пришёл мужчина, который был их учителем.       — Здравствуйте, дети. — сказал он, когда вывел их на улицу. — Меня зовут Соловьёв Данила Тимурович, я ваш учитель физкультуры. Давайте начнём урок с разминки.       Всё шло нормально, пока не пришло время для пробежки. Даже тридцать метров давались Израилю с трудом, чего уж говорить про сто и более метров.       Он старался не выдать своей болезни, но получалось сомнительно: бегал он медленно, часто останавливался передохнуть, тяжело дышал и кашлял. К счастью, Данила Тимурович прекрасно всё понимал. Израиль видел, что учитель весь урок приглядывал за ним, чтобы не случилось ничего плохого. Истощённое маленькое тельце было невероятно хрупким, а тяжёлые крылья лишь усугубляли ситуацию.       После уроков Давид шёл домой. Когда он пришёл на пустырь чтобы поиграть с друзьями, помимо них там ещё были Саудовская Аравия и его компания.       — Ну, привет. — Египет чуть присел, чтобы общаться с Израилем на одном уровне.       Палестина в свою очередь не очень был рад его присутствию. Он подошёл и пнул его в живот.       Израиль пискнул и упал на землю. Динар успел ударить его ещё несколько раз, прежде, чем его оттащили.       — Да не трогай ты его! — Россия подбежал к своему другу и обнял его.       Давид обнял его в ответ и прижался к нему.       — Ваня… — тихо произнёс он. Две крупные слезы скатились по его щекам.       Россия поднял его на руки и отнёс в сарай на пустыре. Когда он вышел, Израиль выглянул из-за двери.       Палестина лежал на земле и плакал, голос его звучал хрипло. Давид вышел и попробовал приблизиться и помочь ему, но другие арабы не подпустили его.       — Не подходи к ним, братец. — Россия взял его за руку и завёл себе за спину.       Он всегда старался оградить Израиля от всего, что могло угрожать ему. Союз с самого первого дня, когда замысел возрождения еврейского государства только зарождался, прививал ему идею того, что Израиль — его младший братик, которого нужно защищать. Эту же идею распространяли многочисленные агитационные плакаты, где русский парнишка (его лицо раньше красовалось на антифашистских плакатах) заслонял собой еврея — мальчика лет 10-12 — в которого метили кулаки и оружия принадлежавшие, по видимому, карикатурным британцу, немцу, поляку и ещё кому-то. Надпись на плакате гласила «Русский, клянись защищать своего брата еврея!». Что Давид любил в этих плакатах, так это то, что на то время это был единственный агитационный плакат с участием еврея, где не присутствовал его отвратительный карикатурный образ — определяющими элементами у мальчика были большие крылья, вывернутые на 180 градусов, чтобы не мешали при ходьбе, кудрявые чёрные волосы и лисьи уши и хвост. Это был единственный на то время плакат, где еврей выглядел мило и он стал первым шагом к избавлению от стереотипного образа хитрого и жадного еврея с огромным носом…       Ваня, будучи ровесником Израиля (его возраст также был сокращён с десяти до семи лет), старался прятать его за своей спиной, как парень с этого плаката, оберегал его и старался всегда быть рядом, чтобы помочь своему младшему брату, хотя жил Давид примерно на четыре тысячи лет дольше, чем Россия.       — Пошли, у нас ворота пустые. — Ваня осторожно приобнял его за спину и повёл в сторону поля.       — Я только не понимаю: почему я? — едва слышно спросил Израиль.       Ответа, конечно, не последовало. Какое-то время они ещё играли, прежде, чем разойтись по домам.       — Погоди! — Россия остановил Давида возле забора, присел рядом, задрал его толстовку и стал ощупывать живот. — Больно?       Израиль мотнул головой.       — Давай я провожу тебя домой? — предложил Россия       — Не стоит… Я сам дойду…       — Ну, смотри. — Ваня встал и направился в сторону дома.       Израиль шёл своим обычным шагом, но, внезапно, даже для самого себя, начал как-то боязливо топтаться на одном месте. Приблизившись к дому Третьего Рейха он сначала остановился и проверил, не бродит ли нацист по участку, не видит ли его. Убедившись, что дорога свободна, Давид снова пошёл спокойно.       Тут его кто-то схватил за плечо.       — Ку-ку, мой мальчик! — это был Дирк. Всё это время он прятался за деревом. Только зачем?       Сказать, что Израиль испугался, значит очень сильно обесценить его эмоции — он был в ужасе. Третий Рейх сжал пальцы на его плече и потащил его к забору. Из глаз Давида потекли слёзы.       — Боишься дядю Рейха? — голос нациста звучал прямо над его ухом.       Израиль поджал хвост. Он почувствовал, что его пытаются затащить на территорию чужого дома и попытался вырваться.       — Куда собрался?.. — нацист сжал его крепче.       — Отпусти… — Израиль дёрнулся в сторону.       На это его с силой рванули за забор, но тут Третий Рейх разжал руку, позволив Давиду выскочить на дорогу и рвануть от жуткого дома.       Через десять метров он остановился и опёрся на забор. Лёгкие горели, слёзы градом катились по щекам.       — Увидимся следующим утром. — издевательски протянул Третий Рейх.       — Надеюсь, что нет! — сквозь слёзы крикнул Давид. Дирк резко оказался возле него.       — Хотя нет, я передумал. — он попытался схватить его за шкирку.       В голову Израиля пришла мысль — ударить его. Ударить так, чтобы выиграть ещё немного времени и сбежать.       Давид смог дотянуться только до колена. Небольшой каблук на его ботинке вполне мог заставить нациста отвлечься на боль. Одного удара хватило. Третий Рейх заматерился, схватившись за колено, и Израиль смог сбежать.       Через несколько домов он снова услышал голос Дирка.       — Думаешь, клонов победил и меня победишь? — он схватил Давида за шкирку и поднял на уровень своих глаз.       — Да почто я тебе?! — на глаза Израиля навернулись слёзы. Он попытался вырваться, но лишь беспомощно раскачивался в чужих руках.       — Дай, я хоть разглядю тебя. — нацист второй рукой зафиксировал его голову и стал вглядываться в лицо.       Израиль невольно делал тоже самое. Третий Рейх улыбался, обнажая острые, как у акулы, клыки, а вертикальные зрачки в глазах, светившихся ледяным голубым, создавали образ жестокого хищника. Из-под фуражки виднелась часть светлой, даже жёлтой, чёлки, зачёсаной влево. Может когда-то такой цвет волос и считался красивым, но сейчас он скорее пугал.       Израиль попытался вывернуться, но это не получилось, как и все прочие попытки вырваться из чужой хватки.       — Отпусти меня! — он почти плакал от бессилия.       — А чего ты так боишься? — Третий Рейх разжал руку и Израиль полетел вниз. Дирк снова перехватил его у самой земли.       — Ах ты псина фашистская! — раздался голос Союза.       — Что? — Дирк обернулся, всё ещё держа Израиля за шкирку.       — То, Троебан. — холодно ответил товарищ Свободин, переходя на крик, — Или ты друга прежнего не узнал?! А ну-ка, отпусти ребёнка! — он схватил Давида за воротник и попытался вырвать его из рук нациста.       — Да нужен он мне, как трупу кислород! — Третий Рейх выпустил его, плюнул на землю и поспешил удалиться.       — Трус! — крикнул ему вслед Союз, а затем обратился к Израилю, ставя его на землю, — Ты как, малыш?       — Н-н-нормально… — он всхлипнул.       — Больше никогда не ходи один! — с некой строгостью сказал товарищ Свободин. — пойдём, я отведу тебя домой.       Израиль заплакал, прижавшись к нему — слишком силён был пережитый им страх.       — Ох, малыш… — Союз бережно поднял его на руки, стараясь не придавить его крылья и хвост. — сильно испугался?       — Угу…       Товарищ Свободин так и держал его на руках всю дорогу до дома Пауля. Давид скоро успокоился — Союз был одним из тех, кому он доверял больше всего.       Когда-то большевики обещали вытащить его народ из черты оседлости и дать им те же права, что и другим народам. Обещание своё они сдержали и этим Союз обеспечил себе преданного друга, ещё до его появления как страны…       — Держите своё счастье. — ласково произнёс он, передавая Израиля Паулю.       — Большое вам спасибо, товарищ Свободин. — у него был очень мягкий, ласковый голос, — иди ко мне, лисёнок. — он осторожно взял Давида на руки и прижал к груди.       — Тут, оказывается, Третий Рейх живёт и не бедствует! Ели отбил его у него! — тут Союз, конечно, немного преувеличил.       Пауль замолчал, о чём-то задумался и ушёл в дом.       Начинался следующий день. Израиль уже собирался выйти из дома, но его остановили.       — Подожди, дитя. Я должен кое-что тебе сказать. — это был Пауль. Он сел на табуретку в коридоре и усадил его себе на колени. — У нас в городе живут ссыльные немцы. — забавно, но он так и говорил — «немцы». — Многие из них СС-овцы. Поэтому опасно ходить одному — возьми это. — он протянул ему складной нож.       Израиль взял оружие. После этого ему позволили идти в школу.       Сегодня им добавились два новых предмета — пение и управление магией.       — Израиль, тебя совсем не слышно. — сказала Вера Филипповна. Во время пения он почти молчал — его слабый голосок терялся среди одноклассников. Оно и понятно — они ведь не были дистрофиками.       Никто не знал, почему Израиль до сих пор болел, спустя пятнадцать лет после окончания войны. В сравнении с друзьями, он больше напоминал привидение: маленький, худенький и бледный, как мел, да к тому же очень слабый и болезненный.       Друзья понимали это и потому часто помогали ему, там где он в силу своей болезни не мог справиться.       Начался урок управления магией. Учитель — Рыбаков Александр Дмитриевич — спросил, знает ли кто-то, какой обладает магией.       — Я знаю… — тихо сказал Израиль.       — Какой же? — спросил учитель.       Давид замолчал и зашёл за спину своему другу.       — Он может активировать быстрый бег, но он делает это только в экстренных ситуациях. — ответил за него Россия. — Иначе он начинает задыхаться.       Давид посмотрел на него снизу вверх. Ваня был шатен с синими глазами. Его флаг состоял из трех цветов — белого, синего и красного, — А на остальном теле кожа была светлой, но не бледной, как у Израиля. Россия был выше него, здорового телосложения.       Александр Дмитриевич посмотрел на Давида и понимающе закивал.